ВЗГЛЯД: В вашей деятельности начинается новый этап. Между тем для широких масс ваше имя ассоциируется с попранием святынь, да и на само словосочетание «современное искусство» многие люди, в том числе и вполне образованные, реагируют резко отрицательно. В чем причины такого драматичного недостатка взаимопонимания?
В ближайшее время современное искусство попытается взять реванш в плане политической активности
Марат Гельман*: Здесь есть несколько ответов. Один из них, конечно, связан с Pussy Riot. Например, люди, протестовавшие против выставки ICONS в Краснодаре, самой выставки не видели, но основным их доводом против меня было то, что я поддерживаю Pussy Riot. И в Питере было то же самое. А ведь я на самом деле акцию Pussy Riot не поддерживаю. Я говорю о другом, а именно о том, что считаю неприемлемым их содержание под стражей без суда, и вообще выступаю против того, чтобы их сажали. Акцию же их я не считаю удачной с художественной точки зрения. Более того, до этого я пять лет разъяснял свою теорию о трех пространствах: художественном, общем (профанном) и сакральном, – подчеркивая, что, на мой взгляд, художник имеет право на любой жест в художественном пространстве, но должен соизмерять жест с поступком в общем пространстве и не должен заходить в сакральное. Но для тех, кто выступает против меня с обвинениями, все это неважно. Они воспринимают только одно: он поддерживает, он защищает. Что тут поделаешь?
Второй момент, более фундаментальный, заключается вот в чем. В отличие от моих коллег, я адресую все свои проекты широкой публике. Художественный мир может существовать как профессиональный, жить внутри себя, поскольку, в отличие от писателя и, может быть, от музыканта, художник не живет с тиражей – художнику достаточно иметь дело с несколькими десятками коллекционеров. Но я, особенно в последние три года, работаю с большой аудиторией – к этому предрасполагает, в частности, статус директора музея. Поэтому получилось так, что встреча современного искусства с неискушенными зрителями происходила в основном на моих выставках. В ситуации максимальной открытости ты всегда знаешь, что аудитория разделится на тех, кому демонстрируемое понравится, и тех, кому оно будет ненавистно, – это неизбежно.
ВЗГЛЯД: Но главная причина, видимо, все же в другом: публика во многом состоит из носителей культуры, в которую современное искусство, скажем так, практически не интегрируется?
М. Г.: Есть проблема, которая проявилась относительно недавно. Значительная часть нашего общества склоняется к некой архаичной модели. Ее можно описать кратко. Во-первых, люди хотят идти не в будущее, а в прошлое: кто-то предпочитает коммунизм, кто-то – царизм, кто-то – еще какие-то исторические формации. Во-вторых, Россию хотят закрыть, ограничить от мира. А искусство, и не только современное – это вещь мировая. В Пушкинском музее у нас французская живопись и греческая скульптура, в Эрмитаже представлен даже Древний Египет. Культура интернациональна. А современное искусство не только интернационально, но и устремлено в будущее. Соответственно, та часть общества, которая видит Россию более закрытой и более традиционной, рассматривает современное искусство как своего идеологического оппонента. А внутри этой части есть еще мракобесы, которые думают, что люди, придерживающиеся иного мнения, нежели они сами, должны исчезнуть.
ВЗГЛЯД: Что же надлежит делать в такой ситуации?
М. Г.: Единственный выход – просвещение. На это нужно время. Нужно, чтобы люди начали ходить на выставки, чтобы у них появилась возможность видеть разное, а не только то, к чему они привыкли. Конечно, было бы хорошо, если бы телевидение помогало в деле просвещения, вместо того чтобы «наезжать». Пока же были определенные передачи, в которых создавалось совершенно превратное представление о том, кто такой Марат Гельман и что такое современное искусство.
ВЗГЛЯД: Вы сознательно идете на риск, открывая выставки, которые могут быть восприняты как провокационные и кощунственные?
М. Г.: Никогда нельзя предвидеть, что именно будет воспринято враждебно. Были смешные случаи. Характерным примером может служить давняя выставка группы «Синие носы», которая называлась «Кухонный супрематизм». Там некоторым образом использовался художественный язык Малевича, появлялись четыре основные супрематистские фигуры: квадрат, круг, треугольник и крест. И вот кто-то из посетителей решил, что этот крест – издевательство над православным крестом, на нас за это подали в суд. А то, что крест – это геометрическая фигура, уже не считывалось.
ВЗГЛЯД: Можете ли вы, тем не менее, припомнить какие-то из своих ходов, которые ныне расцениваете как ошибочные, как такие, которые сейчас делать не стали бы?
