В отличие от своего друга юности и соученика по Московскому высшему художественно-промышленному училищу, поэта и классика концептуализма Дмитрия Пригова (отделение скульптуры), Орлов остался верен пластическому искусству. Строгановку закончили и основатели соц-арта Комар и Меламид. Вероятно, в МВХПУ государство так рьяно компостировало мозги художникам, что у них выработался иммунитет к официальной, тотально правой идеологии. Результатом этого стало обретение ими своего творческого стиля в области андеграунда.
Время и власть
Я, конечно, пародирую имперский героизм. Но с позиций собственного героизма. Я – суверенная часть империи
Орлов на борьбу с советской империей призвал Время. Судя по ранним орловским работам, время его всегда интересовало как категория «проверяющая на прочность». Из произведений изобразительного искусства Древнего Рима до нас дошла, в основном, скульптура. И то в несколько потрепанном виде: многие статуи и бюсты повреждены.
Ключевая работа раннего Орлова «Хронос» (1974) – монументальная инсталляция в духе Дюшана, где слеплены в единую композицию шестерни, шкалы, машинные цепи. Хронос – все перемалывающий Механизм. Даже «каменная плоть» статуй подвержена его разрушающему действию.
Что касается власти, то терракотовые головы «Короля», «Королевы» (1969) и «Императора»(1971) – «разъедены» веками, вплоть до корон и лаврового венка. Их разваливающиеся физиономии автор «укрепил» металлическими кругами и заплатами. Метафизика Орлова не в преодолении времени, а во взгляде через призму земной бренности.
Пропагандой доблести и непобедимости Империя пытается утверждать идею бессмертия: для вас, герои, нет смерти, идите и совершайте подвиги, а мы уж вас увековечим. По Орлову, это – сомнительная награда. Механизм Хроноса покруче любой Имперской машины. Но мастера все-таки поражает схожесть (и живучесть!) империй как таковых. Он выстраивает ряд: римская-византийская-российская-советская.
Орлов начинает пародийно высмеивать советскую геральдику, скрещивая ее с римской и византийской. Империя – это всегдашняя битва с врагом, за урожай, за спортивный рекорд, за БАМ. Бюст Цезаря, как символа всех империй, Орлов облачает в фуфайку, тельняшку, гимнастерку («Аллея героев», 1975–1989).
Комично наделяет женской грудью – Цезарь в образе героини-монтажницы («прицепная» женская грудь диктаторам и воинам – как противопоставление агрессивным патриархальным обществам мирного, матриархального).
Нападкам подвергается советская идеологическая иерархия («Генералитет», «Национальный тотем», 1982): все «герои» – от академика Павлова до Пушкина – в медалях и орденах. Подобные пародийные иерархии создавал в 70-х Пригов с литераторами: Пушкин – генералиссимус, Горький – маршал и так далее.
Имперская машина все больше дает сбоев: ломаются зубчики ее орденов-шестеренок. Название выставки «Воинство земное и воинство небесное» дала одноименная работа, представляющая собой иконостас перевернутых медалей, где вместо барельефов выдающихся деятелей – условный человеческий профиль(1991).
В год крушения СССР Орлов делает и инсталляцию «Гибель богов»: самолет-тотем, корпусом которого служит медальная планка, трагически лежит, завернув назад сломанные крылья. Борис Орлов (вместе с Хроносом!) добрался до остова, до скелета, до хребта империи. И даже показал момент слома.
Другой, менее талантливый художник, остановился бы в своем развитии, если бы ограничился идеологическим полем. Однако Орлов, проследив за корнями авангарда XX столетия, сделал любопытный вывод: «В 70-е мы остро ощутили уникальность своего опыта, но как римская империя имела восточную часть и западную, так и европейская культура XX века имеет свою западную и восточную линию: Дюшан и Малевич». (Интервью из каталога выставки).
Точное замечание. Оба творца – левого направления. Однако Малевич, как «восточник», метафизически достиг своего «Черного квадрата» – символа Конца Света, Затмения, «Победы над Солнцем» (по названию спектакля Крученых, где «ЧК» был частью декорации). «Черному квадрату» подходит в качестве эпиграфа строчка из «Интернационала»: «Весь мир насилья мы разрушим до основания…» «Черный квадрат» – и есть «основание». Вскоре после его появления грянула Первая мировая…
Прокрутив все это, Орлов в 2001 году создает одну из самых ярких и зрелищных инсталляций «Победа над солнцем» (фрагменты самолетных крыльев) в сочетании с серией картин «Прибавочный элемент», где реальные самолеты сражаются с супрематическми. У первых на крыльях звезды и свастика, у других – супрематические элементы. Фон – космически-черный.
