Журнал гораздо легче и удобней. Его можно даже положить под голову. Но главное, в толстом журнале вы найдете и роман, и повесть, и подборку рассказов, и поэзию, и публицистику, и критические обзоры современной литературы, и рецензии на новые книги. В каждом журнале – полтора десятка авторов!
Отправимся в путешествие с толстыми журналами.
Пролистываем у кассы
Проханов давно уже стал звездой, превратился в телевизионного бретера, но и литературу не забросил
Поздняя осень. Летний отпуск давно забыт, до новогодних каникул еще далеко. Погода дурная, а тут еще девяностолетие Октябрьской революции (переворота?) настало. Октябрьские и ноябрьские номера толстых журналов наполнены политикой и философией.
Игорь Архипов. А.Ф. Керенский: Пьеро из революционной сказки. «Звезда», 2007, № 11
Основательная, но в то же время нескучная биография Керенского. Автор завершает статью стихотворением Зинаиды Гиппиус. Лучшего резюме нельзя и придумать:
Проклятой памяти безвольник,
И не герой – и не злодей,
Пьеро, болтун, порочный школьник,
Провинциальный лицедей…
Валерий Шумилин. Как надули большевиков. «Звезда», 2007, № 11
Оказывается, история советского диссидентства началась в первый же день советской власти. «Правда» за 25 октября 1917 года напечатала стихотворение с незатейливо зашифрованным (обычный акростих) антибольшевистским смыслом. Вот что проглядели редакторы «Правды»: «Ми немецки шпион и провокатор».
Беседа словенской переводчицы Лияны Деяк с Мариной Палей, «Зарубежные записки», 27, № 10
Беседа с «русской принцессой стиля». Блеск ума, отточенное перо и острый ум Марины Палей в сочетании с ее фирменной мизантропией создают удивительный коктейль. Вроде бы и горько, и противно пить, а не оторвешься.
Медленное чтение
Юрий Малецкий. Случай Штайна: любительский опыт богословского расследования. «Континент», 2007, № 133
Малецкий оказался, наверное, самым добросовестным читателем «Даниэля Штайна». Критическая статья разрослась до размеров романа. Редакция «Континента» вообще отнесла ее не к жанру критики, а к художественно-философской прозе.
Произведение Малецкого требует внимания и усидчивости. Надо привыкнуть и к чересчур ироничному (до ерничества) тону, который, на самом деле, лишь оттеняет обличительный пафос. Но этот пафос уместен.
Малецкий исключительно эрудирован и умен. Его утверждения логически безупречны. На читателя Улицкой вещь Малецкого действует как холодный душ. Увенчанный «Большой книгой» роман Улицкой для него «фэнтези на церковно-христианскую тему». Герой Улицкой (равно как и его создатель) – полузнайка. Он слабо знает Ветхий и Новый Завет, вовсе не знаком с восточной и западной патристикой, органически не понимает мистический смысл христианского богослужения.
Даниэль Штайн – «не священник, не католической и не Церкви». Он «схизматик», «раскольник» и «еретик-лжеучитель». Принять его учение – значит, совершить духовное самоубийство. Для православных, для католиков и в особенности для иудеев иудеохристианство Штайна – «злостная секта».
Владимир Андреев. Паэлья. Повесть. «Звезда», 2007, № 10
Яркие, сочные путевые заметки бывшего учителя, а ныне странствующего переводчика. Чудесное испанское блюдо здесь метафора жизни, бесконечно разнообразной и многоцветной. Живые краски мира, вкус бытия. Вместо натужной политкорректности – искренний интерес к другой культуре, к иному быту. Наслаждение литературное и кулинарное.
Владимир Кантор. Немецкое русофильство, или Предчувствие нацизма.«Зарубежные записки», 2007, № 11
Небольшая, но любопытная и тонкая статья Владимира Кантора о появлении в русской жизни XIX века особого типа – русского националиста (и юдофоба) немецкого происхождения: «Подлаживаясь к принявшей их стране, «русские немцы» разбудили русский национализм, всячески поддерживали его, пока не доработались до черносотенцев и русских фашистов, которые издавали в Мюнхене в начале 20-х антисемитские газеты, в свою очередь помогая Гитлеру строить его юдофобскую идеологию».
