После распада СССР и самороспуска ВЛКСМ никакой молодежной политики в отстраивающейся России появиться так и не успело, главными социальными лифтами становились самостоятельно сделанные карьеры (в том числе и в преступности).
Речь о централизованной политике в отношении молодежи начала идти лишь в начале 2000-х, когда сначала осторожно, а затем, после первых удачных опытов, уже массово в России начали появляться молодежные политические движения («Молодая Гвардия» «Единой России», «Наши», «Россия молодая», «Евразийский союз молодежи», «Новые люди», «Местные»): многотысячные уличные акции, кадровые перспективы, учебные лагеря (например, продолжающийся до сих пор «Селигер») – в одночасье в политике возникло целое поколение, призванное стать ее авангардом.
Стоит отметить, что если комсомол был организацией общественно-политической, проникающей во все сферы жизни, где политика была лишь формой, оболочкой, то логика потребовала от власти создания и развития именно массовых, ярких и уличных движений.
Свои активисты появились и у оппозиции: лучше это получилось у несистемной ее части («Авангард красной молодежи», «Оборона», «Левый фронт», ныне запрещенные национал-большевики), куда слабее – у политических партий (самыми заметными были, пожалуй, «молодежки» «Яблока» и «Справедливой России»). Молодежные оппозиционные движения существовали с начала 90-х, но их расцвет пришелся именно на время активности власти в этой сфере. Действие породило противодействие, и несколько лет молодежная политика была источником самых интересных политических новостей.
Перед годами великого перелома
Они, наверное, хотели, чтобы им каждому «Мерседес» подарили с мигалкой и личным водителем
Истоки уличной молодежной политики лежат в 1999 году – об этом рассказал газете ВЗГЛЯД Павел Данилин, автор книги «Новая молодежная политика» (2003–2005), пожалуй, единственного до сих пор исследования, посвященного этой проблеме.
«В 90-е существовало множество партий и партиек, общественных организаций, занимающихся политикой. Поскольку все это было несерьезно, то и на наличие в партиях «несерьезной» молодежи смотрели спокойно – легко было войти в руководство партии и там что-то делать, невзирая на возраст. Тем более в региональном отделении. Тем более если партия не платит денег. Самый показательный случай – пример Андрея Богданова, который совсем молодым в самом начале 90-х стал главой Московского отделения ДПР, а затем постоянно пребывал в руководстве партии, пока не возглавил ее уже в 2000-х. Таких, как Богданов, было много. Просто мы о них забыли. Накал страстей и срочное сколачивание коалиций в 1999 году еще раз позволили войти в партийную взрослую политику многим молодым и активным людям. Но это был последний год партийного молодежного призыва, когда молодежь могла легко выбиться на руководящие посты», – пояснил Данилин.
В 2000 году, когда «руководство страны взяло курс на укрепление партийной системы», молодежь, по словам Данилина, оказалась из политики исключена просто технически: «И моментально – в течение ближайших двух лет – в политике остались лишь несколько серьезных партий. «Единая Россия», созданная в 2001 году, КПРФ, ЛДПР, «Яблоко» и СПС. В 2003 году появилась «Родина». Но там молодежи почти не было. Коммунисты (кстати, в 90-х они ходили на выборы в составе коалиции) вне себя от счастья, что остались одни на партийном поле, а остальных вытоптали, мандаты начали распределять не между теми, кто больше делал для коммунистического движения, а между теми, кто был полезен. ЮКОСовцы Муравленко и Кондауров оказались много полезнее бывшего рабочего Шандыбина. И тем более молодых ребят – даже для спущенного из ЮКОСа Ильи Пономарева в списке места не нашлось, чего уж говорить о тех, за кем не было ЮКОСа? В «Единой России» после изгнания оттуда в СПС «свободопоколенцев» тоже приоритет отдавался серьезным мужчинам в костюмах. СПС и «Яблоко» погрязли в конфликтах и расколах, там не до молодежи было.
