Сейчас уже трудно поверить, что успех автора «Гексогена» сравнивали с приходом Гитлера к власти!
Как он стал фашистом
Ни русская литература, ни русская журналистика не знали подобного сочетания пафоса и сарказма, идеализма и цинизма, метафоричности и дурновкусия
Тогдашнюю репутацию Проханова можно было охарактеризовать двумя словами: фашист и графоман, автор бесчисленных (никем давно не читаемых) «макулатурных» романов.
«…Если это литература, тогда я, извините, капитан Флинт», – в раздражении писала Ольга Славникова.
Путь в «графоманы» и «фашисты» занял у известного советского писателя и журналиста несколько лет. Все началось с печально известного «Дерева в центре Кабула». Это даже не скороспелый роман, а сборник наспех набросанных репортажей, едва-едва между собой склеенных.
К афганской теме Проханов будет возвращаться вновь и вновь. Появятся недурная повесть «Светлей лазури», добротный реалистический роман «Дворец» (о штурме дворца Амина), повесть «Охотники за караванами», которую Лев Данилкин причисляет к лучшим советским книгам о войне.
Но именно «Дерево» сделает Проханова человеком одиозным, нерукопожатным. После этой книги его попросту «исключат из круга порядочных людей».
Скоро, совсем скоро он получит от Аллы Латыниной кличку Соловей Генштаба. Для Проханова эта кличка уместна и даже почетна, но для каждого либерала-пацифиста она станет чем-то вроде колокольчика, какие носили прокаженные в Средние века. Берегитесь, не подходите близко!!!
Проханова подвергли остракизму, конечно, не за бездарность, художественную неудачу могли и простить. Не простили другое: когда либерально мыслящая интеллигенция шла, условно говоря, налево, Проханов упрямо шел направо.
Когда все «порядочные люди» осудили вторжение в Афганистан, Проханов его одобрил и даже воспел. Когда все стали ругать армию – он армию хвалил, когда низвергли коммунизм – Проханов начал восхвалять «красный смысл».
А потом Проханов осудил перестройку, подписал и даже (как вскоре выяснилось) составил «Слово к народу», стал постоянным автором антисемитского литературного журнала «Наш современник».
Наконец, Проханов основал газету «День», где печатались профессиональный экстремист Эдуард Лимонов, олимпийский чемпион и публицист-антисемит Юрий Власов, молодой Александр Дугин, славивший «фашизм, бесконечный и красный».
Так и сам Проханов в глазах многих стал «фашистом», а заодно уж и «графоманом».
Как он стал Босхом
С конца восьмидесятых по начало нулевых, когда, по образному выражению Проханова, «все русское небо было заполнено демократическими нетопырями и ведьмами», его книги читали преимущественно подписчики «Нашего современника» и газеты «День» (с осени 1993-го – «Завтра»).
Именно на газетных страницах появился, пожалуй, самый успешный проект Александра Проханова – его передовицы. Отдельные литературные гурманы оценили их еще до выхода «Гексогена». Действительно, ни русская литература, ни русская журналистика не знали подобного сочетания пафоса и сарказма, идеализма и цинизма, метафоричности и дурновкусия.
«Никуда не уйдет из русской жизни «красный смысл». Русский народ на пашнях и в битвах, на дыбе и в странствии, в молитве и в гульбе хранит лампаду «красного смысла»… Красный ангел распростер над Россией огненные крылья. Красная конница летит по степям и долам, собирая империю. Красный крейсер выплывает на студеную воду, в которой купается, плещет алый конь…»
Лучшие передовицы Проханова за несколько лет собраны в книге «Хроника пикирующего времени», изданной года три назад уже легендарной «Ультра.Культурой».
Интересно перечитывать даже не сами передовицы, а их названия: «Сталин – не бронза, а скорость света», «Хороший либерализм – мертвый либерализм», «Морг-Ост», «Скинхед обнимает японца и негра», «Город золотых унитазов», «По молитвам старцев сгорело Останкино», «В дом либерала стучится Берия», «Макашов – хорошо!», «Курс доллара «семь-сорок» рухнул», «Преемник Ельцина – Змей Горыныч» и так далее.
Передовицами «Завтра» начинается новая, босхианская, галлюцинаторная, сюрреалистическая эстетика Александра Проханова.
Советский Проханов был все-таки соцреалистом, который отличался от коллег яркой метафоричностью и повышенным интересом к технике, будь то комбайн или танк, очередная ГРЭС или Атоммаш.
Новый Проханов начался не с «Гексогена», а именно с передовиц. Позднее, уже в 1999 году, он создаст пухлый, страниц на семьсот, роман-передовицу – «Красно-коричневый», о штурме Белого дома в октябре 1993-го.
Проханов девяностых и нулевых отличался от советского Проханова не только эстетически. Советский Проханов воспевал мощь современной техники, советской промышленности и советской армии.
Новый Проханов нашел другую тему: он создал себе образ советского патриция и последнего солдата красной империи. Его главными темами стали гибель империи и тщетные попытки империю возродить.
Одна из таких попыток и описана в романе «Господин Гексоген», который счастливо подвернулся под руку Игорю Зотову и Льву Данилкину, Михаилу Трофименкову и, конечно же, издателю Александру Иванову и банкиру Владимиру Когану (тогдашнему председателю жюри «Нацбеста») – добрым гениям экс-фашиста и экс-графомана.