В русской литературе этот тип впервые описал Тургенев в повести «Несчастная», анализ ее и занимает большую часть статьи.
Вынужденная остановка
Александр Проханов. Экстремист. Роман-фантасмагория. «Наш современник», 2007, №№ 9–10.
Мимо этого текста пройти нельзя. Проханов давно уже стал звездой, превратился в телевизионного бретера, но и литературу не забросил.
Оригинальное название романа – «Имперская кристаллография», а в издательстве «Амфора» он вышел под названием «Пятая империя».
Типичный для позднего Проханова галлюцинаторно-конспирологический роман. Алексей Сергеевич Сарафанов собрал осколки Красной империи – дискеты с технологиями, изобретениями, проектами советских времен – и стал готовить ее возрождение в облике новой, Пятой империи, для чего создал даже Имперский орден.
Но случилась катастрофа. Сарафанова предал ближайший помощник Михаил Агаев, оказавшийся тайным евреем: он похитил содержимое секретного сейфа (там хранились эти имперские дискеты) и волшебный алмаз (он же магический кристалл), который Сарафанов выращивал, подобно комнатному растению.
Проханов интересен не юдофобской конспирологией. Он живописец-экспрессионист: «Кожаные куртки, бритые головы, яркие злые глаза, визжащие рты, бьющие кулаки. Одинаковые, неистовые, как популяция свирепых зверьков…. Пробежали и канули, растворились в толпе, в заснеженных московских дворах и улицах. Как наваждение. Как жестокий знак. Как надпись на стене во время Валтасарова пира. Как посланцы неведомого жестокого мира, который из туманного будущего насылает возмездие… Расколотый, с красной требухой арбуз. Плачущий, собирающий раздавленные груши торговец. Пьяный бомж, волосатый, как спаниель, смеется маленькими, глядящими из шерсти глазками».
Вместо снотворного
Гоар Маркосян-Каспер. Пенелопа пускается в путь. Роман. «Звезда», 2007, № 11
Нет, перед вами не ремейк «Одиссеи». К Гомеру путешествие учительницы из Еревана Пенелопы Папян по Европе отношения не имеет. Но это даже не путевые заметки. Просто короткие встречи и долгие разговоры Пенелопы с подругами, родственниками и знакомыми подруг. О чем? Обо всем: о судьбе армянского народа, о жизни в эмиграции, о берлинской опере, французской литературе, русском балете и многом другом.
Почему автор называет свой текст романом? Трудно сказать. Очевидно, оценив большой объем проделанной работы. Собственно романическая история Пенелопы и некоего Армена остается за пределами текста.
Захар Прилепин. Жилка. Рассказ. Андрей Рубанов. Сиденья в целлофане. Рассказ. Александр Карасев. Лихолат. Рассказ. Ирина Мамаева. Entre nous. Рассказ. «Наш современник», 2007, № 10
Под рубрикой «Наши надежды» «Наш современник» собрал золотую молодежь нашей литературы: все сплошь лауреаты и финалисты престижных премий, постоянные авторы «Нового мира» и «Дружбы народов».
Увы. Молодые литераторы вряд ли оправдают надежды.
Рассказ Захара Прилепина – лучший в подборке. Небольшой психологический этюд о современном «революционере».
Криминальный очерк Андрея Рубанова. Что-то из серии «Лихие девяностые». Сюжет и герои в памяти читателя не остаются.
Александр Карасев тщетно выжимает уже давно выжитый лимон: пытается написать еще один рассказ о чеченской войне. Вместо рассказа получились у него несколько зарисовок, которые не потянут даже на газетный очерк. Парню уже под сорок, а он всё еще ходит в «надеждах» и «молодых писателях».
Ирина Мамаева плетет легкую дамскую паутину. Кофе, сигареты, приятные воспоминания о прогулках по Москве с немолодым, но интеллигентным и небедным мужчиной. Много самолюбования и несколько французских фраз. «Недурственно», – сказал бы чеховский герой.
За чтением Ирины Мамаевой под стук колес или гудение двигателей «Боинга» засыпаем.