Дело, которое сейчас рассматривает суд нидерландского города Арнем, явно претендует на то, чтобы стать прецедентным. 69-летний Эмиль Ратлбанд требует, чтобы его официально признали 49-летним, «омолодив» по документам на 20 лет. В качестве основного довода он выдвигает свое физическое состояние. «Врачи сказали, что мое тело принадлежит 45-летнему мужчине», – цитирует истца The Guardian. Себя он при этом называет «молодым богом».
В логике «молодому богу» не откажешь. Он ссылается на современное отношение голландцев к трансгендерным людям. Если раньше биологический пол являлся синонимом гендера и считался неким объективным обстоятельством, то теперь эти понятия разделились и воспринимаются как предмет выбора. Можно не только сменить пол, но и выбрать себе другой гендер, например, позиционировать себя как женщину, оставаясь мужчиной с биологической точки зрения.
Борьба против дискриминации трансгендеров сейчас – обязательная часть западных правозащитных кейсов (собственно, буква «Т» в аббревиатуре ЛГБТ – это как раз трансгендеры). Но если можно поменять гендер на основании собственного свободного выбора, чтобы «чувствовать себя комфортно», почему нельзя поменять с той же целью и возраст? Тем более, подчеркивает истец, смена года рождения нужна ему как раз для борьбы с дискриминацией.
Дискриминируют Ратлбанда на сайтах знакомств и при поиске работы. Профессия у него, кстати, специфическая – коуч, тренер личностного роста, «специалист по лингвистическому программированию». Можно было бы подумать, что с его стороны это является неким экспериментом или акцией для привлечения внимания, но истец, кажется, вполне серьезен и подчеркивает, что фактический возраст не отражает его эмоциональное состояние и провоцирует людей мыслить стереотипами.
Эмиль Ратлбанд (фото: Omroep Gelderland/Youtube)
|
«Когда мне 69 лет, я ограничен. Если мне будет 49, я смогу выбрать другой дом, другую машину. Я смогу больше работать. Когда я нахожусь в Тиндере (приложение для знакомств – прим. ВЗГЛЯД), и он говорит, что мне 69, я не получаю ответа (от тех, с кем пытается познакомиться – прим. ВЗГЛЯД). Когда мне будет 49 лет, с моим лицом я буду в роскошном положении», – утверждает Ратлбанд.
Судья в ответ призвал подумать о родителях, у которых истец украдет 20 лет жизни – время особой заботы и воспитания. Но родители Ратлбанда уже умерли. А на вопрос, чем должен руководствоваться суд, меняя людям дату рождения (вдруг кто-то пятидесятилетний захочет ходить в младшую школу на основании того, что ему комфортно в возрасте семилетнего), ответил: «Здравым смыслом».
Конечно, Ратлбанда проще признать чудаком, чем 49-летним. Но некоторый здравый смысл в словах истца действительно прослеживается. Конкретно – в тех частях его выступления, когда он говорит о эйджизме, то есть дискриминации людей по принципу возраста. Этому понятию уже почти полвека, его ввёл директор Национального института старения (есть в США и такой), но до последнего времени борьба с эйджизмом даже среди левых активистов находилась в тени их же борьбы с расизмом, сексизмом, гомофобией etc. Даже несмотря на то, что понятия «старый» или «старик» (old man), обращенные к человеку, в тех же США считаются неполиткорректными, предпочтительнее говорить что-то вроде «человек в золотом возрасте».
Однако некоторые социологи утверждают, что очень скоро борьба с эйджизмом «выйдет в топ» и станет важнейшей частью общественной дискуссии, как минимум в странах «золотого миллиарда». Кое-что в этой концепции и впрямь не дает махнуть на нее рукой, с ходу записав в очередную «мультикультурную придурь» или «леволиберальную чушь».
Ведь консерваторы тоже стареют, и будь ты хоть трижды традиционалист, дискриминация на собственный счет тебе вряд ли понравится.
С другой стороны, современные левые идеологи редко обращаются к теме старости еще и по той причине, что для некоторых из них пожилой человек мужского пола символизирует «патриархат», «угнетение» и «старые порядки». Подобное представление – это тоже эйджизм.
Как правило, эйджизм бывает двух типов – дискриминация по молодости и дискриминация по старости. В прежние времена, когда возраст определял сумму знаний и умений человека, в мире был наиболее распространен первый тип – ряд политических и гражданских прав предоставлялись людям по достижении ими 25–35-летнего возраста. Однако планка постоянно снижалась, и в большинстве случаев к своему совершеннолетию (для западного мира это, как правило, 18 лет) человек теперь обладает полным комплектом прав.
