Есть у меня подозрения, что анекдот про «будёновку, на самом деле пошитую при царе», распространяли в 1970-е годы как затычку. Многое в брежневское время происходило как бы случайно, но очень вовремя.
Распространялась, например, мода на всякую восточную духовность – уж такую духовную, что от смешного-де старушечьего православия культурному человеку есть смысл брать разве только декоративно-прикладное искусство да «Мастера и Маргариту».
Распространялась в ксероксах уфологическая и парапсихологическая литература – с объяснениями (даже в предисловиях), что советское начальство считает исследования «удивительного рядом» «буржуазными лженауками», а раньше так же называло генетику и кибернетику. Посыл уфологических штудий был понятен: «Мы в любом случае под колпаком и всё равно лишь ничтожные черви перед высшим разумом».
Существует даже точка зрения, что ядрёные и слегка антисоветские анекдоты «про Петьку, Анку и Василия Иваныча» стали особенно популярны в 1969–1970 гг., когда по всему Союзу и соцлагерю грохотом ленинского марафона высекало шутки более сомнительного содержания. «Si non é vero, é ben trovato». «Если это и неверно, то хорошо сработано».
Если кто-то сомневается, что «компетентные органы» могли сочинять анекдоты про Чапаева (а до того – апологетические анекдоты про Сталина), будьте уверены – многие антисоветские анекдоты сочинялись в редакциях «Свободы» и Би-би-си.
Но вернёмся к старой будёновке. Популярной легенды о ней, повествуя об истории вымышленного заведения «Росфото», весьма колоритно коснулся в романе «Скажи: изюм!» Василий Аксёнов. Оговоримся: коснулся не мифологемы (сиречь недостоверного), а именно легенды.
«Большевики любую аббревиатуру полагали собственным изобретением, ну а народ российский всё старое очень быстро позабыл, всё вокруг связал со своей единственно возможной властью. Кому, например, в голову придёт полюбопытствовать происхождение славных будёновских войлочных шлемов с шишаками, длиннейших шинелей с бранденбурами, петлицами и геометрическими фигурками знаков различия.
Подразумевается как бы, что сам Семён Михайлович на пару с Климентом Ефремовичем разработали этот изысканный дизайн, от которого за версту несёт «Миром искусства» […] Даже и в наши дни современный совчеловек окружён знаками старой России, о которых и не догадывается. Особенно много этих знаков в так называемом ширпотребе. По сути дела, большинство предметов для мелкой частной жизни остались нам от «помещиков и купцов». […] Совдеп за все свои годы не изобрёл ничего для мелкой пользы граждан, только лишь кое-что для исторических целей – стреляющие устройства, вроде «Катюш».
Отчего же подобные, как будто крамольные размышления были полезны и с советской точки зрения? (По крайней мере – на взгляд «искусствоведов в штатском», подобных героям того же романа). К 70-м годам понятно было, что «для мелкой частной жизни» советский строй создал вовсе не так много, не так быстро и не такого особенного, как рассказывал на каждом углу. И вот слушок о том, что какая-нибудь мелочь досталась от «мелкой частной жизни помещиков и купцов», лишь подчёркивал неоспорявшуюся архигодность советской власти «для исторических целей». Туда же относим дореволюционных писателей, художников, учёных – хоть бы самых распроклассиков, но всё равно не вполне настоящих, не способных развернуться в полную силу по причине внешнего гнёта и собственной классовой ограниченности. (Сейчас мы уже забываем, что в советских предисловиях и комментариях писалось именно так: даже Алексей Толстой – не говоря уж о мелкобуржуазном эмигранте Куприне – до революции был-де ограничен и лишь в Советской России перековался и расцвёл по-настоящему).
Так пускай у будёновки форма дореволюционная, зато содержание советское! Пускай много чего истлело и продолжает тлеть – зато умеем стреляющее, чтоб умом громам повелевать! При этом как-то забывалось, что советский строй заимствовал не только мелочи, но и больших людей с большими идеями. План электрификации России начертал не Ленин, как не он придумал учреждённую в феврале 1915 г. Комиссию по изучению естественных производительных сил России при Санкт-Петербургской Императорской академии наук.