Вообще-то для критики писатель Проханов до 2002-го не существовал. Превращение патентованного соцреалиста в сюрреалиста она попросту проспала, потому так уморительно смешны заявления Марии Ремизовой и Петра Алешковского, будто «Гексоген» – это «стандартная совписовская литература семидесятых годов».
«Герой, который хочет Змея убить, тот мученик. Молитвой его не взять. Автоматом Калашникова, системой «Град» и мощами Серафима Саровского. Тогда попробуй. Защитники Дома советов хотели убить Змея, но тайны не знали, и он их убил. Кого пожег, у кого ум отнял, а кого Змеем сделал. Спорили, кто Христос, а кто Сталин, а Змей их вычислил».
Ничего себе «стандартная литература семидесятых»!
Зато как же удивил Проханов критиков, которые все-таки его прочли! Цитаты кочевали из рецензии в рецензию. Ну надо же, как он умеет, оказывается! Одних поразил Ленин, защищавший Кремль от масонского Змея, других – креветки, «похожие на маленьких распаренных женщин». Мне понравилось вот это:
«Дом на набережной смотрел печальными глазами расстрелянных комиссаров».
Здесь не только красивая метафора, но и намек на благодетеля Юрия Трифонова, который некогда благословил начинающего прозаика Проханова и даже написал предисловие к его первой книге «Иду в путь мой».
Мраморный командор или шут?
Хороший ли писатель Александр Проханов?
На этот вопрос ответить нелегко. Дар его своеобразен. Способность генерировать метафоры у Проханова врожденная, здесь у него нет конкурентов. Любого числом задавит. Правда, вместе с удачными и оригинальными эпитетами и метафорами у него встречаются банальные, безвкусные.
Композиция редко удается Проханову. Его романы более всего напоминают серию ярких «картинок» или большущий цикл передовиц. Сами по себе эти «передовицы» хороши, но вот склеены неумело, текст распадается по швам.
Проханов умеет создавать колоритных, воистину босхианских персонажей, но запоминающегося положительного героя он не создал. Все эти Белосельцевы, Хлопьяновы, Сарафановы пассивны и скучны.
Сюжет обычно развивается как самораскрытие заговора, но здесь автор не проявляет изобретательности. Сюжетные схемы кочуют из романа в роман.
Наконец, Проханов не любит и не умеет редактировать собственные тексты. Более того, он их, кажется, не перечитывает.
Впрочем, эта характеристика верна для дюжины галлюцинаторных романов. Автобиографический и реалистический роман «Надпись» в эту схему уже не вписывается. «Идущие в ночи» и «Чеченский блюз» принадлежат как будто другому человеку.
Можно сказать: «Чеченский блюз» создал хороший писатель, а «Теплоход «Иосиф Бродский» – графоман. Пойдем глубже – запутаемся еще больше, потому что, например, первая глава «Гексогена» написана талантливым автором, а уже вторая – посредственным журналистом.
К тому же Проханов работает не только в разных жанрах, но и в разных эстетических системах.
Автор «Идущих в ночи» – экспрессионист, «Надписи» – реалист, «Гексогена» – сюрреалист, «Последнего солдата империи» – постмодернист, «Дерева в центре Кабула» – соцреалист.
Однажды в интервью Проханов сказал:
– За меня пишут два литературных раба-негра. Я после второй книги литературу оставил, поняв, что нанимать рабсилу проще. Один негр – добротный реалист, второй…– уродливый гиперболист. Примирить их невозможно. Оба сумасшедшие, и я поддерживаю в них огонь безумия. А агентурные донесения для подпольного патриотического центра пишет третий. А передовицы для газеты «Завтра» – четвертый. Не говоря уже об интервью, которые берет пятый. Или нет. Квачков и Ходорковский берут их друг у друга.
Такая манера озадачивает. Серьезная тема превращается в фарс, из мухи раздувается слон, политические новости объясняются через сравнения и метафоры, соединенные в невообразимые риторические конструкции.
Проханов прославляет мощь советской системы, оживляет красную мифологию и тут же деконструирует и осмеивает их.
Чего только стоит демонстрация памятников в «Последнем солдате империи»: идут каменные матросы и красногвардейцы, гипсовые девушки с веслами, рабочий и колхозница (она все жалуется на сползающий чулок). Рядом шагают памятники Ленину, ссорятся, обсуждают, с кем из них пойдет Надежда Константиновна.
Автор передовицы «Еврейские банкиры и чеченские гранатометы» известен миру как «антисемит со стажем», но его alter ego становится не русский разведчик Пушков, а еврей Литкин («Идущие в ночи»).
В наполненном антисемитскими филиппиками «Теплоходе «Иосиф Бродский» появляется мистический образ великого поэта. Лев Данилкин отмечает, что в романах Проханова антисемитские сентенции никогда не высказывает главный герой. Вряд ли это случайно.
Краткое увлечение деревенской прозой (см. сборник «Иду в путь мой») обернется уморительной пародией в «Теплоходе «Иосиф Бродский»: пасторальные русские крестьянки водят хороводы вокруг ракеты «Сатана», а затем лихие русские мужики с криком: «Раз-два, Холмогоры-Хохлома!» – топорами разрубают ракету на мелкие частицы, так осуществляется программа сокращения стратегических вооружений.
Он смеется над тем, что только что защищал, и защищает осмеянное им самим.
Мраморный командор вдруг обращается в шута горохового.
Но если наблюдать за ним достаточно долго, то под шутовским колпаком обнаружится шлем, а в руках вместо погремушки появится булава и клоун вновь станет грозным воином, последним солдатом красной империи.