В рамках проекта «Клуб читателей» газета ВЗГЛЯД представляет текст Николая Андрющенко о его приключениях по дороге из Европы в Калининград в 50-е годы прошлого века.

Вот тебе еще один «австрияк

Сибирская деревушка, куда мою маму направили работать учительницей, называлась Костюшко. Там я и появился на свет. Наша семья была единственной не польской, все население составляли потомки ссыльных поляков после восстания 1863 года и переселенцев после реформы Столыпина. Они почти обрусели. Но кое-что сохранили свое, польское.

У них было отдельное кладбище, и мы, мальчишки, бегали туда дивиться на огромные кресты, не менее двух метров высотой. Мне и тогда и сейчас не ясно, зачем и почему ставились такие огромные кресты. Фамилии у большинства жителей оканчивались на -ич (типа Тышкевич).

Все взрослые мужчины прошли войну, были среди них и калеки. Кажется, в 1952 году приехали три семьи поляков, дальние родственники наших, местных. Они провели в деревне две зимы и вернулись назад, не приспособившись к сибирскому климату и образу жизни.

Долгие годы ходила молва об их образе жизни. Летом они не заготавливали дрова, как делали все в деревне. А зимой идти в тайгу за дровами «барзо зимно», как они говорили. И выход находили в том, что на дрова резали собственный дом, в котором жили.

Весной начинали строительство, точнее, восстановление дома, а зимой опять его – на дрова. Так и уехали, не поняв Сибири и русского языка, даже дети.

В году 56-м или 57-м Хрущев разрешил всем полякам вернуться на историческую родину. Но только несколько семей уехали в Польшу. С одним из репатриантов меня свела судьба через много лет.

Возвращался я из Валенсии домой, в Калининград. Билет на автобус заказала юристка Сандра. Блондинка. А блондинки всюду одинаковы, даже в Испании. Как говорил мой любимый преподаватель астрономии в мореходном училище: «Все дисциплины, в названиях которых есть «гео» – география, геометрия, геополитика – женской голове не под силу, это у них не укладывается...».

И что же она учудила: купила мне билет по принципу из Калининграда в Москву через Владивосток, а именно: из Валенсии до Варшавы с пересадками в Мадриде и в Ницце. И это при том, что прямой автобус из Валенсии до Варшавы ходил через Францию и Германию. Ну что ж – еду. После Ниццы – Италия, затем Австрия.

На выезде из Австрии – пограничный досмотр. Входит в автобус пьяный австрийский пограничник, забирает паспорта. Возвращается и зовет меня к себе. Завел в какую-то конуру с голыми стенами, приковал наручниками к трубе, раздел до трусов, перешарил все карманы, выгреб все деньги и в таком виде отвел назад, в автобус и мою одежду аккуратно уложил на сидение. Немец всегда немец, во всем.

И ушел, хихикая. А что мои попутчики-поляки? Да ничего, отвернулись, как будто ничего не случилось.

Только одна пожилая полячка выразила сочувствие и спросила, чем можно мне помочь. Я ответил, что нужно попросить сопровождающую нас девушку, чтобы она дала мне позвонить другу в Калининград, чтобы тот меня встретил в Варшаве. Нет, не дала. А вообще ее поведение было более чем странным.

Например, в автобусе все пассажиры были поляками, за исключением меня и двух девушек из Киева, а она нас утомила французским – не выпускала из рук микрофон и говорила во время всего пути по-французски. Для кого, спрашивается? Приехали в Варшаву...

В зале ожидания я свалился в кресло в полной растерянности – как добираться до Калининграда? Рядом за столиком сидит юноша, смотрю – он читает книгу на английском. Я спрашиваю:

– Пан разумеет по-аглицки?

– А я англичанин, студент-славист из Оксфорда. Я тут был на практике, это моя третья практика, до этого был в Геттингене, в Софии, а очередная – у вас, в Петербурге. Называй меня по-русски: Матвей.

Между тем к столику подсел пожилой пан. Очень было заметно, как ему плохо. В Валенсии мне в дорогу дали литровую бутылку «Фундадора». Я к обращаюсь к нему:

– Пана полечить?

Ну, конечно, он не был против. Познакомились, зовут Андреем, по-русски говорит бегло.

– Откуда? – спрашиваю.

Оказывается, он родился и вырос в Сибири, в 1957 году, когда ему было 16 лет, с родителями переселился в Польшу. Земляк, значит. По такому случаю мы полбутылки бренди уговорили на троих.

Я им рассказал о своих злоключениях. Они сбросились и купили мне билет до Бранево, то есть до российской границы. Здесь можно было бы и поставить точку. Добрался я до Бранево, пересекаю границу пешком, что строжайше запрещено.

Объясняю польскому пограничнику ситуацию. Тот помедлил немножко, посмотрел с иронией на меня, взял за руку и перевел через границу, передал меня российскому пограничнику со словами:

– Вот тебе еще один «австрияк».

А это значит, что с такими «путешественниками», как я, они уже сталкивались. Пять лет, исправно, 14 августа я писал в австрийское посольство об этом случае – ответа не получил. Ну а поведение Матвея и Андрея в комментариях не нуждается. Когда я рассказал маме про австрийскую границу, она покачала головой и сказала:

«Вот что значит историческая память. Вот какая от них благодарность. А ведь твоя баба Серафима, моя мама, в ту еще войну выхаживала раненых пленных «австрияков»... Казалось бы, после всех моих приключений и трагизмов с поляками дела не будет.

– В чем дело, чем не угодил, чем-то обидел?

– Ни. С тобой все в порядке, мы друг друга ни разу не обманули. Но пересекать российскую границу нам больше не по силам. Понимаешь, в чем дело: мы пересекаем границу с товаром, нас встречает цольня (таможня) и у всех цольников в глазах: доллары, доллары, доллары... Зрачков нет, только доллары. Мы не нарушаем польские и российские законы, работаем честно, а с нас вымогают взятки. За что?

Мне нечего было возразить, в их словах – правда.

Они продолжали:

– А знаешь, что нам неприятно? Улицы Калининграда, которые ведут в Польшу, на пограничные переходы, названы именами Дзержинского и Суворова. Как это нам, полякам, неприятно. Понимаешь? Это недемократично...

Я достал паспорт и показал им место моего рождения:

– Видите, эта деревня носила имя Костюшко, бунтаря и врага России. И при Александре II и Александре III, и при Николае II, и при Ленине, и при Сталине. И только Хрущев разогнал, уничтожил ее. Так кто же больший демократ?

На этот раз им нечего было возразить.