В соответствии со ст. 45 Основ законодательства Российской Федерации об охране здоровья граждан от 22 июля 1993 г. эвтаназия запрещена. Лицо, которое сознательно побуждает больного к эвтаназии и (или) осуществляет ее, несет уголовную ответственность.
Я беру лист бумаги формата А4. Открываю нижний ящик стола и вытаскиваю его из только что открытой пачки или вынимаю из принтера, а может, он уже давно лежит передо мной с нарисованной рожицей зеленого человечка, и надо только перевернуть его на другую сторону или вырвать из блокнота, из ежедневника, из школьной тетрадки – тогда он будет с неровными краями и в клеточку. Какая разница?
Я беру ручку, которая, конечно, не пишет. Я беру другую ручку или карандаш, или маркер черного или красного, или совершенно неважно какого цвета.
Я провожу линию от руки, сверху вниз, делю лист на две половинки. На одной я напишу все достоинства наших отношений, на другой – все недостатки. Например, я напишу: «Я люблю его». И напротив: «Но мы редко встречаемся».
И вот когда, казалось бы, сражение проиграно, у адвоката открывается второе дыхание
Но когда встречаемся, я очень счастлива. - Зато потом мне становится еще хуже.
Я люблю болтать с ним по телефону. - Но теперь это бывает так редко.
Я люблю с ним работать. - Но теперь мы почти не работаем вместе.
Я сейчас прокурор, адвокат и судья в одном лице. Я должна зачитать обвинение, попытаться оправдать и вынести справедливый приговор – не для него, для себя. Я должна понять, имеет ли наша любовь право на существование, или лучше вывести ее сухим осенним утром во двор, испуганную, с заплетающимися ногами и черным мешком на голове. Поднять неожиданно тяжелый пистолет – он прилипает к пальцам и тянет вниз, мне очень сложно держать его в выпрямленной руке под углом 90 градусов, Господи, о чем я думаю? (Если лизнуть пистолет на таком морозе – прилипнет ли язык?) Вытянуть руку (почему она так дрожит?) и выстрелить в самый затылок (как громко). Посмотреть, как она упадет на колени, а потом завалится набок, моя несчастная любовь, на мешке седое пятно – примерзшее дыхание… Я не люблю тебя больше…
- Что вы скажете в свое оправдание?
- Я люблю его.
- Допустим. Но он не первый и не последний мужчина в вашей жизни.
- Но ни с кем еще мне не было так хорошо.
- Вы повторяете это каждый раз…
- Да, я знаю…
- С каждым новым мужчиной…
- Я знаю, но…
- Это естественно для любящего человека…
- Да, но он особенный.
- Чем же?
- Он не такой, как все.
- Какой «не такой»?
- Он идеальный.
- Тогда почему ты так несчастна?
После выстрела в небе взрываются фейерверки воронья. Они вспыхивают на белом фоне и разлетаются чернильными брызгами так громко, будто пистолет был заряжен не пулями, а вот этим концентрированным карканьем…
- Потому что существуют обстоятельства, которые не дают мне быть счастливой. Но он тут ни при чем.
- Ты оправдываешь его?
- Нет. Да. То есть… да. Я оправдываю его. Потому что люблю.
- Но он не первый и не последний…
- Но ни с кем еще…
Все идет по кругу. Из меня получается плохой адвокат. Почувствовав это, прокурор идет в наступление.
После выстрела в небе взрываются фейерверки воронья |
- Потому что он любит меня!
- Тогда почему ты несчастна?
- Потому что…
- Почему он не делает ничего для того, чтобы ты была счастлива?
- Потому что он не может.
- Значит, не любит.
О да. С этим не поспоришь. Мой прокурор точно знает: если кто-то что-то не делает для тебя – значит, он тебя не любит. Мой прокурор смеется над моими оправданиями. Слушая его смех, я понимаю, сколь нелепо они выглядят. Он не любит меня. Чего я жду?
И вот когда, казалось бы, сражение проиграно, у адвоката открывается второе дыхание.
- Сколько еще ты будешь прислушиваться к чужому мнению? Сравнивать свою любовь с любовью из голливудских мелодрам, книжек и снов? Ты ведь любишь его?
