Тем более что, как я предполагал, существенно все эти семь номеров на итоговую картину литературного года не повлияли.
Апокалипсис Кю
Есть анекдот про мужика, работавшего на оружейном заводе, выносившего оттуда всякие детали и намеревавшегося собрать из них то швейную машинку, то холодильник. Как известно, в результате у него всегда получался автомат Калашникова. Я вспоминаю этот анекдот, когда знакомлюсь с очередными экспериментами журнала «Знамя». Эксперименты разнообразны, но их итог почему-то оказывается одинаковым.
Вот пример: в 10-м номере «Знамени» появилась рубрика «Выбранное из отобранного» – отдельные представители редакционной коллегии рекомендовали к публикации один особо полюбившийся им рассказ какого-либо автора. Что же именно было «выбрано из отобранного»? Номер раз. Очередной «нон-фикшн»: «воспоминания из детства» и «воспоминания не из детства»; последние – не без истерики (Виктория Волченко «Балтика № 3» и другие истории»).
Номер два. Еще «воспоминания из детства», на этот раз с малопонятной фрейдистской подкладкой (Михаил Каганович «Дракон»). Номер три. Невротический фантазм про женщину, очутившуюся с детьми на острове и с ужасом наблюдающую, как ее дети перенимают повадки туземного племени (Анна Мазурова «Остров»).
Номер четыре. Из жизни «Акакия Акакиевича Башмачкина наших дней», «офисного раба» (Роман Сенчин «Персен»). Номер пять. Журналистское расследование про восстание варшавского гетто: по ходу действия выясняется, что польские подпольщики не предавали еврейских повстанцев (Павел Сутин «Апрель. Варшава»). Полтора мемуара, две с половиной фантазии, один отрывок из производственного романа, совершенно несоветского по тематике, но вполне советского по языку и разработке характеров…
Вот еще пример: весь 11-й номер «Знамени» посвящен «литературе ultra-fiction». Что это такое? Это литература с фантастическими допущениями. Фантастика. Но не только фантастика, а еще и «магический реализм», грезы, сны, мифы, сказки. Термин ultra-fiction ввела в употребление Наталья Иванова, она же и предварила «экспериментальный» выпуск журнала вступительной статьей…
И опять вышел все тот же до скуки знакомый «автомат Калашникова». Анатолий Королев с его «жутко декадентским» экзерсисом в духе «Альтиста Данилова» («Коллекция пепла»). Три сказки – из тех, которые обычно публикуются на последней странице «Независимой газеты» (Георгий Нипан «Улыбка пингвина», Ольга Волозова «Зыбарик», Анна Кузнецова «Сказка о стиральном порошке»).
Одна историческая идиллия о поэте Сталине, охотнике Троцком и художнике Гитлере (Владимир Скребицкий «За селезнями»). Три цикла эссе обо всем и ни о чем (Николай Якимчук «Элизиум теней – 3»; Фигль-Мигль «Мысли о заведомо ложном»; Макс Фрай «ЖД-ДО»). Два вялых памфлета (Олег Хафизов «Последний читатель», Василий Голованов «Апокалипсис Ку»).
Художественные страшилки плавно переходят в пророчества экспертов; вот только знаменские оракулы станцевали контрданс: Олег Храмчихин прочит России на 2017 год проигрышную войну с Китаем («2017-й. Сценарий в стиле черного юмора»), а Дмитрий Тренин – умеренное процветание под сенью либеральных идей («Россия в мире 2017 года: контуры либеральной внешней политики»). В дополнение ко всему этому Нина Горланова и Роза Хуснутдинова делятся с читателями своими снами…
Более-менее достойны интереса опыты по восстановлению старых мифологий и синтезу неомифов. Марина Вишневецкая представила фрагмент своего нового романа «Небесный меч», продолжающего «Кащея и Ягду».
Старания Вишневецкой принято хвалить: по обрывкам информации восстанавливается практически утраченный (забытый) восточнославянский мифологический пантеон. Я же читал «Небесный меч» и вспоминал грандиозную неудачу великого Толкиена – «Сильмариллион». Увы, мифы не реставрируются вне понимания всех их смыслов. Утратится какой-либо малозаметный смысл – и явится очередной мертворожденный лабораторно-академический гомункулус.