М. Г.: В случае творческого человека ошибки – вещь амбивалентная. Сегодня что-то выглядит как ошибка, а завтра – как прозрение. Более того, ты сам иногда думаешь, что ошибся, а потом понимаешь, что поступил грамотно. Если говорить о пермском проекте, то, наверное, одновременно с ним надо было начинать просветительскую деятельность. Не потом, а сразу. Но, с другой стороны, если бы мы поступили так, то сейчас, возможно, мы бы находились еще в середине того пути, который уже прошли, и после смены пермского губернатора, наш проект, возможно, не удалось бы сохранить. Так что вопрос об ошибках неоднозначен.
ВЗГЛЯД: Ваше имя вновь можно видеть на московских афишах. Следует ли понимать так, что вы переносите вашу кураторскую деятельность из регионов в Москву?
М. Г.: До весны наш основной проект «Культурный альянс» развивался в других условиях, нежели сейчас. Тогда он поддерживался президентом Медведевым, а главное, и художники, и я в целом сотрудничали с властью, понимая, что все мы так или иначе делаем общее дело, способствуем преодолению некой региональной депрессии. Однако после того как произошла история с Pussy Riot, практически все художники изменили свой взгляд на происходящее. Разные художники по-разному относятся к акции Pussy Riot: кто-то положительно, а многие резко отрицательно. Но после того как девушек начали держать в тюрьме без достаточных на то оснований, мы прекратили отношения с властью.
ВЗГЛЯД: Вы – это кто?
Россию хотят закрыть, ограничить от мира. А искусство, и не только современное – это вещь мировая
М. Г.: Прежде всего – проект «Культурный альянс». Если бы я вдруг по каким-то причинам захотел продолжить сотрудничество с официальными структурами в прежнем режиме, то художники прекратили бы сотрудничество со мной. Пока мы решили, что будем базироваться в Москве и делать здесь локальный проект, который можно осуществить практически без привлечения государственных ресурсов. А вопрос о проектах в разных городах – это вопрос поиска новой модели. Конечно, лучше всего ситуация в Перми – там мы все-таки работали три года. В этом городе начатое нами будет продолжаться. Когда пришел новый губернатор Виктор Басаргин, он был настроен против нас, собирался убрать красных человечков и т. п. Но через некоторое время, пообщавшись с людьми и поняв, что им это все нужно, он изменил свое мнение, стал говорить о наших наработках как о культурном достоянии. А буквально на прошлой неделе был принят бюджет Пермского края, который в своей культурной части повторяет бюджет предыдущего года, принятый при прежнем губернаторе Олеге Чиркунове. То есть будет фестиваль «Белые ночи», будет фестиваль поэзии «СловоNova». Независимо от того, будет в Перми Гельман или нет, пермский проект сохранится. Что касается лично меня, я продолжаю заниматься пермским музеем современного искусства, но не являюсь советником губернатора. Губернатор создал при себе новый совет, очень обширный, это, условно говоря, такой коллективный Гельман. Что же касается других городов, то в каждом из них есть своя команда, которая пытается решить свои задачи. Это мои партнеры по «Культурному альянсу», и я готов делиться с ними моим опытом. Но отношения с властью и с государственными ресурсами все они выстраивают самостоятельно.
ВЗГЛЯД: Чем закончилась история с краснодарской выставкой, открытие которой сопровождалось скандалами, нападками на вас и протестами консервативной общественности?
М. Г.: Выставка прошла, ее посетило много народу, было большое количество хороших отзывов. То же самое состоялось в Новосибирске и в Красноярске. А протестовавшие против выставки в Краснодаре ее ведь не видели, по крайней мере на момент организации протестов – я об этом уже говорил.
ВЗГЛЯД: Вскоре в московском центре современного искусства «Винзавод» открывается выставка, которая проводится под эгидой одного из ваших проектов. Что представляют собой эти начинания?
М. Г.: У нас одновременно происходит два события. Во-первых, мы открываем выставку «Современное искусство Казахстана». Половина самых мощных казахских проектов делается русскими людьми (русскими по национальности или по культуре) – по выставке это будет видно. Я хочу, чтобы Алма-Ата стала частью нашего общего художественного пространства. Во-вторых, мы перезапускаем «Культурный альянс». Он хотя и локальный (поскольку по крайней мере в течение двух лет он будет располагаться на «Винзаводе»), но в его рамках мы будем показывать культурную ситуацию в разных городах.
#{interviewcult}ВЗГЛЯД: В этом и заключается его предназначение?