Вот и антисоветский, но архисоветский по генезису Аксёнов в антисоветской сатире не только хватает лишнего, но вдобавок волей-неволей воспроизводит интонацию сатиры советской апологетической:
«Параллельно большому миру, в котором живут большие люди и большие вещи, существует маленький мир с маленькими людьми и маленькими вещами. В большом мире изобретён дизель-мотор, написаны «Мёртвые души», построена Днепровская электростанция и совершён перелёт вокруг света. В маленьком мире изобретён кричащий пузырь «уйди-уйди», написана песенка «Кирпичики» и построены брюки фасона «полпред». В большом мире людьми двигает стремление облагодетельствовать человечество. Маленький мир далёк от таких высоких материй. У его обитателей стремление одно – как-нибудь прожить, не испытывая чувства голода.
[…] В советское время, когда в большом мире созданы идеологические твердыни, в маленьком мире намечается оживление. Под все его муравьиные достижения подводится гранитная база «коммунистической» идеологии. На пузыре «уйди-уйди» изображается Чемберлен…».
Коллизии процитированного выше «Золотого телёнка» развиваются на подретушированном фоне кошмара первой пятилетки. Коллизии водевильные, в целом (для читателя) оптимистические. Хотя бы по вывернутому наизнанку булгаковскому принципу: «Кому пролог, а кому эпилог» – «Но миру-то новому начало!» Главное, товарищи, что драма мошенника с непроницаемым прошлым (бывшего гимназиста неопределённой национальности и тёмного происхождения) и трагедия его пришедших к полному краху сообщников – это пролог к новой исторической эпохе!
Ныне, чем дальше, тем гуще складывается впечатление, что сегодняшние воздыхатели по «красному проекту» – люди отнюдь не большого мира (хоть бы и потерпевшего крушение). Их мир мал, убог и на глазах продолжает съёживаться.
В 2000-е годы романтические сталинисты рычали, как обращающиеся в волков ликантропы: «Пр-ризываю тебя, Сталин! и тебя, Бер-рия! Я р-разорву либер-ралов, р-растерзаю Амер-рику! Мы возр-родим «Бур-ран»!»
Не скрою, мне бы тоже хотелось возродить «Буран». И романтических сталинистов я в этом прекрасно понимаю. Но вот полностью мешает их понять, например, тот факт, что аккурат 27 сентября с. г. исполнилось 80 лет со дня ареста Сергея Королёва – разумеется, троцкиста-заговорщика, взятого следом за другим троцкистом-заговорщиком – Валентином Глушко, будущим академиком и дважды Героем Социалистического Труда. Им повезло. А их вышестоящих, главных разработчиков «Катюши» Ивана Клеймёнова и Георгия Лангемака расстреляли (в 1991 г. посмертно сделав Героями Социалистического Труда). Сменивший Лангемака на посту главного инженера Реактивного института Василий Жуков, доведший до ума реактивные снаряды, в 1940 г. тоже отправился в лагерь и к работе по специальности уже не вернулся – умер, не дождавшись реабилитации. Был у советской системы такой системный недостаток – большой перерасход людей и ресурсов на всякие ошибки.
Однако в 2000-х сталинисты (при всём эстетическом своеобразии и непримиримом взгляде на земельный вопрос) хотя бы силились смотреть в будущее. Да и в дореволюционном прошлом они прозревали отнюдь не одних убогих, сиволапых и поротых на пресловутой конюшне, что обсмакованы ещё есенинским Чекистовым и вполне реальным Мих. Покровским. (Ныне тема поголовно сиволапой, убогой, в лаптях и собачьем ошейнике России смакуема «небратьями», которые отчего-то не считают себя произошедшими от поротых).
