На встречах Владимира Путина с общественностью в Сочи и липецкой Усмани среди прочего его спрашивали о том, как будет устроена власть в России. В Сочи студентка МГИМО предложила после 2024 года, когда истекает срок президентских полномочий Путина, использовать опыт, например, Сингапура, где была должность министра-наставника, которую после ухода с поста премьер-министра занял отец-основатель этого государства Ли Куан Ю.
«Вы хотите, чтобы я был наставником? У нас, если появится какой-то институт над президентом, это будет означать не что другое, как двоевластие. Абсолютно губительная ситуация для такой страны, как Россия».
Путин не хочет ослаблять президентскую власть – ни устраивая надстройку, создавая пост сверхпрезидента, ни перераспределяя полномочия из Кремля по разным ветвям власти.
Нынешние поправки в Конституцию приведут к уточнению полномочий разных ветвей власти – в частности усилится влияние парламента на формирование правительства – но это вовсе не означает, что Россия превратится из президентской в парламентскую республику. При этом сама тема политического устройства нашей страны активно обсуждается все последние дни.
На встрече с представителями общественности в маленьком городе Усмань в Липецкой области Путина спросили о возможности превращения России в парламентскую республику. Путин в ответ вначале привел примеры стран как с парламентской формой правления (Германия и Индия), так и президентской (Франция и США), отметив, что парламентские республики особенно распространены в Европе, и развернуто обосновал свою позицию:
«Возможно ли это применение у нас? Теоретически возможно. Целесообразно или нет? У каждого свое мнение на этот счет. Я считаю, что нет. И скажу почему.
Для того, чтобы парламентская республика эффективно функционировала, нужно, чтобы политическая структура, во-первых, росла давно. В той же Европе столетиями некоторые партии существуют, столетиями. А у нас, как правило, партия связана с конкретным человеком. Самый яркий пример в нашей стране – Владимир Вольфович Жириновский. Есть Жириновский – есть ЛДПР, нет Жириновского... Сама идея хорошая, либеральная, но сможет ли партия так функционировать без своего лидера, трудно сказать. Но нам лучше не экспериментировать.
Еще одно соображение. Парламентская форма правления, которая применяется широко в Европе, она дает сбои сегодня. В некоторых странах, даже несмотря на наличие такой политической инфраструктуры в виде устойчивых политических партий, они не могут сформировать коалиции по полгода. Не получается. Вы представляете, если бы Россия жила без правительства полгода? Катастрофа. Поверьте мне, это невозможно, это колоссальный ущерб государству.
Или для того, чтобы сформировать правительство, договариваются о коалициях, причем таких партий, которые ставят перед собой совершенно противоположные цели... Одни говорят, что нужно, условно говоря, использовать все виды энергии, атомной энергии в том числе, и такой, и сякой, а другие говорят, что никакой атомной энергии. А потом они объединяются в коалицию. Как они эффективно будут решать общенациональные задачи? Это просто такой зримый пример. Можно привести и много других.
На практике сами эксперты западные, я почитываю иногда, они сами говорят о том, что парламентаризм переживает в известной степени кризисную ситуацию. И думают о том, как оживить, как придать новое качество, как сделать эту систему более эффективной.
Я думаю, что для России с ее огромной территорией, с многоконфессиональностью, с большим количеством наций, народов, народностей, проживающих на территории страны (их даже не посчитать, кто-то говорит – 160, кто-то – 190), нужна все-таки крепкая президентская власть».
То есть у Путина два главных аргумента – во-первых, для огромной и сложной России больше подходит сильная президентская власть, а во-вторых, парламентская форма правления даже на породившем ее Западе дает сбои и переживает кризис.
С тем, что сильная центральная власть является органически присущей России, на самом деле вообще невозможно спорить – вся история нашей страны тому свидетельство. Россия росла и крепла от центра – великокняжеского, царского, императорского. Расширение шло за счет подчинения всех единому центру, объединения вокруг него, за счет присоединения окраин и освоения новых земель – а не за счет соединения в единый союз нескольких самостоятельных государств или земель.