Но есть в таком подходе и «лакуны», хорошо видимые при сравнении. Например, водительское удостоверение в США можно получать с 14 лет, а в России – с 18 лет. Если не исходить из того, что русская молодежь более глупая и безрукая, чем американская, можно утверждать, что российские подростки подвергаются дискриминации, которая мало кем осознается в качестве таковой.
Другой пример – право голосовать на выборах. Четыре года назад в Госдуму был внесен законопроект, предоставляющий гражданам РФ полное избирательное право при достижении ими шестнадцатилетнего возраста (в 16 можно проголосовать и сейчас, но лишь в особых случаях – при признании полной дееспособности), да так в ней и остался.
В вопросе «эйджизма малолетних» Россия в каком-то смысле держится особняком. Если Европа постепенно идет по пути снижения возрастного ценза, у нас чаще обсуждается его повышение. Из последних примеров – инициатива Минздрава о повышении возраста продажи алкоголя до 21 года и инициатива уполномоченного по правам человека при президенте Татьяны Москальковой о повышении возраста продажи оружия до 25 лет.
У обеих инициатив есть рациональное зерно и уважительные причины, но имеется и очевидный парадокс. Та же Москалькова, выдвинув свое предложение на фоне трагедии в Керчи, допустила оговорку: «Как можно доверить оружие в 18 лет человеку, который не имеет социального опыта и, может быть, даже еще устойчивого морально-нравственного ориентира в жизни?». Как известно, в армию призывают в 18 лет, невзирая на жизненные ориентиры. Получается, купить бутылку вина можно будет только через два года после дембеля.
Но вернемся к «золотым годам». Дискриминация пожилых – типичная примета уже настоящего времени. Иногда ее называют геронтофобией, а объясняют просто – распадом большой семьи. Грубо говоря, раньше молодежь жила в одном доме со стариками, а теперь все живут раздельно. В итоге пожилых хуже понимают, больше мифологизируют и считают чуть ли не инопланетными пришельцами – таковы итоги разрыва связи между поколениями.
Психологи уверяют, что пренебрежение стариками может быть вызвано страхом перед старением и смертью, но это теория, а вот дискриминация при приеме на работу – практика. Это давно осознанная проблема, просто противодействие оной идет не с такой помпой, как борьба с расовой, гендерной и другими «модными» дискриминациями.
Во многих странах Европы есть законы, запрещающие эйджизм при найме сотрудников вне ограничений, накладываемых самой специальностью (то есть в астронавты всё равно не возьмут). Существует такой закон и в России, и если вы видите объявление о приеме на работу, где указан возрастной интервал, – это может быть прямым нарушением закона.
На уровне общественной реакции и вовсе прослеживается категорическое неприятие эйджизма. Чиновнику или бизнесмену, которые позволят себе высказывание типа «старики – обуза для семьи и бюджета», можно не ждать для себя ничего хорошего.
Тем не менее дискриминация по возрасту происходит и часто является системной. Есть исследования, согласно которым после 45 лет зарплата среднего россиянина снижается на 20%. А по данным портала HeadHunter, каждый пятый российский работодатель не будет нанимать к себе людей старше 45 лет.
Очевидно, что проблема трудоустройства пожилых будет становиться все более актуальной и болезненной – по мере того, как повышается пенсионный возраст (в Японии, к примеру, это 70 лет, причем обсуждается возможность очередного повышения). Следовательно, терпимость к эйджизму будет снижаться и может перейти в резкое неприятие со скандалами того уровня, который сейчас обеспечивает расизм.
«Метод Ратлбанда», разумеется, нельзя считать универсальным. Но голландец прав как минимум в том, что возраст – это далеко не всегда биологическая данность, очень многое зависит от особенностей каждого человека и его образа жизни: кто-то и в 70 лет «бодрячком», а иные и в 50 «развалина». Кстати, свою претензию он готов подкрепить жертвой и вовсе отказаться от права на пенсию, чтобы «не возникло никаких непредвиденных юридических обстоятельств».
Но в этом смысле каждый «сам себе Ратлбанд», и можно предположить, что если свое дело голландец выиграет, счет подобным искам пойдет на сотни. А вот предложить системного решения рынок труда пока что не в состоянии. Собственно, у него нет четкого рецепта даже от натиска роботов, вытесняющих людей с рабочих мест, а те, что есть, подчас попахивают людоедством.
Что же касается более широкого понятия «пренебрежения пожилыми» (той самой геронтофобии), есть надежда, что выправление ситуации обойдется без резкой поляризации мнений и уличного противостояния активистов. А первый шаг тут известен – позвоните родителям.