Нет, даже сталинисты 2000-х зачастую видели в дореволюционной России сообразную времени великую страну, разорванную тектонически мощным ростом. Популярностью пользовалась национал-большевистская (не в узкопартийном смысле) диалектика Вадима Кожинова, проповедовавшего, что революции происходят не от слабости нации, но от неудержимой силы, самоуверенности, желания ускорить поступление всё новых благ.
Теперь же, невзирая на теоретическую кровожадность нынешних красных (то и дело уходящих в рассуждения, сколько врагов извели за дело, а сколько напрасно не добили), взгляд на мир у них преобладает жалобный, запросы мизерные, настроения пораженческие. Вся клевета, все рассусоливанья о «вечно-бабьей» и «ушибленной» русской душе, что навешал на русский народ скучнейший и подколоднейший Николай Бердяев, оказывается правдой о необольшевиках.
Здоровенные мужики роняют слёзки о лаптях и лучине, об умиравших от голода, чтобы заплатить эти самые… выкупные платежи! Давятся без конца поминаемой копеечной французской булкой. Рассказывают, что великий Ленин учинил ГОЭЛРО, Санпросвет и школу, чтобы все могли учиться.
Хотя вроде бы здоровенные мужики – не трепетная учительница начальных классов, уверенная, что до 1917 г. власть принадлежала плохим и глупым, а потом пришли хорошие и умные и тыквы стали каретами скорой помощи.
Здоровенные мужики, особенно инженерной или военной складки, вроде бы должны понимать, что электростанции планировались и строились (и до 1917 г., и после) в интересах развивавшейся экономики, а не для удобства сельских школьников. А экономика после «великого московского разорения» гражданской войны за все 20-е в реальности не восстановилась, что бы там ни писали большевистские фантасты – многие предприятия были физически уничтожены мародёрством, погибло множество квалифицированной рабочей силы, снизилось качество управления.
Здоровенным мужикам, рассуждающим без сантиментов, «как работают вещи», казалось бы, должно быть ясно, что любое общество, подошедшее к рубежу, интересовавшему Ленина как экономиста, будет заинтересовано и в электрификации, и в здоровой и грамотной рабочей силе. И будет уже способно добиваться этого. Оно станет достаточно быстро овладевать развивающимися социальными технологиями (планирования, администрирования, подготовки кадров, пропаганды), чтобы распространить достижения образования, медицины, культуры труда и социальной защиты.
Но вот какие бы подвижники ни занимались этим, всё равно потребно целое поколение, чтобы крестьянин понял «зачем бабе учиться», а сельский врач вроде молодого Булгакова хотя бы не так часто бормотал в отчаянии, видя безнадёжно запущенный случай: «Хорошо было бы, если б бабок этих вообще на свете не было…».
Сегодня наиболее повёрнутыми на проблеме всеобщего бесплатного образования часто оказываются люди, проявляющие неспособность постичь содержание простейших текстов. Складывается ложное ощущение, что и хвалёное советское образование было двухклассным и заканчивалось аккурат на разделе «Жизнь детей до революции». (Предреволюционная церковноприходская школа и то была трёхлетней). Однако люди эти сплошь и рядом уверены, что ради их собственных сомнительных интеллектуальных достижений, «штобы все робяты могли учица», стоило принести любые гекатомбы.
Разумеется, необольшевики – не то чтобы совсем звери. При всей напускной кровожадности они постоянно оправдываются. Оправдания сегодняшних большевиков – это оправдания слабостью, прямо противоречащие мифологии, что создавалась под руководством Сталина. Неужели Сталин мог лгать?
Большевики, мол, вообще никакого отношения не имели к свержению «царизма»! Допустим. Но что ж вы столько лет представляли это великим свершением, прежде всего, большевиков и озверело уничтожали людей, связанных с этим «царизмом»? Офицер царской армии, в РККА не оказался – разберёмся. Оказался в Красной армии – тоже разберёмся. Служил в полиции – к стенке без разговоров!
