Каждое серьезное потрясение, особенно глобального масштаба, неизбежно сопровождается надеждами, что после того как «ураган» закончится, все вернется к более-менее прежнему состоянию. Эти надежды вполне естественны как анестезия для человеческого разума, не готового принять изменения в худшую сторону. Однако история подтверждает, что «как раньше» уже никогда не бывает. Не случайно легенда о «золотом веке», после которого все становилось только хуже, настолько распространена в различной мифологии.
Сейчас человечество начинает серьезно обдумывать потери и приобретения от коронавирусного шторма – первой в истории пандемии, которая приобрела такие политические масштабы. И среди потерь на первом месте неизбежно оказывается исчезновение свободы передвижения в том виде, как мы ее успели узнать после холодной войны.
По мере того, как большинство государств мира постепенно выходит из самой острой фазы пандемии, ее влияние на ставшую привычной за несколько десятилетий возможность просто купить билет и отправиться в другую страну, становится все более очевидным. На уходящей неделе о нем отечественному информационному пространству напомнил отказ швейцарских властей аккредитовать на саммит Россия – США в Женеве российских журналистов, привитых национальной вакциной «Спутник».
А в самой Европе брюссельские чиновники всерьез обеспокоились тем, что страны ЕС не торопятся снимать ограничения на пересечение границ даже внутри союза. Они, конечно, формально эти границы открыли, но сопроводили это даже для привитых граждан целым набором ограничений на национальном уровне.
В случае с российскими журналистами все более-менее понятно. Рынок вакцин – это очень серьезный бизнес, и никто на Западе не хочет создавать прецедент фактического признания российской вакцины. За действиями властей ЕС просматриваются колоссальные коммерческие интересы. Мы понимаем, что специализированное европейское агентство, которому подчиняется и Швейцария, не будет регистрировать «Спутник» до тех пор, пока европейские производители не нарастят мощности, делающие их там монополистами.
Но в случае с внутренней ситуацией в Евросоюзе дело гораздо сложнее. Страны ЕС не торопятся создавать систему признания права гражданина на путешествия, которая полностью лишит их контроля над его передвижением. Поэтому до появления европейского «ковидного паспорта», открывающего все границы, еще далеко. Кстати говоря, в Евразийском экономическом союзе, где участвует и Россия, вакцинация также не является основанием для свободного передвижения. Мы можем, конечно, свободно ехать практически в любую соседнюю страну, но только на основании теста ПЦР.
После завершения 30 лет назад холодной войны человечеству было обещано наступление нового «золотого века», наиболее зримым в повседневной жизни проявлением которого стала свобода передвижения. «Конец истории» подразумевал, что мир государств, жестко следящих за своими прерогативами в отношении граждан, заканчивается. И действительно, к началу 1990-х годов бум всяческих путешествий, нараставший на Западе уже со второй половины 1970-х, приобрел всемирный масштаб. Индустрия впечатлений стала одной из самых мощных, а двигателем постоянных, часто бессмысленных, перемещений во все концы света оказались фантастически дешевые авиаперелеты. Визы превратились в основном в незначительную формальность. А в некоторых случаях, как, например, в Европе, контроль внутренних границ вообще стал достоянием истории.
Первый удар по этой свободе нанесла террористическая угроза, вышедшая на передний план 20 лет назад. Мало кто уже помнит, но до событий в США в сентябре 2001 года аэропорты были зонами практически неограниченного передвижения, в которых контроль безопасности носил формальный характер и был совсем незаметным. После каждого теракта свободы на транспорте становилось меньше, и поначалу это тоже воспринималось как трагедия. Но постепенно все привыкли снимать обувь и показывать компьютеры службам безопасности. Тем более, что постепенно степень административного безумия ослабела и регулировалась здравым смыслом и национальными традициями исполнения формальных требований. Это в большинстве случаев компенсировало возникшие неудобства.
Но необходимость проходить строгий контроль безопасности – это не то же самое, что вероятность вообще лишиться возможности куда-либо поехать только потому, что твоя страна в «плохом списке» по уровню распространения очередной заразы. Особенно в условиях, когда такие списки составляются каждой страной на основе собственных соображений.