«Таким образом, – продолжил Данилин, – молодежь оказалась никому не нужна. И выключена из партийной жизни. Тогда она пошла на улицы. Где уже более 10 лет тусовались нацболы, постепенно взрослея и уходя от Лимонова. Нацболы были примером для подражания. Партии, увидев, что «молодежки» бродят по улицам и что-то там делают, в целом довольно спокойно это восприняли. Ведь решаются главные вопросы – бюджеты делятся. А после феерического поражения СПС, «Яблока» и КПРФ (напомню, что коммунисты шли ноздря в ноздрю с единороссами вплоть до конца сентября 2003 года, а затем с разгромным счетом проиграли) кто-то пребывал в шоке, а кто-то прятался от неудачливых «инвесторов». И вот этот короткий промежуток – избирательная кампания 2003 года и весь 2004 год – как раз и стал временем расцвета молодежных движений».
Победители «оранжада»
#{smallinfographicleft=531718}Причиной расцвета массовых уличных молодежных движений стала как эволюция политической системы, так и «оранжевая революция», произошедшая на Украине.
Павел Зарифуллин, экс-лидер Евразийского союза молодежи, а сейчас – директор Центра Гумилева и председатель Московского Евразийского клуба, пояснил, что «в ответ на эти события российская власть в комиссарском порядке инициировала молодёжную мобилизацию, фактически «революцию сверху».
«Именно поэтому «молодежки» (не только ЕСМ) называли опричниной Кремля (революция шла не от народа, а от власти). Но изначально за такой мобилизацией, как за любой «комиссарской инициативой» власти, стояла конкретная задача. В нашем случае не допустить повторения киевского и тбилисско-бишкекского сценария в Москве. Поэтому молодежь была задействована под конкретную цель и работала «в узком коридоре» этой цели. Ей особенно не давали разгуляться (чего молодёжь по-настоящему ждала): бороться с обывательскими штампами и чиновничьей коррупцией. Именно поэтому никакой «культурной революции» или просто субкультуры из «нулевых» не получилось», – отметил Зарифуллин.
Не получилось, впрочем, и революции, и после выборной кампании – 2007–2008, по итогам которой «Единая Россия» получила конституционное большинство в парламенте, а Дмитрий Медведев победил в первом туре президентских выборов, молодежные движения стали или сворачивать свою работу, или уходить в волонтерские, научные, экологические проекты. В то же время в политике появились уже формализованные кадровые лифты.
Кроме того, молодежи физически стало меньше из-за демографического кризиса 90-х, и поэтому работа с ней утратила в первую очередь массовость: в ход пошли отдельные, точечные проекты.
«Дотации пусть пенсионеры получают»
В 2008 году федеральное агентство «Росмолодежь» возглавил экс-руководитель «Наших» Василий Якеменко, начался новый период системной молодежной политики.
#{smallinfographicright=454453}С одной стороны, он охарактеризовался деполитизацией всего молодежного пространства, но вместе с тем молодые люди благодаря партиям стали чаще попадать в законодательные и исполнительные органы власти. Кроме того, именно в 2008–2011 годах всерьез речь зашла о молодежном предпринимательстве, молодых ученых, инноваторах и вообще о неполитических успехах молодежи.
Обе тенденции оцениваются экспертами неоднозначно.
По мнению Сергея Белоусова, старшего партнера венчурного фонда Runa Capital, создателя технологических компаний Parallels, Acronis, Rolsen, «ведомство Василия Якеменко достаточно эффективно справляется с популяризацией науки и технологий среди молодежи в России».
«Программы поддержки молодых ученых, Зворыкинский проект, инновационный конвент, безусловно, влияют на то, что в последнее больше молодых людей идут в технические вузы, участвуют в различных конкурсах, создают стартапы», – рассказал газете ВЗГЛЯД Белоусов.
