Посол США в России Майкл Макфол приступил к исполнению своих обязанностей в начале года. За это короткое время он успел попасть в центр внимания СМИ в связи с приглашением в посольство сразу после приезда в Москву представителей оппозиции и партии «Справедливая Россия». В интервью телеканалу Russia Today Макфол объяснил цели того визита, а также рассказал о перспективах российско-американских переговоров по противоракетной обороне (ПРО) и позиции Вашингтона по поводу ситуации в Сирии.
Его концепция заключается в том, что если по итогам какого-либо решения Америка выиграет два очка, а Россия эти же два очка потеряет, то Россия все равно не примет такой вариант. Соглашение возможно только в том случае, если оно принесет по два очка и США, и России
– Помимо встреч с представителями власти, на следующий же день после приезда в Россию вы встречались с лидерами оппозиции. Вы наверняка отдавали себе отчет в том, что посылаете не самый лучший сигнал.
– Что касается встреч с оппозицией, такова наша политика. У нас есть правило, которое требует развивать диалог по двум направлениям. Это правило официально закреплено в Стратегии национальной безопасности США, опубликованной в 2010 году. Идея очень проста. Президент (Обама) выступает за развитие диалога с Россией. Он против того, чтобы проводить в отношении России политику сдерживания. Он против того, чтобы очернять Россию. Он считает, что, если диалог между нашими странами будет расширяться, это будет способствовать нашим национальным интересам – и в сфере безопасности, и в экономике.
Нужно расширять диалог. Сам президент поддерживает активный диалог с президентом Медведевым. Была создана двусторонняя президентская комиссия, которая призвана развивать российско-американские связи. Это один из аспектов нашей стратегии. Еще один аспект стратегии состоит в том, чтобы налаживать контакты между государственными служащими и общественными деятелями и между американскими общественными организациями и российскими общественными организациями. Мы занимаемся этим постоянно.
Когда я впервые приехал в Россию как официальное лицо (это было, кажется, в феврале 2009 года), в первый день мы вместе с Уильямом Бернсом встречались с официальными лицами, а во второй – с общественными деятелями. Кстати, среди них были не только политики, но и бизнесмены, поскольку общество – это не только политика.
Когда в Россию приезжал президент Обама, он тоже в первый день встречался с президентом Медведевым и другими официальными лицами. А на следующее утро у него сначала была очень интересная встреча за завтраком с премьер-министром Путиным, а весь остальной день он посвятил встречам с общественными деятелями: бизнесменами, представителями гражданского общества, студентами, а потом, вечером, у него были встречи с Геннадием Зюгановым, Борисом Немцовым и другими людьми. Так что наша политика не изменилась. Изменилась реакция на нее. Так что это у этих людей нужно спрашивать, почему они так нервничают.
– Естественно, вам нужно встречаться с лидерами оппозиции. Но не было ли с вашей стороны опрометчиво встречаться с ними на следующий же день после своего приезда? Я знаю, что это никоим образом не расстроило ваших отношений с российскими властями – их это не смущает. Возмущаются простые россияне.
– Хорошо, давайте поговорим о простых россиянах. Давайте не обобщать и не думать, что мы так уж хорошо представляем себе, что думают простые россияне. Насколько мне известно, за время президентства Обамы отношение простых россиян к Америке значительно улучшилось. В прошлом году, насколько я помню, 60% россиян отвечали, что относятся к Америке скорее положительно. Да, сейчас в силу каких-то причин идет антиамериканская кампания.
– Сейчас выборы.
– Да. Но лично мне кажется странным, что для победы на выборах нужно ругать Америку. Если бы это было 30 или 40 лет назад, это было бы еще понятно. Но ведь за последние три года и президент России, и премьер-министр, и Игорь Шувалов, и Сергей Иванов – практически все участвуют в работе по налаживанию принципиально новых отношений с моей страной. И мне кажется, эта работа идет довольно успешно. Так что я не понимаю, зачем нужно ради выборов отходить от этой работы.