И всё равно Ленин, мол, никакой революции не готовил – советская школа нам лгала. Он занимался исключительно спасением страны, безнадёжно отсталой и вдобавок разваленной ничтожно-кровожадным царём и проклятущими либералами – прямо как Горбачёвым и Ельциным (у необольшевиков теперь в ходу именно такие аналогии). Зачем же нужно было начинать спасение с радикальной демагогии и форсированных утопических реформ, в несколько месяцев разваливших всё, что ещё работало, – этот извод истории о том умалчивает.
Зато сопротивление молодым реформаторам-1917 и прикормленной ими дезертирской вольнице, мол, и стало причиной разрухи, впоследствии дошедшей до людоедства! Надо было экспроприироваться и гильотинироваться дисциплинированно! Пили бы уже через год «Луначарское».
Сталин, мол, ни за что не несёт ответственности! Он вообще ничего не мог поделать! Он не имел власти ни в 1923 году, ни в 1930, ни даже в 1937 (есть и такая версия). То есть главный кадровик «вертикали власти» (генеральный секретарь с 1922 г. – фактически аналог царского министра внутренних дел, занимавшегося, прежде всего, не полицией, но административной вертикалью) не властен был над теми, кого много лет выдвигал на руководящие должности. И послевоенные громкие дела – тоже всё интриги против бессильного Сталина.
В целом выходит, что не было никакой Великой Октябрьской социалистической революции с присущим ей всемирно-историческим значением. Были только отчаянные (и малоуспешные) действия случайных людей (из которых чудом не все оказались предателями) по спасению страны-неудачницы, в которой ни лампочку ввернуть, ни школу «робятам» открыть без миллионного смертоубийства было невозможно. В Финляндии, Норвегии, Словакии (в странах, где «барин» веками был инородцем) это стало возможно, в разрушенной дотла Южной Корее – тоже, а в России – нет. Как любят говорить между собой советские либералы: «Народ другой».
Впрочем, горестный минимализм необольшевиков нетрудно понять. Поистине, за что у них ни хватишься – ничего нет. Выясняется, в кого ни ткни в школьных учебниках – человек имел какие-то основания не любить советскую власть или сам был ею не то чтобы очень любим.
Фёдора Шехтеля «власть рабочих и крестьян» попросту ограбила, отобрав заработанное имущество. Сергей Королёв и Андрей Туполев отсидели. Николай Поликарпов полтора года прожил (и конструировал) приговорённым к смертной казни. Николай Заболоцкий, как написала о нём вдова в биосправке брежневского времени, «долгие годы работал на строительстве железных дорог».
Идеальные советские киногерои Георгий Жжёнов и Пётр Вельяминов в профессии состоялись после отбытия сроков по 58-й, осуждённые вместе с близкими. Сыновья академика Алексея Крылова, крупнейшего теоретика кораблестроения и деда всем известного Сергея Капицы, погибли, воюя в Добровольческой армии. Евгений Шварц был марковцем, одним из немногих выживших участников Первого Ледового похода.
Выясняется, что и без революции в России можно было стать из крестьян морским офицером Седовым, геологом Губкиным, социологом Сорокиным, экономистом Кондратьевым. Причём к 1917 г. геологом Баженовым (1890–1982) из крестьян было стать уже гораздо проще, чем ранее – Губкиным (1871–1939). Да что говорить – внук крестьянина мог стать даже Лениным! А вот от революционного государства нетрудно было получить ускорение в эмиграцию (как Сорокин), срок (как Баженов) или пулю (как Кондратьев).
С другой стороны, оказывается, что среди крупных учёных, составивших славу советской науки 1920–1960-х, как назло полно представителей дворянства и буржуазии, а профессиональные достоинства Седовых и Губкиных советской апологетикой несколько преувеличивались. Видимо, от «эксплуататорских классов» была хотя бы та польза, что они (при немалой доле шлака) производили людей, имевших за плечами пресловутые три оконченных университета – собственный, отцовский и дедовский.