М. Г.: С этим проектом связаны достаточно глобальные замыслы. Когда-то я думал, что любой талантливый творческий человек так или иначе найдет путь в Москву – приедет, покажет портфолио, пробьется. Это было заблуждение. На самом деле существует довольно много людей, которым интересно возделывать собственную территорию, то есть заниматься культурной ситуацией в своем городе. Есть люди, у которых почему-то по жизни так получилось. В общем, в нестоличных городах есть очень интересные художники. Вот я и хочу показывать в Москве то, что делают они, тем самым как бы увеличив художественную сцену вдвое. Соответственно, есть идея превратить московскую художественную сцену в российскую. Дело не только в том, что будут представлены художники из других городов, – сами города будут себя представлять. Ведь в каждом из них своя ситуация, свои выставки, которые кем-то финансируются, свои коллекционеры. То есть я хочу не просто объединить художников, я хочу связать друг с другом разные ситуации, создать общий контекст. Через два года мы собираемся открыть в соответствующих городах агентства «Культурного альянса».
ВЗГЛЯД: Проект, видимо, амбициозный.
М. Г.: Да, я мыслю его как проект по переустройству художественной среды. Но есть и другой важный замысел, который касается самого художественного рынка. Когда рынок искусства у нас только начинал развиваться – это было в 1990-е, и я с моими коллегами принимал в этом самое активное участие, – в России не было среднего класса, не было высокооплачиваемых менеджеров. Были либо люди, которые считали деньги от зарплаты до зарплаты, либо олигархи. Рынок ориентировался на олигархов, на 50–70 очень богатых коллекционеров, активно действующих. Соответственно, он был совсем небольшой. Через некоторое время он зашел в тупик.
С одной стороны, те, кто занимался коллекционерской деятельностью в 1990-е, уже имеют по десятку работ всех заметных художников и, приходя на их выставки, новых работ не приобретают. С другой стороны, нынешние состоятельные люди, новые богатые, связаны преимущественно с государством – они либо министры, либо их жены или девушки (вспомним недавний пример с Сердюковым), либо их родственники. Их задача – не продемонстрировать себя, свой вкус и свою обеспеченность, а наоборот, все это спрятать. То есть они скорее будут покупать бриллианты и прятать их, условно говоря, в диванах. Либо же покупать, скажем, дома, но где-нибудь очень далеко. То есть богатые путинского призыва не стали коллекционерами. Все это в совокупности и привело к кризису той рыночной модели, которая существовала раньше. То, что я предлагаю сейчас, должно стать новой моделью.
ВЗГЛЯД: Вы уже знаете, как она будет выглядеть?
М. Г.: В целом да. Работы художников, привлекаемых к сотрудничеству в рамках «Культурного альянса», стоят гораздо дешевле, чем работы известных столичных художников (они ничем не уступают столичным по уровню и по масштабу дарования – дело просто в том, что до сих пор они были вне московского рынка). Это позволяет предположить, что у среднего класса появится возможность начать коллекционировать. Начинать с приобретения работ стоимостью от 50 тыс. евро – это слишком высокий порог. А когда цена находится в диапазоне от трех до семи тысяч, мы имеем шанс получить большой класс новых коллекционеров – людей, заинтересованных в хорошем искусстве, которое не является супердорогим. В то же время для старых коллекционеров появление новых художников тоже важно – они могут пополнить свои коллекции, сделать их более разнообразными. То есть если суммировать сказанное, то «Культурный альянс» должен, во-первых, расширить и видоизменить художественную сцену, а во-вторых, перезапустить рынок.
Сюда добавляется еще третий аспект – организационный. Недавно мы, я и мои студенты, создали организацию, которая называется «Проектная мастерская Марата Гельмана». Она объединяет студентов из МГУ, РГГУ и института культуры «УНИК». До сих пор наши институции, поддерживающие современное искусство, держались на энтузиазме и не были обеспечены профессиональным управлением. А теперь мы хотим выстроить грамотно работающую структуру, которая могла бы стать эффективным продюсером для художника.
ВЗГЛЯД: Как будет развиваться современное искусство в России в ближайшее время? Можно ли назвать основные тренды?
М. Г.: Один тренд можно назвать с уверенностью. Год назад художники обнаружили, что в политическом отношении они не являются авангардом общества, потому что люди, выходящие на Болотную, активнее, чем они. Для актуального художника это не очень хорошая новость. Соответственно, в ближайшее время современное искусство попытается взять реванш в плане политической активности.
* Признан(а) в РФ иностранным агентом