Однако, по словам Белоусова, в этой сфере ответственность лежит не только на государстве: «У нас по-прежнему неплохое образование, оно дает хорошие кадры – более чем у половины наших компаний R&D в России, а рынок – по всему миру. Для привлечения молодых людей в науку, инновационную деятельность нужно создавать соответствующую среду. Государство может стимулировать создание такой среды, организуя конференции, конкурсы, учреждая соответствующие гранты, премии. Нужно создавать условия для инвесторов, звать тех, кто способен вырастить компании, конкурентоспособные на международных рынках, как это делает наш фонд. Можно активнее задействовать и информационные возможности государства для популяризации инноваций, делать это ярче и современнее, сейчас этого недостаточно, мало кто знает о современных русских ученых или, например, программистах, создавших международные компании, а таких немало. В России мало научно-популярных СМИ, они не очень высокого уровня, слабо используются и возможности Интернета».
Мария Сергеева, генеральный директор Центра модернизационных решений, экс-активист «Молодой Гвардии», в свою очередь полагает, что помощь государства любому бизнесу, в том числе и условному «молодежному», должна состоять в борьбе с коррупцией, а не в выдаче субсидий: «Это если нужно партию апельсинов купить за три копейки, а продать за пять, стартовый капитал поможет. А любому «умному» бизнесу эти вливания – копейки, только отчетность на свою голову получишь. Бизнесу нужно не помогать, а не мешать. Величина откатов в среднем от 40 до 60%, рост идет быстрее, чем рост нашей экономики. Часто работа идет не с лучшими подрядчиками, а с теми, которые принадлежат друзьям или родственникам. В открытую даже просят, мол, заказ у вас разместим, а вы нам 51% бизнеса за это. Вот с этим надо бороться. А не субсидии выдумывать. Дотации пусть пенсионеры получают, у нас же руки-ноги-голова на месте, условия лучше создавайте».
Молодежь в лифтах
В случае с системной политикой кадровые лифты для молодежи работают, но их пока недостаточно, особенно на региональном уровне. Как рассказал газете ВЗГЛЯД завкафедрой политологии и социологии Российского экономического университета имени Плеханова Владимир Бурматов, «в той части политики, в которой молодежь – объект, у нас все в относительном порядке: программы, проекты, комитеты, бюджеты. Одним словом, для молодых людей что-то проводят, и делать это научились, надо признаться, весьма неплохо».
Однако, по словам Бурматова, «с той молодежной политикой, где молодежь – субъект, ситуация посложнее». «Бывает, что есть механизмы, при которых для молодежи создаются возможности участия в политической деятельности, а бывает, что их нет. У нас они есть, да вот вся штука в том, что в регионах зачастую стараются нагородить симулякров (разных молодежных палат, правительств-дублеров и проч.), имитирующих молодежную политику, лишь бы к этим реальным механизмам никого не пустить. В итоге радуется 30-летний «ветеран молодежной политики» должности в декоративном молодежном парламенте, вместо того чтобы встать и попробовать себя на нормальных выборах хотя бы в муниципалитете. На федеральном уровне ситуация пооптимистичнее – здесь по крайней мере всех сколь-нибудь заметных молодых политиков отправили участвовать в праймериз (кстати, вполне успешно), да и в том же ОНФ и в общественном комитете в поддержку Медведева (прообразе «большого правительства») полно молодых лиц, что вполне обнадеживает», – полагает политолог.
Той же точки зрения придерживается и Павел Данилин: «Сегодня возможностей для участия в политике у молодых масса. Правда, не на федеральном уровне. Ну, не все сразу, да. Молодых это иногда не устраивает».
В качестве примера эксперт привел историю о том, как «один высокопоставленный чиновник встречался с молодыми и перспективными людьми из одного из регионов»: «Те жалуются, что молодежь в политике не принимают всерьез. Он им говорит: а вы хотите? Мы, говорят, хотим. О'кей. Звонит главе реготделения партии большинства: повстречайся с молодыми, пообщайся, помоги. Те в восторге. Потом молодежь жалуется, мол, мы с ним повстречались, а он нам предложил поддержку партии, если мы будем баллотироваться муниципальными депутатами. А мы большего заслуживаем. Занавес».
