Книга Самсонова «Аномалия Камлаева», которая и заставила некоторых увидеть во вчерашнем дебютанте величину исторического масштаба, была лишена интриги в обычном значении этого слова.
Бизнес-персоны разных типов, пород и калибров описываются с пристальностью юного натуралиста, являя в совокупности целый зоопарк
Роман о гениальном композиторе-авангардисте по имени Матвей Камлаев являл собой нечто среднее между психофизиологическим досье вымышленной творческой личности и религиозно-философским манифестом. Вместо действия предлагался прихотливый калейдоскоп разновременных сцен, эпизодов композиторской биографии.
Едва проглядывавший сюжет иллюстрировал провиденциальную связь между решением художественных задач и продолжением биологической жизни. Текст был насыщен эротическими сценами и большими метафорическими пассажами, в которых подробно описывалась музыка Матвея Камлаева, а также эссеистическими по сути рассуждениями о природе творчества. Демонстрировалось достойное зависти пренебрежение к читательским установкам, связанным с понятием «роман».
Установки эти следовало принести в жертву Искусству, будь то камлаевская пьеса для квартета струнных и четырех вертолетов или звукоизобразительные «камлания» рассказчика. Пытаясь продолжить традицию беллетристических повествований о Большом Художнике, Самсонов как бы испытывал романную форму на прочность; форма не выдерживала.
В «Кислородном пределе» все совершенно иначе. Действия здесь хоть отбавляй, история почти детективная – есть загадка, которую необходимо разгадать, есть пропажа, которую жаждут обнаружить главные герои.
В огромном московском отеле, переполненном людьми, происходит взрыв, начинается пожар − настоящий апокалипсис местного значения. Среди спасшихся – несколько мужчин, бизнесменов и представителей креативного класса, они познакомились друг с другом только что, вырываясь из пекла.
Кое-кого из этой компании затягивает нервная многоходовка, разыгрываемая вокруг женщины, пропавшей во время ЧП. Катастрофа оказывается в эпицентре сюжетного вихря. В финале сложная психологическая партия с участием нескольких равновеликих фигур принимает совсем непредсказуемый оборот.
Если в «Аномалии Камлаева» знаки времени играли второстепенную роль, то здесь от реалий деловой Москвы просто не продохнуть. Бизнес-персоны разных типов, пород и калибров описываются с пристальностью юного натуралиста, являя в совокупности целый зоопарк. Самсонов создает собственную капиталистическую действительность, которая держится на трех китах – рыночном азарте, сексе и, как ни странно, жажде истины, стремлении что-то сформулировать, доказать хотя бы на словах.
Каждый из этих трех китов на глазах у читателя вырастает в раблезианского монстра. Там, где изготовитель стандартной офисной прозы оставил бы встречающиеся в реальной жизни жилы и кости, у Самсонова – сплошное дымящееся мясо.
Особая вещь происходит с правдоискательскими диалогами, которые ведут разнопородные самцы: принципиальные позиции, зиждущиеся на том или ином варианте социальной философии, облекаются в разговорную плоть, и порой это стоит автору видимых усилий.
«Кислородный предел» − экспериментальная вещь: часть романа написана рваной стихопрозой с мерцающим ритмом и неестественным для обычной речи «художественным» порядком слов.
«Аномалия Камлаева» имела подзаголовок «Литературная симфония», в чем можно было усмотреть отсылку к «Симфониям» Андрея Белого. Но там претензия на такую преемственность если и была, то выглядела сомнительной; связь с творчеством великого русского символиста куда заметнее в «Кислородном пределе», по отношению к которому ритмизованная проза Белого – едва ли не ближайший формальный аналог.
Другое дело, что ритмические пассажи Самсонова более сбивчивы (намеренно?), и ритмизация у него, прямо как акцент у Воланда, то появляется, то исчезает (что само по себе, видимо, еще один формальный прием). Прибавим к этому такой коронный ход, как постоянный пропуск подразумеваемых слов при имитации разговорной речи – и получим искусственно «собранный», но узнаваемый стиль.
«Кислородный предел» − благодарный материал для пародии, но вся эта смена речевых настроек скорее плюс, чем минус, ибо столь ярко выраженная работа с языковой формой по нынешним временам большая редкость.
Пафосная идея витальности, милая сердцу Самсонова, как и не отделимое от нее любование дистиллированной мужественностью, находит в «Кислородном пределе» куда более адекватное романное выражение, чем в предыдущей книге. Новый роман – удача хотя бы потому, что автор не стал писать еще одну «Аномалию Камлаева», а попытался сделать нечто совсем другое.
От более ранних вещей остались тотальная серьезность (шутят у Самсонова только персонажи) и некоторая экзальтация, но это, так сказать, авторские константы, которые нужно принять как данность. «Кислородный предел» − еще не прорыв, но, по некоторым признакам, его преддверие. С другой стороны, если суперпрорыва так и не произойдет, то роман уровня «Кислородного предела» − уже немало.