Старания Вишневецкой принято хвалить: по обрывкам информации восстанавливается практически утраченный (забытый) восточнославянский мифологический пантеон |
Если эксперименты Вишневецкой лишь бесполезны, то смежные с ними манипуляции Германа Садулаева («Илли») – вредны. Допустим, считает Садулаев, что чеченский народ не успел создать свою мифологию (замечу, это далеко не так) и утерял собственную идентичность, что с «пути отваги» чеченцы сошли на «путь приспособления», что надо сотворить «новую чеченскую мифологию» («Праматерь-Волчица», «волки, загрызающие живых мертвецов» и тому подобные вещи…). Пусть его считает. Но зачем же безответственно тиражировать все эти темные садулаевские волхвования?
Формально под категорию ultra-fiction подпадает и новый роман Алексея Слаповского «Синдром Феникса» (№№ 11–12), хотя ничего фантастического в пасторальной истории про господина с многослойной амнезией и сердобольную продавщицу я не нахожу. Пишет Слаповский складно и гладко (как всегда), неожиданные сюжетные повороты устраивает вовремя, умеет сочинять относительно остроумные диалоги.
Но вместо живых людей в его романе – социальные типажи (стереотипные маски), как в сценарии телесериала. Не удивлюсь, если узнаю, что «Синдром Феникса» и есть сценарий телесериала. С элементами детектива. «Участок» и «Участок-2» публика посмотрела, пора творить новое кино. Держу пари, что главного героя (с «синдромом Феникса») будет исполнять Безруков.
В 10-м и 12-м номерах «Знамени» имеет место «традиционная», «неэкспериментальная» проза – продолжение интеллигентных мемуаров Руслана Киреева «50 лет в раю» (№ 10) и рассказ Георгия Давыдова «Мастер зимних пейзажей» (№ 12). «Воспоминания из детства», разумеется.
Не хочется бегло говорить о блоке материалов, связанных с лидером знаменитой литературной группы 70–80-х «Московское время» – поэтом и мыслителем Александром Сопровским. Слишком уж значительной личностью был Сопровский. На фоне частных писем Сопровского к жене Татьяне Полетаевой, к друзьям Алексею Цветкову и Бахыту Кенжееву (№ 12) нынешние «Синдромы Феникса» выглядят очень бледно. Еще разительней иной контраст – благородные и тонкие стихи Сопровского, напечатанные встык с претенциозно-невразумительными юношескими опусами Владислава Поляковского.
Хотя вообще поэтические подборки «Знамени» на высоком уровне. Отмечу царственную Инну Лиснянскую (№ 10), акварельного Дмитрия Веденяпина (№ 10), мощного «постмандельштамовца» Павла Чечеткина (№ 10), остроумного фантазера Александра Левина (№ 11), изысканную Ольгу Родионову (№ 11) и цитатно-культурологического Евгения Орлова (№ 11).
Коротко о том, что называется «петитными жанрами», – о публицистике, критике, архивных материалах. Сергей Чупринин опубликовал отрывки из своей энциклопедической работы «Жизнь по понятиям» (№ 11), а Рената Гальцева – «Несколько страниц телефонных разговоров с С. С. Аверинцевым» (№ 10). В 12-м номере «Знамени» Светлана Шишкина-Шипунова и Сергей Беляков обсуждают роман Ольги Славниковой «2017».
Также знаменские мыслители продолжают высказываться «о проблеме русского языка» – то вместе, то поврозь, а то попеременно. Но на их соображения по части языка, а также по части образования, нравственности и демократии у меня уже нет сил. Пропустим…
Голубой слесарь
Англичанин в русской глубинке. Старается слиться с пыльно-серым фоном, ничем не выдать себя, но все же выдает, неосторожно заговаривает на родном языке |
Двенадцатый номер «Октября» прежде всего обращает на себя внимание рассудительным и здравомысленным текстом Александра Мелихова «Биробиджан – земля обетованная». Собственно говоря, это стопроцентная публицистика, и место ей – в разделе публицистики. Мелихов дает свой ответ на актуальнейший вопрос: на чем основывается национальная самоидентификация? Он считает, что ее основа – «совместные иллюзии», общие мифы (кстати, я склонен согласиться с Мелиховым).
К сожалению, «Октябрь» не выдерживает эту спокойно-обстоятельную ноту и съезжает в сплошные надрывы. И если гламурные рассказы известной журналистки Аллы Боссарт «Любовный бред» лишь стилизуют надрывы, то в отношении остальных материалов «Октября» все куда серьезней.
Судите сами…
Рассказ Сергея Карпухина «Счастье». Англичанин в русской глубинке. Старается слиться с пыльно-серым фоном, ничем не выдать себя, но все же выдает, неосторожно заговаривает на родном языке. Его обзывают «чуркой», избивают, после чего он находит высшее счастье в том, чтобы быть как все.
