Три вещи создали современную Россию – семья, тюрьма и школа.

Кем бы был Тургенев без своей матушки, Достоевский – без каторги и Герцен – без Московского университета и ссылки?

Ведь эти институты не только надзирали и наказывали, но и воспитывали. Воспитывать – от слова питать, т.е. напитывать, т.е. наполнять должным содержанием.

У нас зачастую принято соединять воспитание и образование. Этот подход понятен – но все-таки нередко образование мы получаем совсем не там, где нам предписано. И «мои университеты» не всегда имеют аккредитацию и лицензию, но зато хорошо учат находить компромисс между компромиссом и бескомпромиссностью.

Поскольку в России, как и во многих других странах, основным заказчиком воспитания является государство, то первое, что оно надеется получить за свои деньги, – это лояльность и патриотизм.

Но именно потому, что это – государство, т.е. структура, в конце концов, анонимная, то формулирует она свой запрос через конкретных людей. Которым, в свою очередь, идеалом патриотического воспитания кажется то, что делали с ними в 1978 году. Когда телефоны стояли на улицах и требовали по две копейки, каналов телевидения было два – и днем они не работали, а телеграммы приносили на дом специально обученные люди.

Мы даже не о том, что против возвращения этих старых времен – с политинформациями перед уроками, заводскими многотиражками и журналом «Крокодил». То есть мы против, но мы просто о другом – что это не работает. Потому что времена и нравы, к счастью или несчастью, вновь кардинально изменились.

Информации было мало. Это было столько, сколько вообще существовал человек. «Хочу все знать» – формулировка имела смысл, потому что верилось, что «все знать» возможно.

Те из нас, кто еще застал Советский Союз, помнят погоню за всяким знанием – когда книжка на каком-нибудь богом забытом языке, вроде румынского, покупалась за свои иллюстрации, вполне приличные, кстати – потому что мечтать найти подобную, но на языке массового пользования, представлялось почти недостижимым.

Мой соавтор вспоминает, что некоторые даже начинали собирать марки – ради изображенных на них картин и разных достопримечательностей – как способ приобщения к шедеврам мирового искусства.

Вообще-то эта история не столь курьезна, как может показаться на первый взгляд – ведь до изобретения современной фотографии и дешевых способов воспроизводства изображения даже большие знатоки живописи в XIX веке судили о многих художниках по словесным изложениям и гравюрам, в которых зачастую лишь благодаря сильной фантазии зрителя угадывался оригинал.

Если каналов информации немного и еще меньше мест ее хранения в достаточном объеме, то собрать всех вместе и два часа рассказывать о международном положении – отличный выбор.

Но если бы Советский Союз дожил до смартфонов, то никого не смущали бы длинные комсомольские собрания – всем было бы чем заняться наедине со своим китайским другом.

Мы живем в мире, в котором до любой информации – два клика. Это при условии, что ты предварительно не занес то, что тебе нужно, в закладки.

Воспитывать патриотизм методом зрелого модерна, то есть прошедшего столетия – значит лишь вызывать раздражение.

От бессмысленного времяпрепровождения, от словесных конструкций, от которых тянет в сон, от претензий на монополию информации, альтернатива которой под рукой – и она более яркая, убедительная и привлекательная, да и упакована она лучше, чем заикающийся учитель обществознания.

В этом смысле и оппоненты, и сама власть оказываются единомышленниками – они готовы ломать копья вокруг параграфов учебника истории, пугаться или соблазняться идеей единого учебника, наивно веря, что именно из него ученики будут брать информацию. Так, как делали они в своем детстве. Но их детство кончилось – и мир изменился.

Мы живем в реальности, в которой информации для каждого из нас гораздо больше, чем мы способны переварить. Такое с человечеством случилось впервые – и сложно привыкнуть, что мир работает иначе. Никакой, самый хороший или самый правильный единый учебник не способен конкурировать с Голливудом или Википедией. Потому что учебник можно забыть дома, а Википедия всегда рядом.

Говоря о патриотическом воспитании – говорят обычно на самом деле об имитации, о повторении привычных форм, утративших реальное содержание. Попросту – переставших работать. В свое время они были прорывом и новыми технологиями, теперь технологии изменились – и воспитывать приходится иначе, если, конечно, интересует результат.

Потому что задача иная – более сложная. Воспитать патриота в условиях, когда мы знаем, каков мир на самом деле.

Можно попытаться конкурировать с Голливудом – снять какого-нибудь «Коловрата». В 1930-е это была славная идея – «Александр Невский» зашел на «ура». Но сколько «Коловратов» в год нужно выпускать, даже опуская вопрос о качестве, чтобы конкурировать с фабрикой, имеющей своим рынком весь мир?

И более того, это мир, в котором версии и интерпретации принимаются не потому, что они – единственные. И не от противного – по отношению к официальной. А мир, выстроенный по законам медиа – которые определяют, что становится не реальностью, но тем способом, который воспринимают все.

Попросту говоря, неважно, считаешь ли то, что доставляют медиа, истинным или ложным – именно ими будет определяться повестка, а уже по отношению к ней ты будешь определяться. Но новые медиа сегментированы, ты видишь своеобразную рекурсию, определяемую историей твоих запросов и кругом твоих друзей.

Ты видишь мир таким, каким хочешь его увидеть – и тебе хорошо, потому что в любом случае ты неизменно получаешь подтверждение своих убеждений.

Не будут современные дети ходить в пионерских галстуках и бить в барабан, читать газету «Пионерская правда» и слушать Битлов – то есть, может быть, и будут, но как реконструкторы.

То есть нужно четко понять: патриотизм – это любовь к Родине, а не то, как меня учили любить Родину в 1978 году. Мир один и при этом разный – и мы знаем об этом уже не только из программы «Время», так же, как о мировой поп-музыке мы узнаем теперь не только из «Утренней почты» и передачи «Ритмы зарубежной эстрады».

Мир изменился – и, возможно, он даже стал лучше. По крайней мере, дал больше возможностей. И когда мы считаем, что любовь к Родине возможна только в миссионерской позиции – то это почтенное частное мнение, но не более того – и единомышленников придется искать тоже в частном порядке.

И когда хочется все запретить, кроме единственно верного варианта, отсечь все альтернативы – то это больше говорит о наших страхах, о том, что если дать свободу – то любой выберет что угодно, кроме своего, что быть патриотом можно только по невежеству или от отсутствия альтернативы. Но все это говорит совсем не о воспитуемых, а единственно о воспитателях – и о том, что они на самом деле думают о Родине. 

(в соавторстве с Владасом Повилайтисом)