Со своей стороны я могу только сказать, что наша позиция остается неизменной. Мы проводим политику «перезагрузки». Мы остаемся верными ей. Мы гордимся ей. Мы не бросим ее. Кстати, позвольте напомнить, что у нас в стране тоже скоро выборы. Но мы-то не собираемся отказываться от того, что, с нашей точки зрения, служит на благо американского народа, а именно от хороших, взаимовыгодных отношений с Россией, основанных на взаимном уважении. Мы считаем такие отношения благом для американского народа, а не злом.
– Трудно ли вам доказывать российским властям, что Госдепартамент США не поддерживает и не финансирует протестное движение в России?
– Думаю, что российские государственные деятели благодаря нашим с ними рациональным, трезвым и реалистичным беседам о целях и деятельности администрации Обамы точно знают, чем мы здесь занимаемся и чем не занимаемся. Происходящее в прессе – это отдельный момент, однако у меня есть полное понимание с российским руководством в моей повседневной работе, направленной на поиск обоюдовыгодных решений для США и для России.
– В одном из интервью российским СМИ вы заявили, что Вашингтон действительно поддерживал «цветные революции», но происходило это при предыдущем президенте и осталось в прошлом. Действительно ли администрация Обамы больше не спонсирует оппозиционные группы ни в одной стране мира?
– Мы предоставляем финансовую помощь общественным организациям, независимым центрам, которые способствуют распространению общечеловеческих ценностей, таких как демократия, права человека, правовое государство. Мы занимаемся этим по всему миру, в том числе и в России. Мы гордимся этим, это у нас в крови. Мы последовательно придерживаемся этой позиции.
Президент Обама неоднократно озвучивал ее во время своих выступлений, в том числе и на заседании Генеральной Ассамблеи ООН в прошлом году. Он очень четко объяснил причины и цели подобной политики. Мы делаем это и в России. Мы не финансируем оппозиционные партии. Мы не платим лидерам оппозиции. При этом мы также не даем денег проправительственным организациям, равно как не оплачиваем и предвыборную кампанию Путина. Мы не вмешиваемся в политику, в процесс выборов. Граждане России сами сделают свой выбор. Но российское руководство само заявляло, что выборы должны быть свободными и честными, и мы это поддерживаем и по мере возможности способствуем этому.
– А как же такое понятие, как «экспорт демократии»? Вы от него еще не отказались?
– Наша цель – способствовать распространению демократических идей, и, будучи преподавателем, я охарактеризовал бы этот процесс как образовательный. Благодаря программам по обмену к нам приезжают много русских, которые могут своими глазами посмотреть на выборы в Америке. Я лично участвовал в этом 20 лет назад. В 1992 году мы привезли большую группу россиян в Лос-Анджелес, и как раз тогда проходили президентские выборы, на которых победил Билл Клинтон.
Как педагог и политический деятель я не представляю, чтобы кто-то мог выступать против подобного обучения. Скажем, если я читаю курс лекций по политической философии в Стэнфорде, было бы верхом абсурда, если бы я заставлял студентов читать книги исключительно американских авторов. Это ведь глупо. Так же как разрешать русским читать только русские публикации. Это абсурд.
Поэтому наша цель состоит в создании различных площадок, предоставлении новых возможностей, погружения в другую среду, чтобы люди узнали что-то новое для себя, узнали про «Кремниевую долину», предпринимательство, инновации, про демократию и права человека. Но, кстати, и Америке тоже есть чему поучиться. Однажды я присутствовал в Овальном кабинете при разговоре между президентом США и одним общественным деятелем из России.
В присутствии иностранных гостей со всего мира тот обрушился на президента Обаму с критикой. Он обратил внимание президента на те события в Америке, где, по его мнению, нарушались права человека. Лично я с ним не мог согласиться; не знаю, согласился ли президент, но сам факт критики говорит о многом. Так и должно быть. Это значит, что в наших отношениях все в порядке, и это неплохо. И если нам удается создать приемлемые условия для подобного диалога, для приобщения людей к новым идеям и передовому опыту других стран, это приносит пользу как нам, так и партнерам по всему миру.
