Отменив попечение культуры, мы передали ее в руки собственных идеологических и геополитических противников. Неудивительно, что к началу СВО на месте «большой» русской литературы обнаружилась зияющая дыра.
13 комментариевКак Бог Пелевина не поцеловал
Издана первая биография писателя Виктора Пелевина
22 ноября 2012 года исполнится 50 лет Виктору Пелевину – знаменитому писателю и человеку-загадке. В преддверии юбилея критик Сергей Полотовский и журналист Роман Козак предлагают нашему вниманию нечто вроде литературной биографии Пелевина, подсчитывая его гонорары и медитируя на его детство.
Пелевин – идеальный объект для занимательного журналистского исследования: с одной стороны, у автора «Чапаева и Пустоты» до сих пор почти нет конкурентов по части востребованности и известности, с другой – достоверных сведений о нем крайне мало, поскольку писатель последовательно избегает публичности. Соответственно, потенциальный биограф Пелевина (или, точнее, журналист, берущийся расследовать его «дело») может с уверенностью рассчитывать на интерес со стороны довольно широкого круга читателей, и при этом у него есть возможность построить свой текст вокруг всевозможных пелевинских тайн. Как формировалась писательская личность Пелевина? Каковы реальные обстоятельства написания той или иной вещи? Почему Пелевин сводит к минимуму общение с внешним миром? Последнее ведь, строго говоря, тоже представляет собой вопрос, остающийся без ответа.
Одним из основных информантов выступает давний знакомый Пелевина Сергей Москалев
В общем, материал, на первый взгляд, беспроигрышный, и может показаться даже странным, что столь очевидная идея до сих пор оставалась нереализованной. Однако, читая опус под названием «Пелевин и поколение пустоты», лишний раз отмечаешь, что беспроигрышных тем не бывает и что все зависит от конкретных авторских (то есть журналистских) методов. Становится ясно и то, что тема эта столь же богатая, сколь и коварная.
Главной загвоздкой в деле, которому решили посвятить себя Козак и Полотовский, является, само собой, нехватка фактов, очевидным образом связанная с недоступностью героя.
Задавшись целью выстроить информативный биографический рассказ о Пелевине, который бы содержал если не сенсационные, то по-настоящему эксклюзивные сведения, нужно было бы, по идее, провести очень кропотливую, масштабную и настойчивую работу. Основным приоритетом в ней должен был бы стать сбор информации от разных людей, хорошо знающих или знавших загадочного персонажа. Набрав нужное количество сырого материала, его затем надо было бы по возможности проверить и систематизировать, и лишь затем оформить в виде некого повествования.
Главное в «Пелевине и поколении пустоты» – не факты и не идеи (фото: mann-ivanov-ferber.ru) |
Возможен и другой путь – не заниматься биографическими изысканиями и не клевать на приманки, которые неуловимый мастер походя развесил в разных точках своего призрачного жизненного пространства, а сосредоточиться исключительно на текстах, то есть попытаться написать что-то вроде творческой, духовной или, скажем, внутренней биографии Пелевина.
Авторы «Пелевина и поколения пустоты», на первый взгляд, практикуют оба подхода – и биографический, и филологический, но в результате в книге толком не реализуется ни один из них. Дело в том, что московская интеллектуальная журналистика, по крайней мере окололитературная, не заточена под серьезную работу с фактами, да и под серьезную работу с идеями не заточена тоже.
Во вступлении нас сразу предупреждают, что строгостью подхода книга не отличается: некоторые из главок «обо всем понемножку, но даже с ходу и не скажешь, о чем, да и смонтированы они друг с другом абы как». Журналисты не лгут и не кокетничают: все так и есть, более того – данное предупреждение можно было бы сделать и еще более самокритичным. Например, написать, что рассмотрение конкретных вопросов примерно в каждом втором случае будет заменяться смутными догадками, многозначительными силлогизмами и рассуждениями об устройстве вселенной.
Во всем этом можно было бы усмотреть творческую альтернативу неуместной в случае Пелевина академичности, смелость, энергетику, остроумие – нужное подчеркнуть. Но все-таки существует еще и скромное читательское желание узнать что-то новое и в чем-то разобраться, и тут приходится признать, что читатель, который действительно этого хочет, – не клиент Полотовского и Козака.
Конечно, они подняли какие-то документы и с кем-то поговорили. Само собой, набросали некий обзор всех основных текстов Пелевина. Одним из основных информантов выступает давний знакомый Пелевина Сергей Москалев, много развлекавший биографов нетривиальными байками из времен мятежной юности, а еще авторы любят цитировать критика Анну Наринскую. Особое внимание Полотовский и Козак уделяют вопросу о гонорарах Пелевина, предпринимая попытку окольным путем высчитать, сколько восходящая звезда эзотерического романа зарабатывала, скажем, в середине 1990-х. То-то Пелевин, должно быть, позабавится. Но в итоге текст оказывается всего лишь не лишенным красивости полуфабрикатом.
Главное в «Пелевине и поколении пустоты» – не факты и не идеи, а расслабленно-высоколобый слог, «атмосферность» и размашистые безапелляционные сентенции вроде «бог литературы не поцеловал его в коротко остриженную макушку». Читатель продвинутого столичного глянца без труда усмотрит в манере авторов немало общего со стилистикой и методикой неподражаемого критика Льва Данилкина. Однако роль биографа Данилкин исполняет как-то убедительнее – по крайней мере, если говорить о его книге «Человек с яйцом», посвященной жизни и творчеству Александра Проханова. Данилкину, конечно, было легче – герой охотно общался с ним и не отказывал ни в каких сведениях, но обстоятельства обстоятельствами, а результат – результатом.