Дмитрий Бавильский: Об искренности в искусстве

Так что впору говорить о «новом сентиментализме». Тем более что именно так пытаются охарактеризовать то, что делает, ну, например, Евгений Гришковец. Уже вторая его книга (сначала «Рубашка», теперь вот «Реки») попадает в списки бестселлеров. Сначала у Гришковца были берущие за душу моноспектакли. Потом пьесы, которые ставили другие. Потом подошла очередь пластинок, теперь вот книг. И все, что Гришковец делает – он делает очень искренне. Все это уже почти на автомате берет за душу. Берет и берет. Значит, это уже прием. Значит, это уже технология.

Затем новая пластинка Земфиры. Та самая, что про нефть. Вышла на излете зимы, а волнует до сих пор. После всех этих песенок про «хочу повеситься» Земфиру* отчего-то дико жалко. Мол, страдает. Сильная, а мучается. Мощь воздействия Земфиры в том, что она идеальный проводник современного состояния. Того, что мы (все мы) чувствуем здесь и сейчас. Явленная нам формула времени - «какое время на дворе, таков мессия»...

Земфира

Но вот ведь - жалко. Не оттого ли, что она, претендующая на звание всечеловека, и есть всечеловек, то есть и ты. И ты тоже. Жалея Земфиру, жалеешь себя. Себя, да? Ее пластинки – не «театр песни», но дневник (оттого и веришь), зарифмованное и пропетое ЖЖ, хроника пикирующего бомбардировщика: добром это не закончится. И ты словно смотришь кино, драму разложения, исчезновения. Строит себе человек мавзолей при жизни, замуровывает себя уже даже не в клетке, в склепе образа.

А вот Ксении Собчак не веришь. И Ксению Собчак совершенно не жалко. Хотя, наблюдая за ней время от времени (невозможно не наблюдать, так ее много), четко осознаёшь: добром это точно не закончится. Такая вот наша Леди Ди, рожденная отечественными реалиями с поправками на отечественные реалии, синтезированный СМИ муляж. Ксения Собчак – антиземфира. Они и соотносятся друг с другом как полнота (наполненность) и пустота, содержание и бесформенность, искренность и гламур.

Тем не менее в них много общего. И попадание на обложки журналов. И способ общения-сообщения с нами (через СМИ). И несовпадение образа и реальности (вдруг Земфира, ну, скажем, жадная). Но и в Земфире и в Собчак есть «отрыв», который кажется движением без подстраховки и который обязательно должен привести к какому-то трагическому результату.

Упомянув Земфиру, невоможно пройти и мимо Ренаты Литвиновой. Так активно нам навязывали их в виде пары, что невозможно. Тем более что Литвинова – еще один матерый человечище современной поп-сцены. Феерические роли в «Настройщике» и «Жмурках», повышенная светская активность. Демонстративная искусственность образа, в котором, тем не менее, прочитываешь некую непосредственность: да, я не дива, но я буду такой. Уважать хочется. За настойчивость. За волю к победе. За многогранность в использовании медиа. Мало кто так...

Ксения Собчак

Так выстраивается ряд под условным названием «За искренность в искусстве» (была такая историческая статья Померанцева в «Новом мире» 50-х). Очевидно, что успех в сегодняшнем массовом искусстве вызывает в том числе и искренность. Открытость. Сила Земфиры не в том, что она мыслитель, а в том, что она фиксатор и улавливатель. Строчка «на этих самых разностях построен этот мир» в качестве философского обобщения смешна. Но как бытовое наблюдение она верна и даже точна.

Земфире веришь из-за хроникальности песен. Все же знают, что она зашифровывает в них реалии своей жизни, не объясняя их. С кем были эти стрелки в Польше и кто такая Жужа, мы не знаем. Потому что искренность не равна открытости. Полной открытости. И Литвиновой веришь, несмотря на то, что она вся такая-сякая деланная. В этом тоже есть извращенная и вывернутая наизнанку искренность женщины-трансвестита, женщины в квадрате, женщины-женщины. Желание нравиться как движущая сила. Гришковец вот тоже синтезирует новую искренность, ищет точки, в которых мы все пересекаемся и которые мы пробегаем в силу их малой значительности. А он подмечает и возвращает.

Все эти очень разные медиаперсонажи воздействуют на нас тем, что мы понимаем под искренностью. Даже Ксения Собчак. Она и есть предел этой самой новой искренности, заявляющей себя под девизом «Да, я вот такая, я, типа, могу себе позволить быть такой». Это не «полюбите нас черненькими», это «Бог умер и все разрешено». Отсюда и ощущение, что всё обязательно плохо кончится.

Отечественный шоу-бизнес состоит из постоянного превышения голоса, воплей и причитаний, форсированного звука. К современному потребителю трудно пробиться. Его нужно оглушить или огорошить. Полутона уже не считываются. Коммерция, отзывчивая на запрос времени, понимает недостаток чувств в этом жестком и пропитанном корыстью мире. Отсюда и возникают все эти потоки «откровений».

Рената Литвинова

Дмитрий Александрович Пригов недавно высказался в том смысле, что по наличию искренности можно определить сферу действия того или иного деятеля искусства: «Если у него присутствует пафосное высказывание, значит он занимается поп-литературой. Важна культурная вменяемость - нужно понимать, чем ты занимаешься...» Потому как культурная вменяемость мало сочетается с искренним проявлением чувств: вкус не позволяет, бэкграунд.

Пафос заменяет полутона и оттенки, мастерство и многомерность. Народ возмущается тем, что Баскова изгоняют из Большого Театра, - как так, он ведь по-оперному поет. То есть - достаточно громко! Телевизионные сериалы обучают четкости и ясности. Открытый финал в современном романе более невозможен: книжка будет плохо продаваться, если в конце автор не расставит ряд жирных точек. Поэты-сатирики рифмуют слоганы из рекламных роликов. Теперь необязательно знать мировую культуру. Для того чтобы понять механизмы популярности, нужно просто смотреть телевизор. Там много и красиво плачут. По всем каналам сразу.

И всё это неправильно. Потому что поэтов «от сохи», новых Есениных более не может быть. Механизм культуры чудовищно усложнился. Особенно после информационного обвала конца века, совпавшего в России с перестройкой. Невозможно создать что-то новое, не опираясь на четко осознаваемый фундамент того, что было.

И наоборот – знание (начитанность, ориентированность) добавляют свободу твоим перемещениям внутри текста. За немногими исключениями, искренность подходит, когда тебе нечего сказать. Или когда есть чего, но не знаешь как. Чтобы сказать слово в простоте отныне нужно быть очень изощренным и профессиональным.

Особенно это касается сегодня серьезной литературы, художественной прозы.

Потому что поэзии это касалось всегда.

* Признан(а) в РФ иностранным агентом