Я, конечно, всех тонкостей не знаю, но что получается? Конечно, Навальный сам хорош, и рыло у него в пушку, но этот-то ушел? Как его... По этике и эстетике. Типа признал? Что и домик есть, и сынишку пристроил. В Майами. К Пугачихе поближе. У Пугачихи же в Майами дом? Ну что значит «не признал»? Раз ушел – значит, признал. У нас по-другому не бывает.
Я так скажу: больно долго они на хлеборезке работали. Все эти. По этике. Это я из своего армейского опыта. В армии в мое время хлеборезка – главнейшее место было.
В этот момент умный командир должен, улыбаясь, сообщить, что твой срок быть хлеборезом истек. Ты – оп! И пошел опять в казарму простым солдатиком
Там ведь как, на хлеборезке? Надо нарезать равные пайки хлеба на всю роту. Туева хуча народу. Да, и масла, масла такие кубики. Поровну. И чтоб осталось – прапору там, дедам, себе. И надо это делать миллиметрово. Допустим, солдату коровьего масла положено 30 грамм в день. Так в мои годы было, сейчас не знаю. И если резать по 30 грамм, то масла должно ровно хватить – и ни грамма не остаться. Есть такие набивалки специальные, ну, вроде как для мороженого, черпанул – и точняк 25 грамм. Не 30. Если 30, то масла не останется. А скорее всего, не хватит даже, потому что когда его тебе выдают, там уже немного меньше нормы. Там уже до тебя оттяпали. Офицерам, бабам знакомым. Генералу. Но 25 – это нормально. Ну или 23. Сойдется – и солдат не сдохнет. И когда прапорщик на хлеборезку тебя ставит, он инструктирует. Смотри, говорит, рядовой Козявкин, 25! На крайняк – 23.
И первое время ты делишь поровну, трепещешь и гоняешь даже корефанов, которые вьются и рассчитывают, что уж если их Толя Козявкин на хлеборезке, то не пропадем. И даже Ахмед из землячества, хотя понтуется и требует на землячество («А то смотри!»), на деле по-хорошему с тобой договориться хочет и говорит, что прислали посылку, урюк.
У нас вечерами, кстати, в солдатском клубе тогда программу крутили из песен. Мне очень нравилась такая: «Когда война опустошала, ммм... городов, его земля... чего-то там дышала, давала людям хлеб и кров. Чье сердце было одиноко, того... надежда... ммм... пришла, сияй, Ташкент, сияй, Ташкент, звезда востока...» – и так далее.
Песня играет. А ты делишь, как сказано, и остается, и прапорщик, если не жлобина последняя, забирает не всё. Остальное – чуток, но твой, ты сам, как хочешь. Хочешь – корефанам в доппаек. Хочешь – землячеству. Если тебя самого зовут Ахмед.
Проходит месяц, а ты уже другой человек. Хлеборезка меняет. А уж если ты, скажем, принимаешь парад? Или в комиссии по этике? Ты в другом статусе. Ты даришь людям хлеб и кров. И у тебя появляется такая мысль, что если масло набивать по 20, а то и 15 грамм, то можно начинать смелее решать свои дела. А то у прапорщика рожа больно лоснится. А ты – знай, нарезай. Па-а-ротно, па-а-батальонно. И ты этой мыслишкой своей ставишь внезапно под угрозу весь стройный порядок жизни. Ракеты начинают исподволь, невидимо ломаться. Порох – сыреть.
В этот момент умный командир должен, улыбаясь, сообщить, что твой срок быть хлеборезом истек. Ты – оп! И пошел опять в казарму простым солдатиком, а навстречу тебе другой, который пока боится, не освоил еще точной резки по 20 вместо 30, ему кулак к носу: смотри, 25. В крайнем случае – 23.
Идешь ты, как побитый, и думаешь: а вот почему, скажем так, прапорщик, скажем так, вечный? Или командир? И тут приходит тебе в голову простейшая мысль. Прямо озаряет тебя. Он потому вечный, что тебя вовремя заменил. А то бы ты сейчас залоснился, вошел бы в силу. Страх потерял. Стал бы нарезать по 15, очкарик-связист от недоедания коровьего масла упал бы на учениях в обморок, ракета упала бы в Чебаркуль, главком обозлился бы на министра и быстро обнаружил у него дома картины маслом, тем самым, возможно, всех бы сняли, разжаловали и посадили под домашний арест.
Вот, вспомнил: «Его земля теплом дышала, дарила людям хлеб и кров». Хорошая песня. Ее сейчас не поют. Про че я? А! Короче: заменил вовремя хлебореза – и порядок. Не надо с этим затягивать, такое мое мнение.
P.S. Сам-то автор в армии не служил. И хочу пояснить впечатлительным читателям, что повествование идет не от автора лично, а от имени его лирического героя. Это такой прием, не более того. Но герой этот хоть и лирический, но подлинный. А верно ли мыслит – это мы по комментам узнаем.