Война между СССР и Японией продлилась меньше месяца, при этом наиболее многочисленная группировка императорской армии – Квантунская – была разгромлена за считанные дни. Тут, конечно, нужно оговориться, что ее многочисленность компенсировалась дефицитом техники и опытных кадров, а военные действия начались через два дня после ядерного удара по Хиросиме, но факт остается фактом: если сравнивать с Великой Отечественной войной, боевые действия против японцев были стремительными и сверхуспешными. С нашей стороны погибли 12 тысяч солдат и офицеров, с японской – как минимум вдвое, а по некоторым подсчетам всемеро больше.
Все могло сложиться иначе. Эта война (как теперь представляется, неизбежная) грозила стать значительно более кровавой и тяжелой, а начаться даже раньше, чем началась ВОВ.
Отмененная война
К расширению своих владений огнем и мечом милитаристская Япония приступила задолго до активизации других участников Второй мировой – еще до того, как Гитлер пришел к власти. Военная интервенция в Китай 1931 года привела к созданию сателлита – марионеточной псевдомонархии Маньчжоу-го, граничащей с СССР и Монголией. Она была типичным непризнанным квазигосударством, что давало японцам возможность творчески трактовать ее границы и работать над их расширением как на советском, так и на монгольском направлении.
Для Москвы, как для политического центра, это было разными сторонами одной проблемы. Монголия была в те годы наиболее дружественным нам государством и единственным военным союзником, если не считать тогда еще независимой Тывы.
Отсюда – бои у озера Хасан на юге современного Приморского края, которые унесли жизни примерно тысячи советских солдат (в основном пограничников), и у монгольской реки Халхин-Гол, где сгинули уже порядка десяти тысяч красноармейцев. У Хасана мы действовали гораздо хуже, чем могли бы (с чем в том числе связывают последующие арест и казнь маршала Блюхера), но события у Халхин-Гола однозначно трактуются как успешный разгром японцев.
Фото: (Виктор Темин/РИА Новости)
|
Теперь уже известно, что для Токио это было своего рода пробой сил – полномасштабная война с СССР расценивалась там как весьма вероятное событие. И дело тут, конечно, не в гибкости границ Маньчжоу-го, а в той помощи, которую Москва оказывала Чан Кайши: прославленный военный и будущий глава Тайваня в те годы противостоял Японии в союзе с китайскими коммунистами.
В ответ на это Япония на пару с гитлеровской Германией выступила основателем Антикоминтерновского пакта, направленного против коммунистических сил как таковых.
Вопрос о том, куда расширять империю дальше – на юг, угрожая интересам Британии или США, или на Запад за счет земель СССР, – был в Токио дискуссионным. Однако поражение у Халхин-Гола помогло определиться с выбором: в апреле 1941-го был подписан пакт Молотова – Мацуоки (по аналогии с пактом Молотова – Риббентропа). Стороны отказывались от территориальных претензий, обязуясь не воевать друг с другом и придерживаться нейтралитета в случае, если одна из стран окажется втянута в войну с союзниками другой страны.
Этот пакт восприняли в штыки буквально все – и Германия, и Китай, и США с Британией. Но для нас, в отличие от соглашения с немецкими нацистами, он выполнил свою задачу и продержался более четырех лет. Несмотря на уговоры Гитлера, императорская армия так и не напала на СССР. Соглашение было разорвано именно Москвой в соответствии с обязательствами, взятыми на себя Сталиным в ходе Ялтинской конференции.
Примечательно, что Советский Союз, согласно этим обязательствам, должен был объявить войну Японии через два-три месяца после победы над Германией. Сталин сделал это в крайний срок, ровно через три месяца – минута в минуту.
План «Кантокуэн»
Некоторые японские политики трактуют наступление Красной армии на Манчжурию как акт незаконной агрессии, но это с их стороны формализм и лицемерие. Они лучше нашего знают о существовании плана «Кантокуэн», подразумевавшего оккупацию Дальнего Востока и Сибири. Именно с прицелом на этот план Квантунская группировка была увеличена вдвое, и в конечном счете японцы выполнили свою часть пакта не из уважения к межгосударственному договору с СССР, а в силу нескольких обстоятельств.