#{interviewpolit}– В двусторонних отношениях самый спорный вопрос – это ПРО. Какие здесь перспективы? Вас ведь могут спросить: о какой «перезагрузке» идет речь? Это же главная проблема, она до сих пор не решена, и мы по-прежнему не знаем, как ее решить.
– Не будем забывать, что еще каких-то три года назад, осенью 2008 года, российско-американские отношения находились в чрезвычайно плачевном состоянии. Люди порой забывают, как далеко мы с тех пор продвинулись. Мы проработали целый ряд вопросов и достигли больших результатов. При этом самые сложные проблемы по определению остаются пока не решенными. Какие-то вопросы нам удалось решить, теперь осталось самое трудное, в том числе дискуссия по ПРО. Я с оптимизмом смотрю на перспективы решения вопроса ПРО. Не будем забывать, что эта тема на протяжении десятилетий была предметом прямой конфронтации между нашими государствами. И будем говорить прямо: конфронтация была намеренной. Предыдущими администрациями США ПРО задумывалась именно как фактор угрозы и как предмет для спора.
У нынешней администрации подход другой. Мы проанализировали эту проблему и российскую критику прежней практики и ищем пути сотрудничества по ПРО с российской стороной. Это принципиально новый подход. Получится у нас или нет, это отдельный вопрос – я об этом скажу чуть позже, но наш подход заключается в том, чтобы определить общие для нас угрозы и, следовательно, возможности для сотрудничества, которое пошло бы на пользу безопасности и России, и США, и наших союзников и партнеров.
С начала переговоров прошел всего лишь год. По-моему, со стороны наших критиков наивно требовать немедленного разрешения проблемы ПРО. Мы работаем над этим всего год – после 30–40 лет конфронтации. Мы пока находимся в начале пути. Мы должны продемонстрировать, что ПРО не представляет угрозы для России. Об этом мы уже говорили сотню раз: президент Соединенных Штатов неоднократно заявлял, что ПРО не предназначена для подрыва стратегической стабильности между США и Россией.
Мы не заинтересованы в гонке вооружений. Мы высоко оцениваем российский военно-промышленный комплекс и возможности России. Мы осознаем, что подобное соревнование – это проигрышная стратегия и у нас нет на это денег. Так что мы просто должны продолжать наше сотрудничество.
– Представьте, что Россия усматривала бы для себя угрозу в Латинской Америке и разместила свои ракеты, скажем, в Пуэрто-Рико. А потом заверила бы американцев, что эти ракеты не направлены против США и не угрожают их национальной безопасности, не давая при этом никаких юридических гарантий. Как бы это восприняли в Америке? По-моему, это вполне справедливый вопрос.
– Это вопрос из области не политики, а техники. Вот что действительно существенно. Я понимаю, что ваш вопрос – гипотетический. Если бы ракеты были размещены... где вы говорите, в Пуэрто-Рико?
– Да. Или в Мексике.
– Куба, наверное, самый подходящий вариант. Итак, существенный в данном случае вопрос: с какой скоростью способны перемещаться конкретные ракеты-перехватчики? Способны ли они сбить вражескую ракету на восходящей траектории или нет? Именно от этого зависело бы, воспринимаем ли мы эти перехватчики как угрозу для себя.
В настоящее время в России налицо существенно искаженное понимание этого вопроса. Я никого не обвиняю – нам просто нужно продолжать диалог. Так или иначе, бытует мнение, будто системы ПРО созданы для того, чтобы сбивать ракеты. Это не так. Они созданы, чтобы сбивать боеголовки. После того как ракета достигает верхней точки и начинает снижаться, перехватчик поражает ее уже как боеголовку, а не ракету.
Поэтому для защиты США от межконтинентальных баллистических ракет из России и вообще из данной части света ракеты-перехватчики следует размещать – знаете где? На Аляске! А не там, где мы размещаем элементы ПРО. Кстати, чтобы вы знали, на Аляске такие средства у нас тоже есть – ракеты-перехватчики наземного базирования. Вот что служит для защиты США. Так что все это вопрос техники.
