Понятие «украинский фашизм» теперь не пригодно для того, чтобы описывать какие-нибудь явления. Оно превратилось в штамп, девальвировалось и размылось – «фашизмом» называют и снос памятников Ленину, и выдавливание русского языка из сферы образования, и операцию в Донбассе, и кривые высказывания украинских политиков с подчас противоположными взглядами.
Однако депутат Верховной Рады, глава партии «Национальный корпус» и создатель полка «Азов» Андрей Билецкий – это та фигура, портретом которой можно иллюстрировать статьи о фашизме, если все-таки попытаться вернуть это понятие в самые общие рамки.
Это не просто ультраправый сторонник силового решения конфликта с Россией, а человек, в идеологии и вокабуляре которого полно того, что националисты европейского континента давно считают архаизмом. Там и отрицание демократии в пользу «сильной руки» вождя, и деление людей на сорта (первый, второй и браковано), и словечки типа «семиты», и расизм самого примитивного толка.
Будучи уроженцем русскоязычного Харькова, «социал-националист» Билецкий понимает национальность не через такие признаки, как язык, гражданство, культура или вера, а через кровь и почву, как ее понимали в единственной партии, которая сумела сделать Украину частью Единой Европы – НСДАП.
На родине у Билецкого есть прозвище, большинством употребляемое издевательски, но некоторыми на полном серьезе – Белый вождь.
И когда Белый вождь говорит, что Кавказ и Кубань являются «украинской территорией», для возвращения которой придется прибегнуть к агрессии, он тоже апеллирует к крови. К этническим корням местного населения.
С Кубанью все более-менее прозрачно. Газета ВЗГЛЯД подробно разбирала территориальные претензии украинских националистов к соседям, в том числе притязания на Краснодарский край. «Возвращение Кубани» – это популярный среди них повод повыпендриваться. Но если при позднем Януковиче митинги с подобным посылом собирали в Киеве человек пятьдесят, то теперь кубанскую тему с видимым удовольствием поднимают украинские министры.
Андрей Билецкий (фото: РИА Новости)
|
А вот упоминание Кавказа вызывает ступор. Когда Билецкий говорит, что «этнически и ментально» Кавказ «отличается от России», спорить тут вроде бы не о чем – Дагестан мало похож на Тверскую область. Но когда в соседнем предложении тот же Белый вождь называет Кавказ «украинской территорией», возникают не только возмущенные возгласы, но и недоуменные вопросы. Особенно если уточнить, что Кавказ и Северный Кавказ в среде украинских ультраправых – это синонимы.
Но как они разглядели этнических украинцев в Чечне или Кабардино-Балкарии? Там даже русских мало, и с каждой переписью – всё меньше.
Дьявол кроется в разнице политических лексиконов. В России под Северным Кавказом обычно понимают местные республики или СКФО, на бытовом уровне исключая из него Ставропольский край. А в риторику украинских националистов Северный Кавказ как часть чего-то «своего», но отобранного Россией, вошел через название такой административной единицы, как Северо-Кавказский край РСФСР, существовавший в 1924–1937 годы. Он неоднократно менял свои границы, а на момент переписи 1926-го не включал в себя, например, Дагестан, зато включал и Приазовье, и Причерноморье, и Кубань, и даже Ростов-на-Дону, до 1934 года служивший его административным центром.
Согласно этой переписи, украинцы составляли более трети населения Северо-Кавказского края – 37,4%. При этом в Кубанском (с центром в Краснодаре) и Черноморском (с центром в Новороссийске) округах они оказались этническим большинством.
То есть, когда Билецкий говорит про «украинский Кавказ», апеллируя к крови и почве, он имеет в виду не Ингушетию или Осетию, а черноморское побережье России до Абхазии и степи Прикавказья вплоть до Ростова, где (в отличие, например, от русского Ставрополя) перепись 1926 года тоже выявила значительную долю украинцев.
Откуда на кавказском побережье взялась украинская кровь – вопрос отдельный.
