Пелевин – идеальный объект для занимательного журналистского исследования: с одной стороны, у автора «Чапаева и Пустоты» до сих пор почти нет конкурентов по части востребованности и известности, с другой – достоверных сведений о нем крайне мало, поскольку писатель последовательно избегает публичности. Соответственно, потенциальный биограф Пелевина (или, точнее, журналист, берущийся расследовать его «дело») может с уверенностью рассчитывать на интерес со стороны довольно широкого круга читателей, и при этом у него есть возможность построить свой текст вокруг всевозможных пелевинских тайн. Как формировалась писательская личность Пелевина? Каковы реальные обстоятельства написания той или иной вещи? Почему Пелевин сводит к минимуму общение с внешним миром? Последнее ведь, строго говоря, тоже представляет собой вопрос, остающийся без ответа.
Одним из основных информантов выступает давний знакомый Пелевина Сергей Москалев
В общем, материал, на первый взгляд, беспроигрышный, и может показаться даже странным, что столь очевидная идея до сих пор оставалась нереализованной. Однако, читая опус под названием «Пелевин и поколение пустоты», лишний раз отмечаешь, что беспроигрышных тем не бывает и что все зависит от конкретных авторских (то есть журналистских) методов. Становится ясно и то, что тема эта столь же богатая, сколь и коварная.
Главной загвоздкой в деле, которому решили посвятить себя Козак и Полотовский, является, само собой, нехватка фактов, очевидным образом связанная с недоступностью героя.
Задавшись целью выстроить информативный биографический рассказ о Пелевине, который бы содержал если не сенсационные, то по-настоящему эксклюзивные сведения, нужно было бы, по идее, провести очень кропотливую, масштабную и настойчивую работу. Основным приоритетом в ней должен был бы стать сбор информации от разных людей, хорошо знающих или знавших загадочного персонажа. Набрав нужное количество сырого материала, его затем надо было бы по возможности проверить и систематизировать, и лишь затем оформить в виде некого повествования.
Главное в «Пелевине и поколении пустоты» – не факты и не идеи (фото: mann-ivanov-ferber.ru)  |
Возможен и другой путь – не заниматься биографическими изысканиями и не клевать на приманки, которые неуловимый мастер походя развесил в разных точках своего призрачного жизненного пространства, а сосредоточиться исключительно на текстах, то есть попытаться написать что-то вроде творческой, духовной или, скажем, внутренней биографии Пелевина.
Авторы «Пелевина и поколения пустоты», на первый взгляд, практикуют оба подхода – и биографический, и филологический, но в результате в книге толком не реализуется ни один из них. Дело в том, что московская интеллектуальная журналистика, по крайней мере окололитературная, не заточена под серьезную работу с фактами, да и под серьезную работу с идеями не заточена тоже.
Во вступлении нас сразу предупреждают, что строгостью подхода книга не отличается: некоторые из главок «обо всем понемножку, но даже с ходу и не скажешь, о чем, да и смонтированы они друг с другом абы как». Журналисты не лгут и не кокетничают: все так и есть, более того – данное предупреждение можно было бы сделать и еще более самокритичным. Например, написать, что рассмотрение конкретных вопросов примерно в каждом втором случае будет заменяться смутными догадками, многозначительными силлогизмами и рассуждениями об устройстве вселенной.
Во всем этом можно было бы усмотреть творческую альтернативу неуместной в случае Пелевина академичности, смелость, энергетику, остроумие – нужное подчеркнуть. Но все-таки существует еще и скромное читательское желание узнать что-то новое и в чем-то разобраться, и тут приходится признать, что читатель, который действительно этого хочет, – не клиент Полотовского и Козака.
Конечно, они подняли какие-то документы и с кем-то поговорили. Само собой, набросали некий обзор всех основных текстов Пелевина. Одним из основных информантов выступает давний знакомый Пелевина Сергей Москалев, много развлекавший биографов нетривиальными байками из времен мятежной юности, а еще авторы любят цитировать критика Анну Наринскую. Особое внимание Полотовский и Козак уделяют вопросу о гонорарах Пелевина, предпринимая попытку окольным путем высчитать, сколько восходящая звезда эзотерического романа зарабатывала, скажем, в середине 1990-х. То-то Пелевин, должно быть, позабавится. Но в итоге текст оказывается всего лишь не лишенным красивости полуфабрикатом.
Главное в «Пелевине и поколении пустоты» – не факты и не идеи, а расслабленно-высоколобый слог, «атмосферность» и размашистые безапелляционные сентенции вроде «бог литературы не поцеловал его в коротко остриженную макушку». Читатель продвинутого столичного глянца без труда усмотрит в манере авторов немало общего со стилистикой и методикой неподражаемого критика Льва Данилкина. Однако роль биографа Данилкин исполняет как-то убедительнее – по крайней мере, если говорить о его книге «Человек с яйцом», посвященной жизни и творчеству Александра Проханова. Данилкину, конечно, было легче – герой охотно общался с ним и не отказывал ни в каких сведениях, но обстоятельства обстоятельствами, а результат – результатом.