#{weapon}Перехватчик, расположенный в Европе, не может сбить российскую межконтинентальную баллистическую ракету. Это вопрос техники. Они просто не могут этого сделать. Я вижу, что вы этого не знали. Возможно, и российский народ тоже не в курсе. Именно поэтому нам нужно вести переговоры и добиваться чуть большей прозрачности с обеих сторон относительно того, что именно мы делаем или не делаем. Это дело переговоров. Сам я в них всех принимал участие, и поскольку я хорошо знаю техническую сторону процесса, я уверен, что, когда мы в конце концов сумеем договориться относительно того, что может Россия и что могут США, мы сможем найти взаимно приемлемое решение.
– И все-таки почему Соединенные Штаты не согласны предоставить России юридические гарантии относительно своей системы ПРО?
– По вопросам ПРО мы ведем переговоры с таким расчетом, чтобы их результаты были выгодны и для России, и для Соединенных Штатов. Одержимость юридическими гарантиями нам кажется неразумной. В этом мы с Россией расходимся во мнениях. Мы однозначно объявили, что обнародуем свои намерения в отношении ПРО. Мы также однозначно заявили, что выступаем за большую прозрачность.
Я не хотел бы забегать вперед и предвосхищать переговоры, но когда лично я нахожусь за столом переговоров, я вижу варианты обоюдно приемлемого решения. Я слышу вполне реалистичные предложения как с российской, так и с американской стороны. Не стану обещать, что вопрос будет решен в течение этого года. Вероятно, в этом году не получится: у нас слишком много других вопросов.
Однако у нас есть еще время для решения данного вопроса, поскольку «угрозы», о которых говорит российская сторона, станут актуальными еще только через несколько десятилетий. Так что у нас есть время рационально обсудить и урегулировать ситуацию с российскими партнерами. Мы должны сделать это таким образом, чтобы и США, и Россия остались в выигрыше. Именно таков принципиальный подход президента Обамы к любому вопросу в рамках российско-американской «перезагрузки».
Его концепция заключается в том, что если по итогам какого-либо решения Америка выиграет два очка, а Россия эти же два очка потеряет, то Россия все равно не примет такой вариант. Соглашение возможно только в том случае, если оно принесет по два очка и США, и России. По вопросам ПРО мы к такому решению пока не пришли – пока что игра идет с нулевой суммой: Россия теряет два очка, а США и НАТО их набирают.
Однако я вижу перспективы решения, при котором обе стороны получат равную выгоду, и даже не по два, а по десять очков каждая. Важный момент заключается в том, что, если наши переговоры увенчаются успехом, мы сможем открыть новую главу нашего двустороннего сотрудничества. Однако это сложная проблема с долгой негативной предысторией и множеством осложняющих факторов. Так что не стоит паниковать из-за того, что нам не удалось прийти к согласию за год переговоров: в бизнесе сделка стоимостью в 10 млн долларов чаще всего требует трех–четырех лет переговоров. А ведь там на кону стоят всего-навсего деньги, а у нас такой масштабный и сложный вопрос. Нам просто надо продолжать работать.
– Иными словами, вы не ожидаете какого-либо прорыва на этом направлении в ходе саммитов «большой восьмерки» и НАТО, которые пройдут в Чикаго в мае будущего года, кто бы ни стал к тому моменту президентом России?
#{interviewsociety}– Нам не нужны прорывы, нам нужно поступательное развитие. Перед нами стоят сложные вопросы, отягощенные взаимным непониманием и заблуждениями. Так что прорыв как таковой здесь едва ли целесообразен. Главное, мы не хотим, чтобы эта проблема довлела над всем комплексом российско-американских отношений, потому что перед нами стоит множество гораздо более важных и злободневных с нашей точки зрения вопросов. Но чтобы этого не случилось, мы должны добиться явных подвижек в наших переговорах по ПРО, и именно на это направлены усилия наших переговорщиков.