Героев своих СССР не знал. Кто помнит настоящих командиров, выигравших для большевиков гражданскую войну – даже не Фрунзе, Миронова, Тухачевского, Блюхера, Егорова, а генералов Сытина, Ольдерогге, Балтийского? Поставили затычку в виде комдива Чапаева. Одно время главным героем гражданской представляли Сталина, но убрали и его.
Что стало с Николаем Вознесенским, в годы войны фактически руководившим «экономическим блоком»? С реальными организаторами обороны Ленинграда? Вот и не жалуйтесь, что на смену пещерному льву Сталину пришёл Хрущёв – подлинный архитектор застоя.
Не будем разбирать, правдив ли анекдот о представлении неизвестного конструктора первого искусственного спутника к Нобелевской премии, но Королёв умер засекреченным. Снимать десятилетие спустя, вместо биографии реальных героев, лубочное «Укрощение огня» – это ли не издевательство? А как прикажете рассказывать?
Однако нынешние красные радостно доказывают, что и Лангемак, и Королёв, и Туполев, и Вавилов, и Тимофеев-Ресовский сами виноваты. Необольшевики с ухватами носятся по и без того недостроенному и разорённому пространству национальных образов и бьют последние лампочки, жалобно причитая: «И этот власовцем оказался! И этот булкохруст! Враги, интервенты!»
Во всём мире общественная модернизация не первый век состоит в том, что самые простые люди хоть в какой-то мере шаг за шагом отождествляют себя с верхушкой. Рыцарский титул становится обращением к соседу через забор. Королевское платье становится свадебным.
В России же люди, которые по дореволюционным законам были бы минимум потомственными почётными гражданами и даже ведающие, что предки их до революции занимали сопоставимое положение, с мазохистическим упоением чуть что приплетают к слову «поротых на конюшне крепостных», толком ничего не зная ни о крепостных, ни о телесных наказаниях.
В сущности, это же недостижимая мечта любого мыслящего неприятеля: добиться, чтобы страну-противника населяли люди, отождествляющие себя исключительно с социальными низами и боящиеся помыслить об обратном. Страна погрязнет во всеобщем «Эй, мужик!» и повсеместном «Сойдёт для сельской местности! Чай не баре!»
Советский Союз (действительно великий) трагически погиб от убожества. Конечно, великое душегубство периода первоначального построения социализма тоже не прибавляло советскому обществу здоровья – хоть посмотри с мистической стороны, хоть с самой прагматической. Не может быть здоровым общество, где люди через одного толком не знают, откуда взялся дед. (Мне встречалась вполне почтенная русская дама послевоенного года рождения, так и не узнавшая, кто по происхождению её умершая до перестройки мать).
Не стоит прочно царство, где о собственных родителях говорят: «Этого не знаю. Тогда не принято было спрашивать».
Однако советское душегубство ещё можно было как-то загладить – в конце концов уйти от него в иные методы, отчасти признать «перегибы», а большей частью их замолчать (благо изрядная часть «не принято было спрашивать» относилась к сгинувшим родственникам).
А вот убожество изглодало подсоветскую Россию и физически, и умственно, и душевно.
Общество снизу доверху было рассаднено бесконечным бытовым убожеством. Не хватало подточенных этим бытовым убожеством демографических сил, чтобы держать национальные окраины. Не было специальных знаний, чтобы осмыслить ближайшее будущее и даже повестку дня – и на смену экономическим импотентам пришли экономические перверты, уверявшие, что знают «про это» всё.
Массово отсутствовало понимание реальных ценностей, которыми обладала страна: «Зато в магазинах всё будет, пусть даже вдвое дороже. Денег заработаем, долларов». И почти столь же массовой была готовность если не к реальному предательству, то к умствованиям уровня: «Я скажу, что свету провалиться, а чтобы мне баварское всегда пить».
Не было ни осмысленного правящего класса, готового стоять за своё, ни самостоятельной вневластной элиты, которая могла бы его подменить, ни способного к самоорганизации общества. У великой страны не было защиты от дурака.