Драматургическое действо Михаила Дурненкова «Синий слесарь». Некто по имени Герой поступает работать на завод. Он – интеллигент и, кажется, имеет нетрадиционную сексуальную ориентацию (говорю «кажется», потому что разобраться в аморфном сочинении Дурненкова нелегко). Вроде бы на заводе Герою тяжело. Невесть с чего один из товарищей по бригаде избивает Героя, он сходит со сцены, и оставшийся объем действа тратится на описание «заводских мифов» и «рабочих ритуалов».
Миную «Два рассказа» Анны Дюндик (они слишком кратки и непритязательны) и иду далее. Новелла Елены Лапшиной «Волосы Веронике» – про неудачника (и маньяка) Косицкого. Рассказы Моше Шанина «Не оставляй меня» – про полунеудачника Алека. Всем плохо. Тенденция, однако.
Эта тенденция доходит до апогея в «документальном повествовании» Андрея Кузечкина «Абориген-дайджест». В двух словах: рассказчик (молодой горожанин с анархистскими наклонностями) идет работать учителем в сельскую школу. Он весьма подробно расписывает дикие привычки соседей, коллег по учительскому ремеслу и школьников (при этом ненавязчиво упиваясь собственной культурностью и прочими замечательными душевными качествами). Надеюсь, что повествование не до конца документально и что приведенные в нем имена-фамилии «придурочных» и «дебильных» учеников все же изменены (хотя от этого ненамного легче).
Специфический комплекс «я – виконт де Бражелон, а все вокруг меня – аборигены» как-то чересчур разросся…
Завершается 12-й номер «Октября» несколькими текстами в прозе и стихах, имеющими отношение к Волошинскому фестивалю. Тексты в прозе (авторства Сергея Игнатова, Вячеслава Харченко, Александра Грищенко и Бориса Цытовича) жанрово трудноопределимы и по-крымски бесшабашны. Тексты в стихах – по большей части «под Бродского».
Иероглифы и виньетки
Профессионально сделанный историко-краеведческий очерк Василия Голованова «В окрестностях Бакунина» – хроника современной жизни «бакунинского родового гнезда» – села Прямухино |
Что касаемо «Нового мира», то он радует своих читателей милыми пустячками. Взять хотя бы повесть Геннадия Новожилова «Московский бисэй» (№ 10). Трогательно неприкаянный мультипликатор Костя – «творческая личность» с обаятельными странностями. Костя влюблен в загадочную Катю. Катя – тоже «творческая личность». Встречи, невстречи, расставания, сумасбродства, уютные кафешки. Хоровод разнокалиберных чудаков на втором плане. Все это – с «японской» подсветкой, чрезвычайно модной в последних сезонах.
Если безделушка Новожилова стилизована под Восток, то повесть Василины Орловой «Трапеза богомола» (№ 12) – нечто иное. Если угодно, это хай-тек. Титановые сочленения, лазерные жвалы, фасеточные глаза на фотоэлементах. Напряжение так и искрит. Поначалу предполагаешь детектив, лихорадочно соображаешь, кто именно из десятка пребывающих в броуновском движении персонажей – тот самый «богомол», который «выжидает», «прыгает» и «трапезничает»; тем более что намеки на террористов там-сям разбросаны, да и один из персонажей носит имя Рамзан. Завершается сюжетец привычно, тривиально – лубочной «катастрофой»: игрушка есть игрушка, пускай даже она технически сверхнаворочена.
В ту же самую парадигму «милых пустячков» удачно вписываются и «Алфавита» Андрея Волоса (№ 10–12), с приближением к финалу окончательно превратившаяся в собрание анекдотов, и очередной изыск всенепременной Натальи Смирновой «Черт» (№ 11; про двух подруг, заграничные курорты и мистику), и филологические миниатюры Александра Жолковского «Through a Glass, Darkly, или 20 виньеток о нелюбви» (№ 10), и новеллы Родиона Белецкого (№ 11).
Из «виньеточной» линии выпадают разве что просто-безыскусные невыдуманные повествования представителей старшего поколения – Романа Солнцева (№ 10) и Бориса Екимова (№ 12). Плюс новый фрагмент саги об Алабине Владимира Маканина «Старость, пятая кнопка» (№ 10). О стариковском одиночестве и канале «Культура».
