Тридцать шесть лет назад «Экипаж» Александра Митты заработал репутацию «первого советского фильма-катастрофы», который эффектностью не мог равняться с западными образчиками жанра – но ведь зритель их и не видел. Даже режиссеры, по словам Митты, видели такое кино урывками: «западные студии не показывали их нам из опасения, что мы их скопируем».
Как поглядишь на наше кино – мы везде проживаем советское, существуем на остатках советского
А потом СССР рухнул, и уже никто не опасался, что мы можем что-то скопировать. Приблизившись, как представлялось, к западному образу жизни, мы разом отдалились от него в возможностях, став вопиюще неоригинальными.
Если раньше подглядывали и брали понравившееся, все же делая и свое, то теперь нас прямо начали учить: перестань регулировать рынок, перестань регулировать жилищное строительство, отставить идеологию, в топку собственные наработки, делай так, а не этак, а еще лучше – покупай готовое у тех, кто уже умеет делать свое хорошее.
И мы стали жить так. Покупать чужое, стесняться своего. И, в частности, увидели множество фильмов-катастроф – как говорится, богатейший учебный материал – но гора родила мышь. Лебедевский «Экипаж» – это такая мышь. Симпатичная – люди помладше скажут «прикольная» – но незначительная.
Может, дело в деньгах? У них-то на Западе бюджеты ого-го! А у нас-то в России бюджеты ай-яй-яй! Вот если бы нам их бюджеты, тогда…
Лебедевский «Экипаж» – это такая мышь. Симпатичная, но незначительная (фото: «Централ Партнершип»)
|
Ничего бы не было и тогда. «Экипаж» Митты не был потрясающе дорог и эффектен – его обаяние держалось на актерах, музыке, смене обыденного и героического, на грамотном нажимании на чувствительные кнопки зрителей, как в том признается сам режиссер.
И у Лебедева почти все это есть. Музыка, правда, не запоминается, но актеры – очень талантливы. Козловский – идеальный «хороший парень» с обаятельной улыбкой. Машков – старательно супит брови и суровится, но душа-то у него добрая, это ясно. Шакуров – кремень, советская косточка, «последний авиаконструктор»… Агне Грудите маловыразительна и совсем не трогательна, но – красивая женщина, бесспорно.
Что ж так жалко смотреть на них? Неужели режиссер разучился жать на кнопки?
Нет, не разучился, наоборот – довел это умение до автоматизма. Помню лебедевскую «Легенду № 17»: единственное, что портило впечатление от того фильма – осознание, что все это показано десятки раз в западном кино. «Герой на тренажерах превозмогает себя». «Никто, кроме любимой девушки и старого учителя, не верит в героя – а он смог». «Родные и близкие переживают за героя перед телеэкраном». «Вся страна переживает перед телеэкраном». Штамп. Штамп. Штамп.
Дело не только в правдоподобии. Советский «Экипаж» тоже неоднократно разбирали авиаторы и упрекали за то, чего не может быть никогда. Но фантазийность советского фильма, где на корпус летящего самолета выбираются профессионалы-мужчины, четко представляющие, что намерены сделать, рядом не стояла с лебедевской придумкой: клеткой, которая болтается на тросе между двумя самолетами в леденящей высоте, и в ней переправляются с борта на борт женщины и дети.
Клетка снует, словно лифт, туда-сюда, наконец часть людей из нее вываливается – но почему только часть и что это были за люди, которые вывалились, всем по барабану, о них никто не вспомнит. Главное же, что все главные герои спаслись! Смотрите не захлебнитесь в патоке.
Фантазийно-героической серии советского «Экипажа» была предпослана обыденная реальность: несчастливая в браке стерва-жена, которая заедает мужа, мимоходом забеременевшая студентка, страдающая токсикозом, и другая девица, завалившая поступление, бабник, который подводит под распутство философскую базу, тяжба за ребенка, списанные летчики… Ничего веселого.
И заметьте: никакой чернухи. Никакой вообще. Этим людям, которые так неидеальны, можно сочувствовать. Не соглашаться, даже злиться на кого-то из них – но без ощущения, что ты смотришь на банку с уродцами. Это – люди.