Россия в начале века, захваченная врасплох ордой международных авантюристов и дезертиров, убивавших без размышлений, несколько лет восставала от края до края. Московские бунты с дрекольем, на которые хватило сил у сборной патриотов Советского Союза и у примкнувшим к ним с горя, при всём своём трагизме были бессильны, как перевёрнутая черепаха.
И сейчас, когда люди, считающие себя коммунистами, могут вправду наломать дров, тем не менее, всё лучше видно, что «красный проект», о котором так много говорят необольшевики, окончательно мёртв. Он может схватить живых, но сам от этого к жизни не вернётся.
Во-первых, нынешние поклонники «красного проекта», с советской точки зрения, – все эти коммунисты-бизнесмены, эти православные ленинцы и сталинисты-язычники, эти поклонники Дзержинского и Берии, привыкшие летать за границу и дома сидящие за железной дверью – мелкобуржуазная плесень, примазавшиеся к революции жулики, разоблачению которых посвящена, например, немалая часть «Хождения по мукам».
Во-вторых, и простодушный, по-своему честный, но мелочно вороватый Балаганов, мечтающий взять от жизни свои пять тысяч ломовой экспроприацией (чем не сегодняшний поклонник «красного проекта»?), и Паниковский, вздыхающий, как хорошо было залезать в чужой карман двадцать лет назад (чем не сегодняшний либерал?), и технократ Козлевич, уверяющий себя, что встал на практически честный путь и лишь дожидается заслуженных дивидендов – все остались на обочине.
Шанс увидеть, как делаются и куда уходят настоящие большие деньги, дотронуться до них, был только у героя иного полёта – но и тот увидал лишь пародию, мёртвое богатство обречённого мародёра, и остался без копейки и в одном сапоге.
В 90-е считавшие себя антисоветскими советские либералы приписывали всем своим оппонентам лозунг «Отнять и поделить!», но на деле сами им руководствовались, не слишком веря, что «в этой стране» можно создавать и преумножать новые блага. Советские либералы не заслуживают оправданий, но, справедливости ради, надо сказать, что этот упадочнический настрой достался им от старшего и верноподданного поколения.Уже к концу 70-х брежневская номенклатура, заспавшая косыгинскую реформу-максимум не только из догматизма, но также из страха перед банкротством бесчисленных планово-убыточных предприятий, не верила ни в развитость «развитого социализма», ни в серьёзный количественный и качественный рост.
Неудивительно, что на смену разочаровавшимся и трусоватым технократам пришли вороватые циники, а с последствиями деятельности вороватых циников не знает, что делать, новое поколение декадентов-технократов, уверенных, что единственная выполнимая задача государства – ужиматься самому и ужимать других, ибо роста «в этой стране» не будет никогда.
Сегодня то же упадочное убеждение, что блага можно только переделить с большими издержками, но встать на ясный созидательный путь не под силу никакому попаданцу, поражает и новых адептов «красного проекта».
По сути, нищенскими воплями про «французскую булку» (она же советская «Городская» за 7 коп.) и мазохистическими бреднями про «поротых на конюшне» они стараются заглушить реальный упрёк в том, что их кумиры сорвали поступательное, без лишних человеческих и материальных потерь, органическое развитие России. Ибо для прошлого у них есть единственное внятное оправдание – «без Лениносталина было бы ещё хуже».
И никто не сможет объяснить, в чём же должен сегодня состоять ленинский социализм, если все мечты социалистов начала ХХ века воплотились на изрядной части Земли без специфики, зачем-то принятой на одной шестой. Безоговорочного счастья это не принесло, но от немалого горя избавило.
А тем временем мимо советских упадочников, посторонившихся с дороги, пролетают «другие народы и государства», как-то обходящиеся без «красного проекта» и следующего из него советского-антисоветского отзеркалья.
«В минуту всё исчезло, и только долго колебался и прыгал в темноте рубиновый фонарик последней машины.
Настоящая жизнь пролетела мимо, радостно трубя и сверкая крыльями».