- Да.
- Ты веришь в то, что он любит тебя?
- Да.
- Ты веришь в то, что могут быть проблемы, которые человек не в силах разрешить «одним взмахом руки»?
- Конечно.
- Ты понимаешь, что любовь и твое представление о том, какая должна быть любовь, – это разные вещи и в погоне за «твоим представлением» ты можешь потерять настоящее чувство?
Я смотрю на своего прокурора. Он сдался, сжался и рыдает, забившись в угол.
- Понимаю.
Судья зачитывает оправдательный приговор. Я только что сохранила жизнь своей любви. Я разжала пальцы и выронила пистолет. Я подошла сзади и обняла ее за плечи. Я сняла этот дурацкий черный мешок с ее головы, уткнулась носом в любимый затылок и прошептала: я люблю тебя. И небо такое ясное, голубое, дурацкое, счастливое, у меня замерзли уши и пальцы, и надо отвести любовь в дом, накрыть пледом и сварить ей кофе. Но что-то мешает. Какая-то мелочь. Маленькая зудящая заноза. Что же это? Я люблю, я любима, но я… я несчастна.
Передо мной лежит лист, разделенный на две половинки... |
Как же я устала от этих судов. Каждый день одно и то же. Я знаю наизусть все обвинения и оправдания, они повторяются с редкими изменениями. Взять бы все это и выкинуть из головы раз и навсегда (ха-ха!). У меня просто слишком много свободного времени – надо занять себя, занять свою голову чем-нибудь, кроме этой болтовни (чем, например?).
И вовсе я не несчастна. То есть я, конечно, несчастна, но это все потому, что мне просто нравится быть несчастной (да ну?). А он очень даже хороший и делает все, чтобы я была довольной (ты сама-то в это веришь?). Нет, ну серьезно! Он старается (ну-ну). Ну ладно. Он мог бы быть и повнимательнее. (А ты могла бы быть менее придирчивой.)
Я сижу на кухне, пью кофе в шесть часов вечера и разговариваю сама с собой. Я разговариваю и никак не могу договориться. Разве могу я договориться с кем-нибудь, пока не договорюсь сама с собой? Передо мной лежит лист бумаги формата А4. На нем написано: «Казнить нельзя помиловать». Мне надо поставить запятую в правильном месте. Или восклицательный знак.
Иногда любовь похожа на лежащего в коме. Он выглядит мертвым, он фактически мертвый, но раз в неделю шевелит большим пальцем левой ноги и улыбается. Он завис между жизнью и смертью – ни туда ни сюда. Он измотал всех до потери сознания: выхаживать его дальше нет никаких сил, а отключить систему жизнеобеспечения рука не поднимается. Он был самой красивой любовью твоей жизни или многолетним браком с тремя детьми, или последней надеждой на счастье – есть тысяча причин, почему ты пытаешься сохранить именно эту любовь, и тысяча причин, почему этого делать не стоит.
Это ведь так просто – убить одну любовь, чтобы потом завести другую. Да, она будет не такая, как эта, может быть, даже лучше, но почему же так тяжело?
Я прокручиваю в голове сцену убийства. Я уже почти решилась на это. Я просто перекрою кислород, и она умрет сама, во сне – не нужно никаких пистолетов. Кажется, я уже мечтаю об этом, поскорей бы все закончилось… И вдруг ей становится хуже. Ну куда уже хуже, Господи, и так еле дышит. И так страшно, и понимаешь, что весь мир перевернешь, лишь бы вернуть ее, пусть такую больную, полудохлую, капризную, – потому что без нее никак. И вовсе она не плохая, а очень даже хорошая, замечательная, любимая моя любовь. И все недостатки у нее любимые. И все шрамики, царапинки мои, родные.
Передо мной лежит лист, разделенный на две половинки. Слева все достоинства нашей любви, справа – все недостатки. Левый столбик значительно короче правого, и тогда я добавляю туда самые главные доводы. Вернее, один: «Я люблю его». Я повторяю это снова и снова, записывая одно под другим, пока не кончится страница. Тогда я порву ее на мелкие кусочки и выкину в окно. Какая разница, сколько недостатков у нашей любви, – главное, что она есть.