Первое из них – отставка того самого Ёсуки Мацуока, который этот пакт подписывал. Как дипломат он отличался неуемной энергией и повышенной агрессивностью – был «ястребом» во всех смыслах этого слова. Мацуока выступал как горячий сторонник не только нападения на СССР уже в июне 1941-го, но и войны с Соединенными Штатами, чего в Токио до поры до времени пытались избежать. В какой-то момент стал откровенно неудобен и даже опасен для премьер-министра Коноэ, который считал, что империя должна расширяться, избегая больших конфликтов с великими державами. Мацуока упрямился, пытался сделать по-своему и тем самым перешел черту – от него избавились путем политической интриги, но сам Коноэ удержался во власти ненамного дольше, чем его оппонент.
Второе обстоятельство – успех сверхсекретной операции «Снег», инициированной Берией. В Москве были в курсе того, что Токио мечется в выборе будущего военного противника – Советский Союз или англосаксы. Как следствие, главе советской нелегальной разведки Исхаку Ахмерову была поставлена задача осуществить «вброс», будто бы японцы все-таки склонились к войне с американцами. Он был сделан через высокопоставленного сотрудника минфина США Гарри Декстера Уайта – будущего создателя МВФ и Всемирного банка. В Америке считают, что он поставлял информацию советским спецслужбам, что не доказано, но Уайт был известен еще и как принципиальный антифашист, симпатизировавший СССР. Предположительно, через него «вброс» дошел до ушей президента Рузвельта, тот поставил Токио несколько жестких ультиматумов и тем самым спровоцировал нападение на Перл-Харбор, которое имело целью не начать давно откладываемую войну, а напугать американцев и нейтрализовать их главные силы в Тихом океане.
Третье и главное обстоятельство включает в себя знаменитую подозрительность Сталина и еще более знаменитый героизм советского народа. Японцам «вождь народов», разумеется, не верил, поэтому создал не только Дальневосточный фронт, но и (уже в годы ВОВ) – Забайкальский. Исходя из этого, возможную реализацию плана «Кантокуэн» отложили до осени 1941-го. К этому времени, по прогнозам японцев, Гитлер должен был взять Москву, и советской власти пришлось бы передислоцировать часть дальневосточных сил как минимум к Уралу.
Однако Москва не пала ни осенью, ни зимой. А потом уже США начали Гуадалканальскую кампанию, переломившую ход войны в Тихом океане. Японцам стало не до Сибири.
После Курской битвы, которую историки считают ключевой в ВОВ и предопределившей победу над Гитлером, «Кантокуэн» был отброшен окончательно. Императорская армия стала готовиться не к нападению на СССР, а к обороне от Красной армии: в Токио резонно полагали, что после победы над Германией Сталин не упустит случая вернуть территории, потерянные в русско-японскую войну. Так оно и вышло.
И этот День Победы
Победу над Квантунской армией, одержанную при помощи верной Монголии, в СССР отмечали как государственный праздник в 1945 и 1946 годах. Но уже в 1947-м этот день перестал быть выходным – только памятным, а год спустя та же реформа постигла и День Победы 9 мая.
По одной из версий, это было связано с тем, что знаменитая подозрительность главнокомандующего к тому моменту приняла формы болезненной паранойи. Сталин боялся, что маршалы Победы, опираясь на миллионы фронтовиков, станут оппозицией его личной власти, поэтому пытался притушить их земную славу. Как бы там ни было, выходной день 9 мая был перенесен на 1 января.
У Хрущева с маршалами Победы (особенно с Жуковым) отношения тоже сложились сложные, поэтому праздничным и выходным днем 9 мая опять стало только в 1965 году – при Брежневе, который сам был фронтовиком. Однако праздник 3 сентября им возрожден не был: победа над японцами вызывала несопоставимо меньший отклик в советском народе, чем победа над немцами, и никак не интересовала генсека лично. Кроме того, учреждение государственного Дня победы над Японией противоречило той политике, которую СССР пытался вести на восточном направлении.
