Противоречия – реальные или мнимые – между генетикой и материалистической диалектикой теперь не важнее разногласий между Галилеем и инквизицией. Но, если коротко, по Марксу все в мире – и живые организмы в том числе – развивается «от простого к сложному, от низшего к высшему», а с точки зрения классической генетики такое развитие – частный случай, но не догма.
Главное в том, что объявление об этих «противоречиях» в СССР должно было стать последним гвоздем в крышку гроба «генетики как лженауки», а в реальности отбросило советские академические исследования на несколько десятилетий назад. В истории этот период обычно называют «лысенковщиной» по имени Трофима Лысенко – агронома, многолетнего президента ВАСХНИЛ и скудно образованного человека, не владевшего ни одним иностранным языком (что немыслимо для ученого того статуса, на который он претендовал).
Теперь Лысенко часто описывают как бездарность, случайно дорвавшуюся до звезд, но это не совсем так. Он был безусловно талантлив – как пиарщик, пропагандист, политик и администратор, энергия которого оказала разрушительное воздействие на советскую науку. Лысенко умел «подать себя», и вина за его взлет во многом лежит на журналистах: в погоне за сенсациями советская пресса сильно преувеличивала результаты его экспериментов, превознося молодого агронома как «советского гения» и «самородка из народа».
Как практик Лысенко внедрял агротехнические приемы, большинство из которых впоследствии были признаны неэффективными или откровенно вредными. В этом ряду стоит выделить яровизацию (охлаждение семян перед посадкой) для увеличения урожайности сразу в разы и посадку картофеля верхушками клубней в целях общей экономии. С увеличением урожайности в разы, как и с экономией, не сложилось, однако карьерному росту «народного гения» это не воспрепятствовало. Иногда Лысенко просто везло, а иногда скрыть провалы удавалось благодаря его административному и политическому таланту.
Под «везением» можно понимать и благоприятные погодные условия, вытягивавшие безнадежные эксперименты на раннем этапе, и три Сталинские премии первой степени за разного рода нововведения, ставшие «охранной грамотой», и даже Великую Отечественную войну – когда в 1940-х пришло время отвечать за губительные новаторства, всем резко стало не до Лысенко.
«Браво, товарищ Лысенко, браво!» – приветствовал Сталин речь о вредителях в науке (фото: Public domain)
|
Всего у Лысенко было три высших Сталинских премии. Первая – за уже упомянутую посадку верхушками клубней, вторая – за практику посадок все того же картофеля в конце лета. Так агроном боролся с «вырождением» советской картошки, клубни которой продолжали мельчать. Впоследствии выяснилось, что виной всему вирусы, природу которых Лысенко не понимал и понимать не хотел. Но не признавать же, что Сталинскую премию выдали за то, за что сейчас выдают Шнобелевские премии. Гораздо удобнее организовать атаку на оппонентов (тех же вирусологов) и фальсифицировать результаты экспериментов с помощью своих ставленников на местах.
Умение агронома вовремя козырнуть пролетарским происхождением и самобытностью своих исследований, а главное – настоящий талант привязывать научную теорию к актуальной политике, решили дело. Во время Первого московского процесса он сравнивал своих оппонентов с «троцкистко-зиновьевскими вредителями», в военное и послевоенное время заявлял о близости взглядов генетиков к нацистским, в период «борьбы с безродным космополитизмом» говорил о превосходстве советских мичуринских традиций над буржуазной наукой.
Правда, того, что «генетика – продажная девка империализма», Лысенко не говорил никогда. Да, имел в виду примерно это, но сама формулировка – последующий парафраз сатириков.
Собственно, Лысенко-теоретик нанес гораздо больше вреда, чем Лысенко-практик. Свое лженаучное направление он назвал по имени Ивана Мичурина (прославленный селекционер к этой «школе» никакого отношения не имел, и взгляды, близкие к лысенковским, высказывал только в молодости), а оппонентов – сторонников традиционной генетики – клеймил как «вейсманистов-морганистов», выпячивая их «реакционность» и «принадлежность к капиталистической науке» (немец Фридрих Вейсман – теоретик эволюционного учения, а нобелевский лауреат из США Томас Хант Морган сформулировал хромосомную теорию в наследственности).
Наиболее известная концепция Лысенко – о наследовании видами признаков, приобретенных в течение жизни. Известна она, прежде всего, потому, что ее легко объяснить на примере, подчеркнув весь абсурд: мол, если коровам отпиливать рога, начнут рождаться безрогие коровы. Братья Стругацкие, взявшие Лысенко как прототипа для своего профессора Выбегалло, сформулировали такой подход еще смешнее: «выведение путем перевоспитания дождевого червя, самонадевающегося на рыболовный крючок».
Но это лишь малость от общего пласта лысенковских воззрений. Он верил, что одни виды порождают другие (якобы при определенном климате рожь превращается в овес, а редька в репу), что внутривидовой конкуренции не существует и что наследственность определяют не гены, а «живые соки». Его необразованность прямо сказывалась на лексике – она была попросту ненаучной, зато понятной для советского руководства.
Таким образом он успешно «втирал очки» двум поколениям советских руководителей – Иосифу Сталину и Никите Хрущеву.
