9 августа 1999 года (в тот день, когда Борис Ельцин подписал указ о назначении секретаря Совбеза и директора ФСБ Владимира Путина и. о. премьера и заявил, что именно Путин должен быть следующим президентом) появилось еще одно обращение.
Т.н. Исламская шура Дагестана распространила декларацию о восстановлении «Исламского государства* Дагестан». То есть отпавшая за несколько лет до этого от России Чечня попыталась начать процесс отделения от страны еще и Дагестана. Так что, принимая из рук Ельцина высшую власть – официально Путин станет и. о. президента через пять месяцев, а еще через три победит на выборах – Путин принимал и всю ответственность за решения вопросов войны и мира. Вторая чеченская война уже фактически шла – только не все еще это понимали.
Мог ли тогда Путин не воевать? Вопреки тому, как это видится из наших дней, конечно, мог – если бы не был Путиным. Потому что Чечня воспринималась как отделившийся ломоть. Последствия бездарно завершенной первой чеченской войны ощущались как позор, но никто во власти всерьез не думал о силовом возврате мятежной провинции. Олигархи и их либеральные партнеры во власти находились в шоке от последствий случившегося за год до того дефолта. Их позиции стали резко слабеть, и появилась реальная «угроза» прихода к власти после Ельцина блока из Примакова, губернаторов и коммунистов. Большинство действовавшей тогда федеральной элиты не хотело войны в Чечне. Считалось, что у нас нет армии, да и не было у них полного понимания опасности существования «независимой Чечни».
Так что, если бы Путин выгнал Басаева из Дагестана и на этом остановился – подвесив ситуацию с Чечней еще на несколько лет, благо Хасавюртские соглашения это позволяли – это было бы принято обществом и горячо одобрено тогдашней «элитой». В марте 2000 года Путина все равно избрали бы президентом.
Но для Путина такой сценарий был невозможен. Он понимал, какие риски несет для России нерешенная чеченская проблема. Существование неофициально отделившейся Чечни было подобно нахождению отравленной ядом стрелы в теле государства – с ее помощью был бы постепенно дестабилизирован весь наш Северный Кавказ, а потом ввергнута в войну и вся Россия. Путин пошел на решение чеченского вопроса – болезненное, непопулярное, тяжелое – потому что понимал, что, отложив его, он лишь усугубит проблемы для России. То есть якобы облегчит жизнь себе, но зато получит еще более запущенную ситуацию позже.
Вопрос о том, принимать вызов или нет, перед Путиным даже не стоял. Он колебался только до момента согласия на предложение Ельцина стать его преемником, а дальше уже всё было предопределено. Путин не мог не вернуть Чечню – потому что тогда он не был бы Путиным. Человеком, который взял на себя ответственность за восстановление территориальной целостности страны и устранение прямой угрозы ее существованию. Да, ставки в чеченской истории были именно такие – если бы Россия уклонилась от войны в 1999-м, она проиграла бы свое собственное будущее. Гангрена с юга поднималась бы все выше и выше, пока не привела бы к гражданской войне на национальной и религиозной основе.
К чему сейчас вспоминать начало путинского правления? К тому, что он никогда не уклонялся от ответственности и не откладывал на потом решение назревших и перезревших вопросов. Сейчас все говорят о пенсионной реформе – и ее необходимость понимается Путиным так же отчетливо.
«По большому счету, можно вообще ничего не делать даже в течение пяти, шести, семи и даже, может быть, десяти лет. В принципе, нам хватит возможностей обеспечивать поддержание пенсионной системы. Но что происходит и будет происходить на ближайшую, среднесрочную, отдаленную перспективу?
... Наступит момент, и довольно быстро, когда количество работающих сравняется с количеством неработающих и будет уменьшаться, и тогда либо пенсионная система лопнет, либо лопнут бюджет и резервные фонды, из которых мы сегодня финансируем дефицит пенсионной системы...
... И это может коснуться тех, кого сегодня может коснуться повышение пенсионного возраста. То есть все равно тогда сегодняшняя власть людей просто надует – и всё. Скажут: «А, всё хорошо, потерпим ещё лет пять–семь–десять». А этим не закончится, нужно будет все равно принимать какие-то кардинальные решения».
Путин предельно четко говорит о том, что дальше откладывать изменения пенсионной системы нельзя. Потому что тогда все может закончиться или финансовой катастрофой, или необходимостью принимать еще более жесткие решения. Дело не в том, какие предложения Путин поддерживает. Самое важное, что он считает категорически необходимым, – изменение нынешней, зашедшей в тупик пенсионной системы.
Так почему же он вместо реформы пенсионной системы не изменит весь социально-экономический уклад – говорят многие сторонники радикальных решений. Национализирует олигархов или хотя бы введет прогрессивную шкалу налогов, еще как-то изменит перераспределение национального дохода? Не вдаваясь в разбор вреда или пользы от тех или иных предлагаемых мер, можно сказать, что многие предложения по своей реалистичности можно сравнить с тем, как если бы в 1999 году Путину предложили сейчас же восстановить Советский Союз. То есть Россия в системном кризисе и разваливается, Кавказ горит – а Кремль должен заниматься воссоединением со Средней Азией и Закавказьем.
Нынешнее изменение пенсионной системы – болезненное, сложное, непопулярное – по своей сложности не идет ни в какое сравнение с кардинальными изменениями социально-экономического строя, которые предлагают Путину в качестве «волшебной альтернативы» пенсионной реформе. То есть ради решения сложной, но всё-таки локальной задачи предлагают устроить революцию сверху с непросчитываемыми рисками.
Путин на это не пойдет. Не потому, что так уж сильно любит капитализм, а потому, что хочет решать конкретные, назревшие проблемы и отвечать за последствия своих действий. В этом его сила – как 19 лет назад, так и сейчас.
* Организация (организации) ликвидированы или их деятельность запрещена в РФ