– Какой, на ваш взгляд, будет позиция США по Сирии к маю этого года?
– Мы считаем, что чем дольше будет оставаться у власти президент Асад, тем больше будет в Сирии насилия и кровопролития. Таким образом, чем раньше нам удастся сдвинуться с мертвой точки посредством переговоров, тем лучше. Я не могу предсказать будущее, но знаю, что бездействие – это не решение.
– Каких договоренностей по Сирии следует в идеале достичь США и России?
– Мы уже очень четко обозначили свою позицию: мы поддерживаем инициативу Лиги арабских государств. Мы надеемся, что Россия в конечном итоге признает мудрость и целесообразность содержащихся там предложений, а также связанных с ними или адаптированных предложений, которые выдвигаются в настоящее время.
– По вашему мнению, как изменилась Россия за последние 20 лет? И изменилась ли вообще? Кто-то считает, что в России ничего, по сути, не изменилось за эти годы.
– Да нет, за последние 20 лет Россия невероятно изменилась. И, пожалуй, самое разительное отличие заключается в следующем: когда я учился в России в 1983 году, письма из Америки шли сюда по полтора месяца. В то время у меня была девушка.
– В Америке?
– Да, сейчас она моя жена. В 1985 году она училась в Италии. Так вот, для того чтобы позвонить ей по телефону, мне буквально приходилось отстоять в очереди три часа, да еще и заплатить за шесть минут разговора 72 доллара – я до сих пор явственно помню весь процесс. Людям тогда было сложно поддерживать связь друг с другом. Сейчас все это кардинально изменилось, и по большей части к лучшему, хотя, конечно, есть и некоторые негативные моменты. Но налицо интеграция российских деловых кругов, общества и даже государства – вспомните, ведь еще 25 лет назад Россия не входила ни в «большую восьмерку», ни в «большую двадцатку».
Сегодня мы активно сотрудничаем с Россией и координируем свою деятельность на основе партнерства по огромному количеству вопросов ради эффективного функционирования мировой экономики. Буквально несколько дней назад в России находилось несколько представителей США в этой связи. Это тоже никогда не попадает на первые полосы, но, оказывается, у России и США есть общая заинтересованность в предотвращении глобального экономического коллапса. И мы сейчас задействуем в этих целях очень тонкие и продвинутые методы сотрудничества. В этом плане все коренным образом поменялось.
И в конечном итоге эта интеграция важна и для Америки. Я ведь пока говорил только о российской стороне, но ведь и Америка стала сейчас более открытой в отношении России – рядовых россиян, идей из России, российских спортсменов. Эти отношения стали нормой, в отличие от реалий тридцатилетней давности, когда выступление какой-нибудь советской спортивной команды против американской воспринималось как какое-то экзотическое шоу с элементами глобального противостояния: Советский Союз против США, холодная война. Сегодня если Овечкин забивает гол, то выигрывает от этого вашингтонская команда. Произошел огромный скачок в сознании людей.
– Как вы думаете, когда россияне получат возможность посещать США без визы?
– Как вы знаете, администрация президента Обамы приложила немалые усилия для заключения нового визового соглашения с Россией. Процесс потребовал усилий с обеих сторон: и российским, и американским чиновникам пришлось потрудиться, чтобы наши страны пришли к нынешнему режиму – выдаче многоразовых виз сроком на три года. Мы надеемся, что однажды пожелание россиян станет реальностью. Мы убеждены, что предоставление людям возможности свободно передвигаться – это хорошо.
Мы считаем, что это полезно как для деловых отношений, так и для продвижения наших взглядов. А также в плане трудоустройства россиян в Америке. В «Кремниевой долине», где я живу, по разным оценкам, работают до 40 тысяч россиян. Причем они не эмигранты, а граждане России – это выгодно для американской экономики. Поработав у нас, они возвращаются на родину и тем самым приносят пользу российской экономике. Так что я не могу точно предсказать срок исполнения этого пожелания, но могу сказать, что это одна из перспективных целей для администрации Обамы. И для российского правительства, я полагаю, тоже.