После покорения Россией при Екатерине II и ухода ногайцев за границы империи на эти опустошенные земли переселяли не только запорожских казаков в качестве приграничного щита (первая казачья партия во главе с атаманом Головатым выпросила разрешение на это у императрицы лично), но и государственных крестьян из малороссийских губерний, где ощущался дефицит пахотных земель – Киевской, Харьковской, Полтавской, Черниговской.
В первой половине XIX века насчитывают три таких «пополнения». Переселенцам предоставлялись временные льготы по отбыванию государственных повинностей, а все расходы на их переезд и обустройство брала на себя казна.
Впоследствии крестьяне завозились и с севера – с земель, населенных великороссами. То есть этническая и культурная картина региона была довольно неоднородной, но постепенно происходила взаимная интеграция и формировался новый быт, несущий в себе национальные признаки старого. Приазовье и Причерноморье превратились в плавильный котел.
Такое усложнение этнической карты было не случайностью, а осознанной государственной политикой. Кавказский наместник граф Михаил Воронцов в середине XIX века прямо призывал Петербург к завозу русских, поскольку расселившиеся в Причерноморье казаки противопоставляли себя тем, кого сейчас бы назвали «москалями», то есть считали себя отдельным народом. Со своей стороны малороссийские крестьяне того периода больше не воспринимали себя пришлым элементом, считая, что переселяются с Украины на Украину же.
«Приезжай на нашу Черноморскую Украину», – призывал Тараса Шевченко казачий атаман Яков Кухаренко.
Политика большевиков была принципиально иной. В провозглашенную УНР эти земли не вошли, и в Украинскую ССР также включены не были, хотя украинская часть советской власти этого старательно добивалась. Однако в середине 1920-х Москва дала добро на «коренизацию». То есть ту же самую украинизацию, которую проводили, например, в Одессе (в основном безуспешно), но уже за пределами УССР – в Северо-Кавказском крае. Официальных языков там было два – русский и украинский, при этом распространение образования, делопроизводства и печати на украинском всячески поощрялось, а местами – прямо навязывалось населению.
Коренизацию в крае свернули за три года до его упразднения, в считанные недели перейдя к обратному процессу – русификации (в УССР этот же процесс шел гораздо медленнее – в 1938 году количество школ с украинским языком обучения в 12 раз превышало количество русских школ). По переписи 1938 года число жителей Северного Кавказа, зафиксированных как украинцы, сократилось с прежних трех миллионов до сотни тысяч. А уже после войны плавильный котел включился на полную мощность, что современные киевские историки любят называть «этноцидом».
Согласно переписи 2010 года, украинцами считают себя только 1,63% населения Краснодарского края (при 88,25% русских и 5,50% армян).
Но Андрей Билецкий верит, что по ростовским и кубанским венам по-прежнему течет украинская кровь, просто ее голос сейчас молчит. Пробудить его из-за границы слишком трудно, так что Кубань и Кавказ придется отнять силой, а уже потом перевоспитывать население.
Надо понимать, что Билецкий – персонаж опасный, но эта опасность актуальна только для ДНР, точнее – для района Мариуполя. В остальном он даже по современным украинским меркам кажется отщепенцем. Шовинистов в Киеве и окрестностях более чем достаточно, но исповедовать принцип «крови и почвы» для них чересчур.
«Я прожил десять лет на Кубани и говорил, что если ее присоединить к Украине, то Донецк нам будет казаться Тернополем. Концентрация российского шовинизма и тупоголовости среди «казачков» с украинскими фамилиями, но русских людей – безгранична... Там когда-то жили украинцы – сейчас там живут русские люди. Зачем нам еще миллионы сторонников Путина и патриарха Кирилла среди граждан? Никаких возможностей изменить лояльность этих регионов нет», – заявляет, к примеру, украинский историк Вахтанг Кипиани.
Другое дело, что в самой России тоже найдутся агрессивные люди, которые обозлятся именно на Кипиани (за упрек в «тупоголовости»), а в Билецком увидят союзника. Точнее, полезного идиота. Ведь попытка отнять у России Кавказ и Кубань военным путем дает шанс узнать, как быстро российские танки доедут до Киева и как скоро украинцы превратятся в русских, если опять отменить «коренизацию».