«Вы понимаете, – продолжает Данилин, – им предложили поддержку, а они считают, что достойны большего. Они, наверное, хотели, чтобы им каждому «Мерседес» подарили с мигалкой и личным водителем. Ну и чтобы минимум замгубернатора сделали. А им – муниципальные мандаты всего лишь предложили. Причем заработать. Так вот такие вот молодые и глупые, конечно же, в политике себя не найдут, будь они хоть 200 раз гиперперспективными. А те, кто свою делянку готов мотыжить, вполне найдут. И вот для последних сегодня возможности партийного участия выросли на два порядка. Во всех партиях, кстати».
«За последнее время самым эффективным механизмом, который я видел в этой сфере и действие которого испытал на собственном опыте, были федеральные праймериз «Единой России», давшие возможность в том числе молодым людям как минимум заявить о себе как о сильных региональных политиках, а весьма впечатляющему количеству представителей молодежи – и войти в предвыборные списки партии, причем на проходные места», – полагает в свою очередь Владимир Бурматов.
С этой логикой, впрочем, согласны далеко не все.
Павел Зарифуллин уверен: «Гипотетически поколение «нулевых» могло бы сказать своё слово и реализовать свою активность, если бы конфликт в Грузии затянулся и Россия столкнулась бы с западным вызовом. Тогда нашему режиму пришлось развязать руки потенциальным русским «хунвейбинам». Но сегодня поколение «нулевых» использовано, высосано безобразным пиаровским образом и дезориентировано. Оно не представляет для власти опасности».
По словам Зарифуллина, «на смену им идут следующие – «поколение Манежки», как с ними справятся власть и общество, находящиеся в «стабильном» режиме, покажет ближайшее будущее».
Разные хипстеры
В ближайшем будущем, по мнению многих экспертов, Россия может столкнуться в том числе и с вызовом нового поколения, не знавшего СССР и накапливающего агрессию. По словам заместителя гендиректора Центра общественных технологий Сергея Роганова, «главными акторами предстоящих баталий выступит поколение советских семидесятников, то есть тех, кто сейчас играет ключевые роли в культуре, бизнесе, власти. Рожденные в СССР постсоветские поколения, для многих из которых события 20-летней давности, по словам Владимира Путина, «гигантская геополитическая катастрофа». И поколения, которые идентифицируют себя с новой Россией, – те самые старшеклассники, студенты, молодые аспиранты и специалисты. Для них эта «катастрофа» – параграфы и главы учебника или рассказы родителей».
«Вот одна из характерных черт нашего времени, – рассуждает Роганов, – 80% мнений, оценок, суждений представителей развитых стран о молодых поколениях в мировой сети – негативны (по данным исследования BBC). Российские старшие поколения клеймят молодые теми же самыми словами, что и американские или европейские. Поколение NEXT – аполитично, пренебрегает гражданской позицией, плюет на культуру, политику, не желает учиться, хочет только денег, упорно работать/зарабатывать – не для них и т. д. «Писатель», «философ», академическое образование, центры давно не сакральные коровы, которых доит на тонны цитат и умных мыслей современная культура. Литературные премии, десятка книг года во всем мире вызывает иронию молодежи. И это только некоторые сферы традиционной культуры, которые находятся в состоянии коллапса, но отчаянно отказываются признавать действительное положение вещей. Взгляните на проблемы образования, искусства, кино, миграции – весь прежний порядок миров трещит по швам в полиэтнической, мультиконфессиональной действительности настоящего».
«Из доклада в доклад международных организаций, ЮНЕСКО и т. д. цитируют слова 19-летнего студента из Аргентины: «Мы часто слышим: «Вы – будущее», – но мы не можем быть даже полноценным настоящим», – именно этот факт, по мнению Роганова, может стать спусковым механизмом новой революции.
