Конечно, никто не ожидал сочувствия от представителей нашего так называемого либерального лагеря.
Смерть никого не делает лучше или хуже
Всем давно и хорошо известно, что любую трагедию, любую катастрофу общероссийского масштаба они рассматривают как доказательство внутренней нестабильности, порочности «путинского режима», как очередную иллюстрацию его стремительного и неизбежного распада, происходящего в режиме онлайн.
Но стремление фиксировать горе, придавая ему исключительно политический смысл, что называется в полете – прямо по ходу его разворачивания – все более выносит этих людей за рамки той этики, которая делает наше поведение, реакции, размышления нравственно приемлемыми.
Если у кого-то умирает близкий, пусть даже этот кто-то нам не слишком симпатичен, то мы способны понять, какую боль может испытывать человек, потерявший родственника.
Так устроена психика человека, так обычай, культура формируют его нравственную интуицию, что он не в состоянии оставаться нормальным человеческим существом, если лишен способности сочувствовать, входить в чужие горестные обстоятельства, жалеть тех, чья жизнь оборвалась внезапно по нелепой и трагической случайности.
Отказывая в сочувствии жертве любой катастрофы, мы вычитаем жизнь из себя (фото: Сергей Аверин/РИА Новости)
|
«Боже мой!» – такова горестная реакция всякого, кто узнает о катастрофе, унесшей жизни множества человек.
И неважно, каких политических взглядов придерживается человек.
Невыносимость смерти безвременно ушедших, какая-то коренная ошибка, произошедшая в очередной раз в бытии, заставляет нас заламывать руки и ощущать глубочайшую печаль от того, что где-то погибли неизвестные нам люди, наши соотечественники, те, кого мы можем считать связанными в единое сообщество общностью страны, истории, будущего, языка, неудач и свершений.
Я знаю, что и в лагере, который мы именуем либеральным, людей нормальных, испытавших сегодня горе вместе со всеми, достаточно, но увы, не они в последнее время задают правила поведения в оппозиционной среде.
Оттачиваясь годами, там сформировался инстинкт глушить необходимость сочувствия и предъявлять любое бедствие, любую проблему, любую смерть в качестве дополнительного доказательства, изобличающего преступную суть российской власти.
Переход в нравственное состояние, которое сложно считать вменяемой ценностной матрицей, происходил не сразу – выковать мастерство, позволяющее подавить в себе естественную человеческую реакцию на горе, сразу ни у кого не получится, для этого нужны годы тренировок.
Конечно, они живут в условиях, которые считают боевыми, поскольку ежечасно, ежеминутно ведут войну с «кровавым режимом», терпя одно поражение за другим, теряя жизненное пространство, единомышленников, электорат.
Оттого их действия становятся все более жесткими, а слова все более жестокими.
Но и тут есть одно правило, которое помогает не терять человеческий облик.
Даже на войне можно не превратиться в зверя, если выполнять правила, которыми регулируется любая мясорубка, – это многочисленные конвенции, предписывающие не переходить черту: о гуманном обращении с пленными и ранеными, об обмене убитыми, о запрете мародерства, издевательства над мирным населением и так далее.
Во всех этих конвенциях как раз и реализована идея сочувствия к тем, кто оказался беззащитен перед обстоятельствами, кому угрожает самоходная машина войны, готовая прокатиться по любым головам, если у нее вдруг откажут тормоза.
Для обычного человека такие конвенции – это целый комплекс норм, которые он усваивает с самого детства. Научиться любить и сочувствовать учит мама, родители, друзья, книги, весь культурный и бытовой контекст, влияющий на человека в течение всей его жизни.
«Не делай другому того, чего не хотел бы себе» – это не про эгоизм, не про то, что если ты сделаешь что-то непозволительное, то критерий невозможного окажется снижен, это как раз про сочувствие, про то, что другой – это и есть ты, и нанося ему вред, ты вредишь другому такому же, как ты, другому себе.