Сразу после смерти Сталина отношения между СССР и маоистским Китаем резко охладели. Граница между двумя красными государствами урегулирована не была и, согласно наиболее пессимистичным прогнозам, дело могло дойти до полноценной войны, а у китайцев территориальные претензии к нам были гораздо более значительными, чем у японцев. Как раз тогда в КНР стала педалироваться ревизионистская концепция непризнания «неравноправных договоров», заключенных Поднебесной в XVIII-XIX веках под давлением великих держав. Благодаря одному из таких, Россия забрала себе Приамурье.
При таких раскладах у Москвы был очевидный резон для сближения с Токио – главным врагом Пекина. В противном случае на своих восточных рубежах СССР грозил оказаться в кольце резко враждебных стран, за вычетом разве что Северной Кореи.
Это было трудным делом. Несмотря на капитуляцию 1945-го, юридически в середине 1950-х годов мы находились в состоянии войны, дипломатические и торговые отношения попросту отсутствовали, а американцы из кожи вон лезли, чтобы осложнить ситуацию еще больше и сомкнуть то самое «кольцо врагов». Контактировать с Токио пытались предусмотрительно, тактично, чтоб не сказать ласково, и кое-чего добились: Московская декларация 1956 года зафиксировала прекращение войны и позволила вернуть послов, а торговый договор год спустя установил так называемый режим наибольшего благоприятствования.
Большего достичь не получилось, и не столько из-за разногласий по Курилам, сколько из-за противодействия Вашингтона, угрожавшего Токио окончательной потерей Окинавы. Другое дело, что этим американцы оказали нам своего рода услугу. В противном случае мы, скорее всего, навсегда попрощались бы с архипелагом Хабомаи и островом Шикотан, передачу которых Москва сулила в обмен на подписание мирного договора. Тогда это казалось приемлемой платой.
Если бы Южные Курилы не успел отдать Хрущев, их отдал бы Брежнев.
Пограничный конфликт на Даманском, когда в результате нападения КНР 58 советских военнослужащих были убиты, а 94 ранены, всецело подтвердил небеспочвенность антикитайских опасений. На том, чтобы вернуться к обсуждению упомянутой выше Московской декларации, где была прописана уступка части Курил, настаивала уже брежневская Москва. Так же, как и хрущевская, она старательно воздерживалась от любых резких шагов в отношении Токио, лелея надежду установить с ним прочные добрососедские отношения в пику США.
Возрождать на этом фоне не особо значимый для российской истории День победы над Японией стало бы, как выражались советские спичрайтеры, «политической близорукостью». Сыны Микадо внимательно относятся к символическим жестам, и те, которые считают недружественными или напрасно ворошащими прошлое, воспринимают болезненно.
Взаимовыгодных отношений с Японией мы ищем до сих пор – при совсем другом, значительно более влиятельном Китае, и тогда, когда последняя империя на карте мира пытается хоть как-то ограничить навязчивую опеку США над собой. В идеале Москве хотелось бы обменять совместное управление над Южно-Курильской грядой (при безоговорочной российской юрисдикции) на инвестиции в наш Дальний Восток.
Возможно, именно поэтому неоднократные инициативы депутатов и общественных организаций возродить день победы над милитаристским режимом Хирохито долгие годы игнорировались.
Но в минувший вторник Госдума утвердила новый день воинской славы – 3 сентября. Именно в этот день в 1945-1946 годах мы отмечали победу над Японией.
Возможно, это было сделано в связи с вероятным переносом мероприятий, посвященных 75-летию Победы. Ветеранские организации уже направили в Кремль письмо с просьбой отложить торжества из-за пандемии коронавируса – и логичным было бы предложить, что их назначат именно на третий день осени.
Тем не менее дата получила предельно политкорректное определение – День окончания Второй мировой войны (Япония в связи с ней даже не упоминается). Конечно, никто не помешал бы нам отмечать именно то, что мы хотим, но хотим ли мы отмечать именно победу над Японией вместо окончания войны как таковой – вопрос открытый. А японцы люди чуткие. Провоцировать их резкими формулировками, ставить под удар действительно теплые отношения, установившиеся между президентом Путиным и премьером Абэ, отмечать разгром Квантунской армии, формально учиненный нами вопреки заключенным договоренностям, контрпродуктивно.
В конце концов, японцы все-таки сдержали свое слово и не ударили нам в спину в самые тяжелые дни Великой Отечественной войны.