К таким изменениям будет привыкнуть гораздо сложнее. А сам по себе масштаб угрозы оказался настолько велик, что различные государственные службы скорее перестрахуются и подержат границы «на замке». Тем более, что за последние десятилетия большинство правительств провели реформы сферы здравоохранения, которые сделали ее крайне уязвимой перед угрозами массового характера.
В ситуации, когда существует риск получить за неделю переполненные реанимационные отделения, для любого правительства будут неубедительными даже самые настойчивые требования индустрии впечатлений и путешествий. Страны Южной Европы, конечно, пострадают из-за сокращения количества неевропейских туристов, но их экономические дела и так достаточно плохи. В том же Европейском союзе лидирующие позиции занимают страны, которые не живут с доходов от туризма. Даже для Франции, привлекавшей раньше максимальное количество иностранцев, системообразующими являются другие сектора экономики. Поэтому сейчас брюссельские чиновники под давлением бизнеса пытаются бороться с перекрытием границ хотя бы внутри Шенгена.
«Золотой век» свободы передвижения оказался недолгим. Но его преимущества были столь впечатляющими, что их потеря выглядит сейчас весьма трагично. Особенно на тех направлениях, где они стали особенно привычными и естественными. Для большинства россиян это, конечно, Европа, в непосредственной близости от которой живет большая часть населения России.
Известно, что азиатские страны, особенно Китай, гораздо строже, чем европейцы, ограничили возможность въезда. Но нас это не так тревожит, поскольку в ту сторону свобода поехать и раньше была интересна не так чтобы уж очень многим. Рискну предположить, что в долгосрочной перспективе возникшие сейчас в отношении Европы ограничения станут не только более привычными, но и менее жесткими.
Другое дело, что пандемия коронавируса дала государствам возможность преодолевать последствия той свободы и открытости, в условиях которой они могли потерять свою эффективность и нужность гражданам. Эпоха после холодной войны – это не только попытки международного диктата США, но и реальное снижение контроля над людьми со стороны правительств. Террористическая угроза оказалась недостаточно серьезной для того, чтобы этот контроль восстановить. А вот пандемия – в самый раз. И то, что единственным скоординированным шагом практически всех стран мира стало закрытие границ и ограничение свободы передвижения, имеет свои объективные причины.
Люди могли практически неограниченно наслаждаться свободой только в условиях, когда суверенитет их стран действительно сокращался. Это происходило в пользу одной державы, присвоившей себе полномочия мирового арбитра. К середине прошлого десятилетия силы США начали иссякать, а возможности остальных, кроме Европы, увеличиваться. Однако восстановление суверенитета государств в международной политике неизбежно должно было коснуться и их отношений не только между собой, но и с гражданами. Государства возвращают себе власть – и каждая хорошая новость здесь сопровождается оборотной стороной медали.
Современные технологии дали нам возможность максимальной индивидуализации биографий. В первую очередь это стало реальностью на рынке труда через распространение всяческой самозанятости и платформенной экономики, когда мы сами вольны выбирать поставщика товара или услуги. В том случае, если в дополнение к возможности строить свою карьеру без оглядки на традиционные институты граждане продолжат путешествовать куда глаза глядят, то вообще непонятно, через что их можно контролировать.
Поэтому связанные с пандемией ограничения передвижений оказались наиболее быстрым способом такой контроль восстановить. Он, кроме всего прочего, необходим для политической мобилизации, в чем нуждаются любые страны вне зависимости от их внутреннего устройства. И Бог бы с ней, с индустрией путешествий и впечатлений, когда речь идет об отношениях государства и гражданина.
Мы не можем сейчас рассчитывать на возвращение «золотого века» полностью открытого для людей мира. Жесткость ограничений и ярость в их исполнении будут постепенно сокращаться, но уже никогда не исчезнут совсем. Но мы можем быть уверены в том, что человечество к ним привыкнет.