Как ни странно, даже публикация Вс. Петрова «Турдейская Манон Леско. История одной любви» (№ 11) не особо противоречит фарватерному течению рассматриваемых номеров «Нового мира». Автор предисловия к этой публикации Сергей Бочаров ошибся: к «военной прозе», к Воробьеву и Гроссману текст Вс. Петрова не имеет никакого отношения (несмотря на то что описывает будни Великой Отечественной). Вс. Петров – из школы Михаила Кузмина. В его манере письма чувствуется влияние «стилизаторства» в духе Ауслендера, раннего Георгия Иванова или того же Кузмина. Иное дело, что та война была неподходящим для стилизаций материалом. Но не стилизовать действительность люди Серебряного века уже не могли. Вс. Петров старательно облекает простую историю о разбитной фронтовой медсестре, нелепо погибшей под бомбежкой, в драгоценную оправу осьмнадцатого столетия. И от этого становится жутко. Столкнулись две эпохи, две души. Равно обреченные…
Профессионально сделанный историко-краеведческий очерк Василия Голованова «В окрестностях Бакунина» – хроника современной жизни «бакунинского родового гнезда» – села Прямухино, прослоенная подробной биографией «родоначальника мирового анархизма». После того как свершилась жуткая гибель семьи сельского священника, этот текст читается совсем по-иному. Очень хочется, чтобы Голованов занялся журналистским расследованием прямухинской трагедии.
Инна Лиснянская |
При чтении поэтических подборок «Нового мира» меня пробило на дежавю. Спору нет, все поэты, опубликованные на страницах «Нового мира», достойны лучших слов. Равно как и поэты, напечатанные в соответствующих номерах «Знамени». Но слишком уж много аналогий. В «Знамени» Инна Лиснянская. В «Новом мире» – Инна Лиснянская же (№ 10). В «Знамени» – Веденяпин, в «Новом мире» – Владимир Салимон (№ 10). Веденяпин и Салимон – совершенно разные поэты, но что-то близкое в их мироощущении есть. В «Знамени» – Чечеткин, в «Новом мире» – Данил Файзов (№ 11) и Евгений Клюев (№ 12). В «Знамени» – мягко ироничная Ольга Родионова, в «Новом мире» – жестко ироничная Ольга Иванова (№ 11). В «Знамени» – филологически-цитатный Орлов, в «Новом мире» – столь же начитанные Владимир Захаров (№ 10) и Виктор Куллэ (№ 11). Ирина Ермакова (№ 10) и Ирина Василькова (№ 11) не повторяют никого из «Знамени»: они счастливо повторяют друг друга. Очень хорошие стихи Анны Гедымин (№ 12) повторяют всю хорошую поэзию вообще. И только Григорий Кружков (№ 12) никого не повторяет. Восхищая при этом.
Ощущение вселенского дежавю усиливается от заметок Владимира Жукова «Я был писателем-призраком» (№ 10). Помнится, недавно в «Октябре» он помещал весьма схожий текст о «литературных» вакансиях на рынке услуг.
«Милые пустячки» можно встретить и в отделе публицистики «Нового мира» – это «Парижские сюрпризы» Владимира Успенского (№ 10) и эссе Игоря Клеха «Деньги, Энди и другие» (№ 11).
Литературоведение и архивные публикации «Нового мира». Ирина Сурат («Три века русской поэзии», № 11) анализирует «бродячие темы» (тему бессонницы, сюжет бегства в Египет) в стихотворениях, являющих собой классику ХIХ и ХХ веков. Алла Марченко («Секрет шкатулки с двойным дном», № 12) полемизирует с высказываниями Александра Кушнера о Мандельштаме и Пастернаке. В 11-м номере «Нового мира» публикуются фрагменты «Попутных записей» Александра Гладкова, известного в первую очередь как автора пьесы «Давным-давно» (по которой снята «Гусарская баллада»). Судя по этим записям, Гладков был чрезвычайно умным и наблюдательным человеком.
Литературная критика. Алла Латынина точно и изящно разбирает сочинения Бориса Акунина («Когда Достоевский был раненный и убитый ножом на посту», № 10) и Максима Кантора («Я пишу картины, которые взорвут общество», № 12). Сергей Беляков и Сергей Костырко спорят о революционном романе Захара Прилепина «Санькя» (№ 10). Евгения Вежлян рисует «Портрет молодого поколения на фоне поэзии» (№ 10). Замечу, что портрет этот неполон. «Генерация тридцатилетних поэтов» не исчерпывается «Вавилоном» и «Арионом».