В России эта латентная агрессия может быть институционализирована благодаря национальному фактору. По мнению публициста Егора Просвирнина, «недооцененной остается опасность существования радикальной молодежи, которая реально убивает людей и которой чем дальше, тем будет больше». «Единственный способ с ней справиться – это начать глубокую всестороннюю гражданскую интеграцию молодежи Кавказа, которая, в свою очередь, невозможна без отрубания всех коррупционно-финансовых связей», – заявляет он.
«Будущее молодежной политики – это создание реальных молодежных движений на Кавказе. Причем массовых. Там до 60% безработной молодежи, которая непонятно на что живет (причем не голодая), непонятно чем занимается и тихо перебирается в центральные регионы. Замечу, кстати, что партизанскую войну в Дагестане с несколькими стабильными убийствами в неделю ведут не скинхеды. Эта молодежь – сырье для взрыва. Частично оно идет на местную радикальную молодежь, частично – в силовые структуры, частично иммигрирует в Россию и встраивается в существующие структуры как мафии, так и правоохранительных органов, сохраняя этническую лояльность», – заявил Просвирнин.
Впрочем, общий облик нынешней городской (и уже не обязательно столичной) молодежи мало кому внушает серьезные опасения. Главная молодежная оппозиция власти сегодня состоит в основном из хипстеров (от английского «to be hip» – «быть в теме») – обеспеченных сотрудников сферы обслуживания, которые увлечены политикой скорее как новым видом гаджета. Эмоционально-стилистические претензии хипстеров к власти по определению не могут вылиться ни в какой серьезный протест до тех пор, пока вся эта субкультура молодых, обеспеченных и довольных жизнью людей будет полагать себя «креативным классом».
Залина Маршенкулова, публицист и культовый блогер московской хипстерской среды, описывает ее так: «Это, как правило, инфантильные создания, которые равнодушны к политике и мало интересуются историей своей страны и историей ее культуры. Они стремятся к чему-то абстрактному, западному такому, блестящему, ну вот как принт NY на маечке, и не знают, куда вложить свою непонятую душу. А те из них, кто все о культуре знает или думает, что знает, рвутся из России и стыдятся того, что они русские, – это, кстати, ключевая проблема – что русские люди стыдятся того, что они русские».
«Их гражданская инициатива, – продолжает Маршенкулова, – состоит в том, чтобы сделать себя и других инициативными. Суть идеологии – маленькими шажочками к большому делу. То есть если каждый научится решать свои проблемы и отстаивать свои права, то в целом ситуация везде улучшится, изменится картина нации. И портрет россиянина с «дай» изменится на «дайте, пожалуйста», зародятся, наконец, достоинство и всяческая грамотность. Звучит наивно и смешно – но зерно тут верное. Главное сейчас отучить всех от пассивности, разбудить ото сна и научить россиян добиваться своего цивилизованным путем хотя бы на уровне ЖКХ. И если хотя бы один-два человека из этих тусовок вынесут умение формировать и отстаивать свою позицию – это уже прекрасно».
По мнению Марии Сергеевой, «в каждом политическом поколении есть свой стиль молодежной политики», формирующийся сегодня тренд – появление новых, «тихих» конформистов: «Те, кому сейчас 35, приходили в молодежную политику провластного еще СПС, потом к полпреду Кириенко. Такой особый стиль и школа. Мы – это следующее поколение. Тут даже не только время закончилось, тут наше поколение выросло из приставки «молодежный». А новое поколение только входит, вместе с ними входит и другой стиль. Айфоны, айпады, хипстерство, меньше уличных акций, больше технарей в очках. Мы были энергичнее, буйные такие с обеих сторон – что оппозиция, что прокремлевские. Сейчас больше тихих конформистов, но это и неплохо».
P.S.: Ни один из опрошенных газетой ВЗГЛЯД экспертов не согласился с идеей возращения комсомола в каком бы то ни было виде.