Что такое сочувствие и сострадание? Знаете, я никогда не поверю, что всем всех одинаково жалко и все всем сострадают. Нет, братцы, не бывает такого.
Я не считаю, что способность сочувствовать – это признак «хорошести
А если и бывает, то только в трех случаях: если человек обрел при жизни святость, если человек законченный лицемер, прежде всего, лицемер перед самим собой, либо полностью равнодушен ко всем и вся, этакий теплохладный, который вообще не испытывает никаких сильных чувств ни к кому (ни хороших, ни плохих, не холоден и не горяч). В буддизме это эталон, а в христианстве – проклятие.
Вы скажете: «Не всем дано сочувствие». Да, не всем. Но даже тем, кому оно дано, оно не дано ко всем без разбору, иначе человек сойдет с ума. Искренне переживать боль всех больных и несчастных невозможно. Человек, способный на сочувствие, кому-то сочувствует больше, кому-то меньше, а к кому-то полностью равнодушен.
Могу сказать за себя – у меня очень развита эмпатия от природы. Слишком развита. Я от этого страдаю, и ничего хорошего эта самая эмпатия мне не приносит. Скорее у меня от нее одни расстройства. Я от нее не становлюсь лучше, не становлюсь менее грешной, не начинаю любить всех людей, не становлюсь более терпимой (пометка – именно терпимой, а не толерантной).
Это просто данность, ну, например, как хороший слух. Вот есть у меня хороший слух, дальше что? Хороший слух не делает меня хорошим человеком.
Даже наоборот, он доставляет неудобства, потому что слышишь фальшивые ноты, не переносишь, когда люди, не имея голоса, начинают присвистывать или напевать. В обычной жизни это приносит больше неудобств, как и тонкое обоняние. Так и эмпатия, способность к состраданию не делает меня хорошим человеком. И никого не делает.
Но бытует мнение, что это как бы делает, и всем очень хочется быть хорошими. Благотворительность – это отличный способ самоиндульгенции, как я и писала, и потому всегда вызывает массу эмоций.
Хоть у меня и развита эмпатия, порой чрезмерно, я не могу сострадать всем. Не могу. Кому-то я больше сострадаю, кому-то меньше, а по поводу кого-то мне совсем все равно. Мне жалко бомжей, например, даже совсем потерявших человеческий вид. Очень жалко. У большинства они вызывают отвращение (в слово «жалко» я не вкладываю брезгливость или надменность, для меня жалость равносильна состраданию).
Мне жалко детей в детдомах. Мне безумно жалко брошенных стариков. Я часто в толпе замечаю грустных и потерянных прохожих, и потом неделями или месяцами их лица не выходят у меня из головы, и я гадаю, как они там, представляю, что у них все хорошо.
Еще мне жалко всех бездомных животных, жалко до зацикленности, я в России не хожу по улицам без связки сосисок, чтоб при случае накормить собаку или кошку. В Англии нет бездомных животных, и вы не поверите, но для меня это один, почти единственный, самый жирный плюс жизни тут.
От моей жалости никому не становится легче: ни мне, ни другим. Помочь всем, кого я жалею, я не могу. Я говорила о том, что мне жалко детей в детдомах? Говорила. А теперь вот такая диалектика: если подросток из детдома, над которым измывались родители и которого мне до слез жалко, идет и мучает животных особенно жестоким способом (что с точки зрения психологии закономерно), то мне этого подростка самой убить хочется, и таким же способом, которым он убивал животных.
И уже мне его совсем не жалко отчего-то. И вот такая диалектика (не одна, так другая) в каждом из нас, широк человек, надо бы его сузить, как правильно замечал Достоевский. Поэтому я не считаю, что сочувствие – это признак «хорошести».
Это лишь зачаток, маленький такой, того, что человек действительно может стать хорошим человеком (в христианском понимании этого слова), но только для этого надо стараться, а не просто сочувствовать всем напропалую и собой любоваться при этом.
Есть знаменитости из разряда пустоцветов: тусовщики, которые оказываются в нужном месте в нужное время, хорошие продажники своей персоны, всякие иконы стиля, певички.
Они живут в свое удовольствие, часто идут к сомнительному успеху сомнительными путями. Имеют от жизни все, что хотели, но все под Богом ходим, и с ними может плохое приключиться. Так вот скажу откровенно: мне их не жаль. Я к таким равнодушна при их здравии и при их болезни (не испытываю ни зависти, ни восхищения, они для меня персонажи компьютерной игры, в которую я играть не умею).
Такие люди для меня абстракция, где-то там их холеные вечно улыбающиеся лица мелькают, но для меня они сливаются в общую массу. Когда кто-то из них заболевает или внезапно умирает, мне как-то все равно.
А вот когда к таким людям выказывают особое отношение только по праву того, что их изображения затерли по таблоидам, хорошо если изображения лиц, а то чаще затирают изображения других частей тела, так вот во мне это вызывает некий протест, в моем понимании это несправедливость. Наверное, это глупо, не знаю.
Ведь от того, собирали бы ей деньги на Первом канале или не собирали, судьбы других несчастных людей, нуждающихся в помощи, все равно не изменятся – сбор на лечение Фриске не помешал бы помогать другим.
Нет, все бы шло, как и шло, поэтому нет тут несправедливости, просто мир такой... Помню, в детстве у соседей был кот – упитанный, холеный, с рыжей наглой мордой. И мне почему-то казалось, что именно из-за таких, как этот кот, бедствуют другие коты на улицах.
В любом случае врагу не пожелаешь заболеть раком. Пусть все будет у всех хорошо: и у тех, к кому мы равнодушны, и у тех, кого мы любим, и пусть будет все хорошо у тех, кого мы не любим, и даже у тех, кого мы порой ненавидим.
Источник: Блог Татьяны Соловьевой