А Европа в своем большинстве прошла именно обратный путь – когда сильные города и герцогства существовали задолго до появления нынешних национальных государств. И даже когда объединялись в них (силовым или договорным путем), все равно сохраняли свою особенность. Согласование их интересов требовало как раз парламентской формы правления – то есть представительства от разных регионов. Такое по сути парламентское устройство было в той же Священной Римской империи Германской нации – первой попытке создания единой Европы на основе немецкого ядра, состоявшей из сотен графств и герцогств в те времена, когда никаких современных национальных государств в Европе вообще не было.
С появлением же единых Франций и Англий акцент с представительства регионов стал все больше смещаться на сословия – что привело к большей их централизации. А уже 19-й век стал веком партий – сословия начали размываться, и их место стали занимать политические партии. Тогда же парламенты стали перетягивать на себя все больше власти – ограничивая центральную монархическую власть там, где она еще оставалась нетронутой. Именно такой опыт понравился русским либералам-западникам в начале 20-го века, и его они хотели повторить в России. Но кончилось все сносом монархии и падением всей страны, на обломках который вырос уже совершенно новый строй, не имевший к партийно-парламентской системе никакого отношения.
Но та Европа, которая прожила большую часть 20-го века (за исключением, впрочем, периода между двумя войнами, когда в большинстве стран установились авторитарные режимы) в условиях сильных партий и сильного парламента, сейчас не знает, что со всем этим делать. Потому что партийная система дает не просто сбой – она плывет по всем параметрам.
Партии были остаточным продуктом сословной, а потом и классовой эпохи, но сейчас классов на Западе практически не осталось. Где буржуа, где рабочие, где крестьяне, где мелкие лавочники? Они составляют все меньший процент в современном европейском обществе – будучи вытесняемы офисным населением. Партии были порождением эпохи идеологий – но где коммунисты и либералы, правые и левые? Все размывается и смешивается – причем с каждым десятилетием все сильнее.
В результате в Италии и Франции, Испании и Греции старые правящие партии сходят со сцены. Пытаясь удержаться, они меняют названия, образуют якобы новые партии, но это мало им помогает. Люди не верят ни правящим элитам, ни тем брендам, которые им пытаются продать. Создается все больше низовых партий, формируемых действительно обычными гражданами, возмущенными вырождением традиционных партий, превратившимися в безыдейные аппаратные машины для выборов, оформляющих власть реальных элит. Выскочек презрительно называют популистами и маргиналами – но они набирают силу, причем нешуточную.
В результате даже в наиболее консервативной – в смысле приверженности партийной традиции – Германии за последние несколько лет произошли тектонические сдвиги. Старейшая и многократно правящая партия (с полуторавековой историей) СДПГ скатилась до 10–15% поддержки – а образованная в этом десятилетии «Альтернатива для Германии» ее опережает.
Понятно, что кризис партийной системы не означает немедленного конца парламентской эпохи на Западе – он наступит позже и по совокупности целого ряда причин, среди которых «смерть партий» лишь одна из. Большую роль сыграет переход к «цифровой референдумной демократии», то есть сочетанию тотального контроля за всеми действиями гражданина с его же постоянной вовлеченностью в опросы-голосования по разным «важным проблемам».
Но в любом случае опыт западной партийной «жизни и смерти» полезен для России. Нам не стоит пытаться сейчас выстроить у себя в партийном смысле европейский 19-й или 20-й век – он бесповоротно ушел уже и там, к тому же наша политическая традиция, в том числе и государственного строительства и устройства власти, совсем другая.
Проще говоря, парламентский строй свойственен договорной, образованной снизу федерации (и в этом общее между Германией, объединяющей исторически разные земли одного народа, и Индией, объединяющий гораздо более разные земли разных народов). А сильная президентская власть – для России и Китая, централизованных государств-цивилизаций, создававшихся из центра.
США, кстати, занимают промежуточное положение – как федерация они образованы снизу, и поэтому у них очень сильная власть федерального парламента. Но при этом у них есть и сильнейшая президентская власть – основные полномочия которой, впрочем, направлены вовне, то есть на внешний мир.
Россия не договорная федерация. Мы создавались самодержавной волей народа. У нас должна быть сильная президентская власть – только тогда Россия будет существовать как сильное государство.