В «Прибавочном элементе» Орлов не только увидел следствие (похожесть имперских государств), но ощутил и причину: существует метафизическая матрица, вновь и вновь вызывающая империи из небытия. Всякий раз на новом техническом и историческом витке. Поэтому имперская машина (и разные ее воплощения) стала «супрематической», принадлежащей категории Вечности.
Что касается «повторения пройденных уроков», Орлов заметил: «Я скорее опираюсь на восточно-европейско-византийскую традицию. Я всегда был византийцем. А сейчас у нас опять Византия начинается».
Вероятно, поэтому бюст Цезаря «Голова императора» (серия «Ретроспекция») 2004 года – гораздо целее своего аналога 1971-го. Опять найдется работенка как империалистам, так и антиимпериалистам.
Однако уточним личную позицию автора у него самого.
– Вы империю изображаете как машину. Что-то близкое этому в романе «Мы» Замятина: только там идеализированная машинерия, у Вас – милитаризированная.
– В Вашем высказывании – очередная интерпретация. Художественное произведение должно обладать мощной интерпретационной емкостью. Если она отсутствует, художник проиграл. Ваша интерпретация мне нравится. Но их должно быть много.
Работа авангардиста Бориса Орлова - "Прибавочный элемент" 2001 год |
– Есть плоские интерпретации, есть глубокие…
– Да и у художника еще есть своя, но ему не стоит ее навязывать. Она зачастую не самая интересная. Он тоже сегодня интерпретирует так, завтра – по-другому. Часто бывает интерпретация случайной, навеянной очередным увлечением автора в оценке собственного произведения. Поэтому когда приходят разные люди и высказываются – это всегда страшно интересно.
– Как Вы относитесь к феномену империи?
– Я считаю, что существует матрица в подсознании, которая несет в себе архетипические образы. Империя через нее возобновляется: Рим, Византия, СССР. Сейчас Четвертый Рим воскрес в США.
– Вы теперь будете бороться с американским империализмом?
– У них найдутся свои американские художники-борцы. Кстати, мой друг художник Косолапов пытался проявиться на этом поле еще 10 лет назад, когда увидел невероятное сходство американского и русского империализма. Это его дело, поскольку он живет в США. У меня – свои проблемы. Я смотрю, как мы выкручиваемся в этой ситуации – крушения империи. Как тяжело из этого выходить.
– Разве мы уже не занимаемся реставрацией имперских притязаний?
– Мне кажется, что промежуток пока слишком маленький. Но потом все возникнет опять, если хватит сил. Бердяев говорил, что это место обречено на империю.
– В Вашем понимании, имперский настоящий и псевдогероизм – зря потраченное время?
– Говорят, что все на свете зря. В конце концов, все разрушается и обращается в прах.
– Опять Экклезиаст! А как же небесная и адская иерархии? Каждый строит что-то свое.
– Это Вы верно определили: все кончается, но есть метафизическая матрица. Она внутри нас.
– Вам нравится имперская матрица или нет?
– Мне интересно. Я сталкиваю метафизическую реальность с подлинной, как два самолета: супрематический и реальный. Я разыгрываю этот сюжет.
– У супрематического самолета больше шансов выйти из боя невредимым… Но это ладно, есть романтический имперский период, к примеру, юлианский, есть загнивающий, вроде правления Нерона...
– Романтических периодов у империй нет. Они появляются постфактум. Когда империя исчезает, возникает рефлексия на нее.
– Но Вы же пародируете героизм?
– Героизм – это всегда хорошо. Я, конечно, его немножко пародирую. Но с позиций собственного героизма. Если воспевать империю, ее героиизировать – значит, надо становится ее частичкой. Значит, нужно перестать быть самим собой, личностью.
– Но Вы же все равно – часть империи?
– Да, но – суверенная! С которой империя всю жизнь боролась, а я ей всячески противостоял.