Сталин встал на сторону Лысенко не сразу, а по итогам одобренной им же «научной дискуссии». Решающую роль сыграли «правильное» происхождение агронома, его политическая и пропагандистская подкованность, а главное – его обещание добиться колоссальных результатов в кратчайшие сроки вроде получения новых сортов и пород за два–три года.
Другое дело, что отрицательная роль Лысенко в «великой чистке», серьезно затронувшей и советскую науку, несколько преувеличена «перестроечными» публицистами. Судя по всему, арест и последующая гибель главного оппонента – действительно великого советского ученого Николая Вавилова – все же на его совести (сохранился донос на имя Молотова). Но в годы «большого террора» многие видные противники Лысенко выжили, а то, что «лысенковцев» в результате чистки погибло в 10–12 раз меньше, чем их оппонентов, объясняется тактикой агронома по защите своих, а также тем, что научная оппозиция в глазах НКВД выглядела подозрительнее, чем политически подкованные «мичуринцы».
Как бы там ни было, после войны влияние Лысенко – президента ВАСХНИЛ (пост достался ему после расстрела академика Георгия Мейстера) и директора Института генетики АН СССР (его агроном возглавил после ареста Вавилова) стало падать. Обещанных «золотых гор» так и не появилось, а взгляды «мичуринцев» были настолько дикими, что ряды их противников множились естественным путем. Тогда «самородок» обратился за поддержкой к Сталину, и вождь предложил провести внеочередную сессию ВАСХНИЛ (так называемая августовская сессия 1948 года), организовав ее как спецоперацию – быстро и тайно.
Сессия завершилась заочным разгромом сторонников традиционной генетики именем Ленина – Сталина, после чего на оппонентов Лысенко обрушилась вся административная мощь СССР.
От увольнений, изъятий книг и учебных пособий, фактического запрета на профессию пострадала не только генетика. По касательной, но в то же время сильно задело вирусологию, цитологию, физиологию, а также психологию, психиатрию и кибернетику. В рамках «борьбы с космополитизмом» активно критиковали даже теорию относительности Эйнштейна (во многом потому, что еврей), зато превозносили теорию старой большевички и автора книги мемуаров «Встречи с Ильичем» Ольги Лепешинской, гласившую, что клетки образуются из бесструктурного «живого вещества».
Лысенко оставался в фаворе у Кремля максимально долго – вплоть до начала брежневских времен, когда «народного гения» наконец изгнали из Института генетики, а его назначенцев – из руководства ВАСХНИЛ. Но монополия его антинаучной школы была подорвана гораздо раньше – в 1955-м, когда ученые направили в Президиум ЦК КПСС так называемое «Письмо трехсот», живописующее те потери для науки и сельского хозяйства, которую нанес диктат товарища Лысенко. Если бы не это письмо, деградация важнейших направлений научной мысли в СССР грозила затянуться еще на годы, а спасибо за него стоит сказать, прежде всего, ядерщикам и лично «отцу» советской ядерной бомбы Игорю Курчатову, авторитет которого в те годы был непререкаем. Ядерщикам нужны были исследования о влиянии радиации на наследственность, и они были прямо заинтересованы в реабилитации генетики.
Окончательно с «лысенковщиной» покончили только в 1970-е, официально признав «мичуринскую агробиологию» ошибочной. Из этого, однако, не следует, что вмешательство политической идеологии в науку перестало быть проблемой.
Достаточно вспомнить, как в 1970-е годы по всему миру поднялась волна против фреонов, которые якобы разрушают озоновый слой. Никаких научных доказательств этому не существовало, но мир, тем не менее, принял Монреальский протокол о запрете «старых фреонов». Этот документ в 1987 году подписал и СССР, хотя ученые были против этого решения, а советская делегация во главе с академиком Владимиром Захаровым даже демонстративно покинула Монреаль. Однако из Кремля поступила команда, и советская подпись все-таки появилась на этом протоколе – поставил ее советский посол. В итоге этот документ нанес стране колоссальный ущерб, были закрыты десятки химических производств, работающих в том числе и на оборонную промышленность. Выиграла же только американская компания Dupont, разработавшая «безопасные фреоны», по технологии которой их теперь производит весь мир.
Из совсем недавнего – знаменитый «Петрикгейт», когда на фильтры для очистки воды из бюджета едва не были выделены триллионы рублей. К счастью, разработки Виктора Петрика вовремя были признаны ненаучными, и планируемую федеральную программу, основанную на них, свернули. Однако не стоит думать, что громкие скандалы привели к тому, что Лысенко, Петрики и прочие Дюпоны, лоббирующие свои интересы в правительствах разных стран, исчезли навсегда.
Примером может послужить и российская наркополитика, имеющая сугубо репрессивный характер и опирающаяся на устаревшую систему представлений. Более гуманные и действенные подходы, применяемые в других странах, до сих пор объявляются чуть ли не «тлетворным влиянием Запада», а альтернативные мнения (включая мнение комиссии ООН) либо игнорируются, либо вычищаются стараниями Роскомнадзора как «пропаганда наркотиков».
Некоторый перелом в этой ситуации наметился лишь недавно. И речь идет не о возможных изменениях в законодательстве, спровоцированных «делом Голунова», а о предложении Минздрава легализовать (в режиме государственной монополии) производство и ввоз в Россию каннабиса и гашиша для научных экспериментов. Если уж мы не доверяем западным ученым, необходимо предоставить возможность для практических исследований собственным.