С первых же кадров лебедевского фильма возникает ощущение, что люди здесь – редкость. Что мы попали в мир, где людей пожирают хряки. И их почти уже не осталось.
Героический персонаж Козловского в одиночку принимает решение: вместо контейнера с гуманитарной помощью сбросить с самолета перевязанную подарочным бантом иномарку (а если кому-то на голову? ну, не важно) – и огребает не только наказание от руководства, но и упреки от таких же, как он сам, рядовых пилотов.
Оказывается, персонаж Козловского, с его тягой к справедливости, нигде не может ужиться. Отовсюду его выгоняют, несмотря на высокий профессионализм. И быть бы ему уже голью перекатной, когда бы не два маленьких обстоятельства: герой – москвич, папа героя – могучий авиаконструктор. Ему есть куда ехать, за него все-таки замолвят словечко.
Без таких вводных герой-правдоискатель в современном российском кино обречен на судьбу Димы Никитина из фильма «Дурак» (2014): если пощадят хряки – забьют уродцы из банки.
Как поглядишь на наше кино – мы везде проживаем советское, существуем на остатках советского: последний авиаконструктор, последние пилоты советской школы и последние проблески советского профессионализма у городских начальников в фильме «Дурак»… В «Дураке» все побеждает сросшееся с властью преступное бабло.
В новом «Экипаже» – бабло и чиновное равнодушие, от которого в советском фильме была одна-единственная фраза: ответственная работница, у которой в дыру в обшивке усвистали валютные ордера, боится, что ее могут посадить, и просит старшего коллегу: «Вы подтвердите? Там ведь не поймут!»
Это трепещущее «там не поймут» – единственный на весь советский фильм намек, что бюрократическая машина – негуманна, и деньги для нее могут оказаться важнее спасения человеческих жизней.
Но среди начальников и специалистов, которые собрались на совещание и напряженно ждали приземления самолета Тимченко, не было хряков и непрофессионалов. А в новом фильме они есть. Более того: в итоге оценивать героев будет именно властное бабло.
Могут сказать: но ведь это же и есть правда! А советский фильм лакировал советскую действительность! И когда нам показывают уродцев – это ведь и есть жизнь! Даешь трезвый взгляд на самих себя!
Не знаю. Было трудно сочувствовать герою Машкова после того, как он, не дождавшись, оставляет стажеру самолет, на котором (по его мысли) взлететь почти невозможно, сам берет самолет поменьше, у которого заведомо не хватит топлива, а потом эту кашу все героически расхлебывают, гоняя над океаном клетку, из которой вываливаются люди.А ведь так, по мысли создателей фильма, действуют положительные герои. Если не получается сочувствовать им – то кому?
В фильме «Дурак» начальник местного УВД, отправляя в рот бутербродец с икрой, объясняет свою философию взяточника: «Русский человек не может не взять, когда дают». Это унижение государствообразующего народа должно помочь – чему?
Нет надежды, что, переведя слово «русский» в устойчивое сочетание с грязью, вы добьетесь катарсиса – светлой грусти, очищения помыслов. Как и нет надежды на остатки советского наследства, на которых кормятся хряки.
Новый «Экипаж» хорошо смотрят. Он уже вышел в лидеры проката. «А вы говорите – мышь!» – скажут мне с укором. Да, признаться, я думаю, что слава фильма не проживет и трех лет: мышиный век короток.
Когда отрадный финал затруднен, иногда является высшая сила («бог из машины»), восстанавливающая справедливость. В финале «Экипажа» зрители, смотревшие со мной картину в кинотеатре, засмеялись, когда героев, ожидающих одобрения, стал унижать властный хряк. «Справедливость» здесь была явлена тем, что высококлассных профессионалов не отдали под суд, а перевели в стажеры.
Вместо катарсиса нам дан смех, веселость из разряда «начальник думает, что мы дураки, но мы-то знаем, что он сам дурак». Но не радость из-за торжества справедливости. В него мы не верим. Судя по современному российскому кино (да и по современной литературе) – даже не представляем, как оно должно выглядеть. Откуда же ему взяться?