В июне 1944-го произошло сразу два события, резко изменивших обстановку в Европе. Англичане и американцы высадились в Северной Франции. Русские наголову разгромили целую группу германских армий «Центр» в ходе операции «Багратион». Сдавливаемые с двух сторон немцы начали стремительно «сжиматься».
Попытки немецких контрнаступлений с использованием крупных танковых группировок в Арденнах и у озера Балатон ничего не дали. РККА продолжала наносить сокрушающие удары с востока, а союзники давили с запада. В результате в апреле 1945-го в ходе Берлинской наступательной операции Красная армия вышла к реке Эльбе, за которой уже находились американские войска.
Несмотря на принятые заранее меры к распознаванию друг друга в виде ракет определенных цветов, подчас встреча едва не оборачивалась трагедиями. Лейтенант Уильям Робертсон, один из первых американцев, что встретился с красноармейцами, пытался размахивать звездно-полосатым флагом, но был обстрелян. Наши решили, что это немецкая военная хитрость. Но, к счастью, в итоге разобрались – и обошлось без кровопролития. Обстреляли и много других любопытных янки, но тоже, к счастью, без трагических последствий.
Зато, когда недоразумения разрешались, счастье было абсолютным. Рядовой, сержантский и младший офицерский состав искренне радовался. Встреча была не просто встречей – она означала рассечение надвое всех германских сил. Предвестие скорого окончания войны.
Радость в низах, прагматизм наверху
Да, солдаты были счастливы. Но на командование эта эйфория действовала слабо – сказывались десятилетия напряженных отношений до войны.
Взять генерала Джорджа Паттона – многие считают его лучшим американским командующим уровня армии за всю войну. Когда Паттону сообщили, что вскоре ему предстоит отправиться на банкет с русскими, он тут же засуетился менять свой пистолет с перламутровой рукояткой на обычный кольт. Причина – боязнь того, что русские предложат на память поменяться личным оружием. И подчеркивает это не мелочность американского генерала, а холодное отношение к далеким и непонятным русским.
Наши командующие тоже были не лыком шиты. Жуков в ожидании встречи советских войск с союзниками издавал приказы по недопущению англичан и американцев туда, где идет реальная штабная работа. И о том, чтобы раскрывали им как можно меньше информации о войсках. Согласно его указаниям, вести себя с союзниками следовало вежливо, подавать себя как образец дисциплины, но когда надо – быть настойчивыми. На уровне штабов Красная армия заранее отделялась от англо-американцев стеной холода. То, что стороны еще до окончательной победы примеряли друг на друга роль противников, было объяснимо. СССР был травмирован тяжелейшей войной, которая шла почти всегда очень непросто и с серьезнейшими потерями. Никто не хотел, чтобы когда-либо еще повторилось 22 июня 1941 года, поэтому руководство старалось подстраховаться везде, где возможно.
У союзников имелись свои резоны. С момента, как Россия превратилась в могущественную державу при Иване Грозном, Европа всегда смотрела на нее настороженно. Чрезмерного усиления нашей страны никто не хотел, особенно англичане, которые свято следовали своему главному стратегическому принципу – поддерживать баланс сил в Европе. Сильная Россия этот баланс бы неминуемо нарушала, поэтому они стремились сдерживать нас еще до того, как этим всерьез занялись американцы. Особенно сильно эти стремления были видны в XIX веке. Именно тогда в ходе Крымской войны англичане вместе с французами открыто выступили против русских на стороне турок.
И в 1945 году первую скрипку паранойи в стане союзников тоже играли англичане. Взять хотя бы план «Немыслимое», просчитывавший возможные риски в случае войны с СССР – его предложили вовсе не в американских штабах, а в британских.
Впрочем, одиноки они в этих идеях не были. Тот же Паттон, когда заходил разговор об РККА, любил приговаривать, что нет ничего такого загадочного в этой русской душе. Единственная загадка, которую несложно решить, это сколько нужно танков, людей, топлива и снарядов для того, чтобы этих самых русских разгромить.
Новое противостояние
Стороны вполне могли начать новую войну, но сделать это мешала истощенность русских и усталость от войны в западных обществах. Кроме того, как подтверждал тот же план «Немыслимое», у такой войны не было перспектив для быстрой и предсказуемой победы какой-либо из сторон.
Скорее всего, союзники получили бы очень неприятные разгромы в континентальной Европе, вплоть до вышвыривания с материка. Но потом индустриальная мощь не затронутых войной США, флоты западных держав и массированные бомбардировки постепенно ставили бы Советский Союз на колени. Или, по крайней мере, свели бы на нет его возможность эффективно удерживать занятые территории. А там бы и атомные бомбы в количестве подоспели.
В любом случае это была бы слишком масштабная, долгая и кровопролитная война, не выгодная никому. Поэтому стороны удерживали себя от соблазна рубить гордиевы узлы танковыми армиями и налетами сотен «летающих крепостей».
Но время все равно было крайне неспокойное. Фултонская речь Черчилля, открыто запустившая холодную войну, блокада Западного Берлина советскими войсками и наконец война в Корее в начале 50-х – все это формировало уже новый мир. Он не имел ничего общего с тем, что намечтали себе братающиеся солдаты на Эльбе в апреле 1945 года. Это был мир холодной войны, во многом напоминающий то, что создается сегодня. То, с чем нам придется иметь дело, хотим мы этого или нет. Вывод изо всей этой ситуации очень прост. Никогда нельзя доверять даже искренним и человечным отношениям с другой сверхдержавой, которая имеет глобальные интересы. Какой бы она ни была и какие бы в ней ни жили приятные люди. Рано или поздно эти интересы пересекутся. И тогда добродушие и былые совместные ратные дела тут же забудутся. И через пять-десять лет те, кто счастливо вас обнимали, будут смотреть на вас с искренней ненавистью и желать вашей смерти.
Ту холодную войну мы в итоге проиграли, как раз доверившись другой сверхдержаве, поведя себя не как Георгий Жуков, а как рядовой РККА, верящий в доброту и честность «нормальных парней, с которым нечего делить». Результатом стали потери территорий, парад русофобских идентичностей на наших границах и хаос 90-х. Запаса прочности повторить такую ошибку еще раз у нас больше нет.