Забвение этого правила делает человека асоциальным существом, выпадающим из цепи, которая незримо связывает всех в один организм, в котором все части должны взаимодействовать друг с другом посредством любви и сочувствия, иначе общество в ненависти и взаимном отчуждении перейдет к состоянию Гоббса – война всех против всех.
Слава Богу, что синдром несочувстия сформировался только у очень узкой группы людей, которых, конечно, видно и слышно на медийном пространстве, но на общее нравственное здоровье они повлиять не в состоянии в силу исчезающе малого ресурса для трансляции своего антигуманного равнодушия в культурный контекст.
#{image=1092723}Самих этих людей немного жалко, поскольку они добровольно произвели сами над собой эксперимент по удалению души, считая, что остаются нормальными.
Понятно, что в своих семьях – это все те же любящие, добрые отцы, дети, братья, сестры, но полностью без последствий для всего организма произведенная операция не останется.
Нельзя удалить идею сочувствия и ее эмоциональное существо из какого-то одного вида реакций без того, чтобы постепенно холод не разлился по всем членам, подводя человека уже в отношениях с друзьями и близкими.
Это очень видно по той шокирующей резкости оценок, с которыми появляются на публике особо экстравагантные персонажи типа Божены Рынски – в ее случае объектами отмены сочувствия уже могут выступать не только политики, но и отдельные возрастные или социальные группы: старики, пьющие люди.
Демонстрируемая ею беспощадность становится модным трендом в либеральной среде и подминает под себя людей, которые еще вчера казались, несмотря на всю свою оппозиционность, вполне пригодными для беседы и рукопожатья.
А смотришь, сегодня уже и их голоса начинают звучать в общем хоре тех, кто проклинает погибших за то, что они были или не с того канала, или не в ту форму одеты, или летели петь на «пепелище позора», якобы устроенного российскими военными в Сирии.
Я не знаю, придет ли когда-нибудь в себя эта группа со сместившимися нравственными ориентирами. Может, и нет, но в этом случае проиграют только сами эти персонажи и близкие им люди.
Россия с ее традиционными взглядами, умением сочувствовать, приходить на помощь, отзываться на чужое, самое далекое горе, находит себя в восстановлении именно этих качеств, а то, что какая-то крошечная компания двинулась в прямо противоположную сторону, она не заметит, если, конечно, меня не попросят писать такие колонки часто и много.
Когда человек вычитает себя из своей страны, а по большому счету и из всего человечества, поскольку оно живет теми же императивами сочувствия, жаль не страну и человечество, а то, что наши нестройные ряды – тех, кто не способен нормально дышать, у кого что-то ухнуло в самый низ и никак не может подняться после произошедшего – покинули наши уважаемые собратья, еще недавно узнаваемые люди, казавшиеся не пришельцами с другой планеты, а просто оппонентами.Ужасно жаль, что ребята и девчонки, воспитанные этими же осинами (березки поднадоели), провожают белых журавлей в путь за облака бессмысленными проклятьями!
Смерть никого не делает лучше или хуже. Доктор Лиза или какой-нибудь злодей не прибавят себе ни капли добра или зла, погибнув в катастрофе. Это просто смерть человека, которой радоваться стыдно.
Поэтому синдром отмены сочувствия ничего не исправит в положении вещей – оно останется ровно таким же, с «кровавым режимом», с Путиным до следующих выборов, со всеми сложными и не решаемыми гибелью одного самолета вопросами: Донбассом, Крымом, первородным грехом и распятием Христа.
Отказывая в сочувствии жертве любой катастрофы, мы вычитаем жизнь из себя. Поэтому, дорогие мои либеральные сограждане, давайте вы останетесь при жизни и человеколюбии, а я буду продолжать вас читать и задумываться над тем, правы вы или нет.
А то ведь перестану совсем, как уже очень многие.