Эта книга сделала бы честь многим пишущим в современной России, однако ведь от Пелевина ждешь всегда большего, он приучил нас этому со времен «Дженерейшн Пи» и «Жизни насекомых». Но, поскольку новая вещь даже не роман, а сборник повестей (точнее, одна повесть, три рассказа и одна притча), как-то сразу сбавляешь обороты ожиданий.
У Пелевина особенно заметна сознательная эксплуатация одних и тех же литературных схем и приемов – именно этот схематизм создает ощущение генеральной предсказуемости произведений
Но раз так, то у нас есть приятная возможность не скакать галопом, а разобрать подробно каждое из произведений.
Опять же, что бросается в глаза – все новеллы соответствуют основным тематическим предпочтениям писателя; они словно путеводитель по любимым авторским приемам.
Первая вещь – «Зал кариатид» – посвящена теме изменения сознания при помощи психотропных средств (средство помогает замирать на двое суток в одной позе, изображая амуров и подставки для мраморных выступов). Вторая – перемещению в пространстве и времени при помощи некой трансцендентной силы. Третья – острая социальная сатира на существующий политический строй с элементами эзотерики и мистических практик. Причем, комизм ситуации создается здесь за счет соединения двух несовместимых практик – в данном случае образа жизни работников ГАИ и ритуальных практик, связанных с культом умерших, согласно которым прах умерших оказывает влияние на жизнь мира живых.
Четвертая вещь – об энергии больших денег и ее влиянии на людей. Третья и четвертая новеллы, кроме того, являются развернутыми метафорами и построены на буквальном прочтении понятий: в первом случае обыгрывается термин «лежачий полицейский», а во втором – пословица «деньги липнут к деньгам».
Наконец, пятая вещь написана в традиционном для Пелевина жанре суффийской псевдопритчи и опять же является вариацией на классическую тему побега из рая.
Как мы видим, это концентрированный Пелевин, квинтэссенция всего, что он умеет лучше всего – это-то более всего и угнетает. Все изящно написано и местами даже смешно – но не покидает ощущение, что все это уже было в том или ином виде у самого Пелевина. Это самоповтор, надо заметить, становится уже ахиллесовой пятой современных топ-авторов: «Сахарный кремль» Сорокина, например, также является расширением пространства прежней его вещи – «Дня опричника».
Общей причиной такого самоповтора, такого ремейкообразия современной русской прозы критики справедливо считают тот факт, что оба автора связаны договорами с крупными книжными издательствами – «ЭКСМО» и «АСТ» – и должны выпускать по книге в год. Года, как выясняется, автору оказывается маловато для того, чтобы выдумать новый сюжет и новых героев, чтобы родить новую фабулу.
У Пелевина особенно заметна сознательная эксплуатация одних и тех же литературных схем и приемов – именно этот схематизм создает ощущение генеральной предсказуемости произведений даже при частном незнании сюжета и героев. Забавен в этом смысле отрицательный эффект последней пиар-кампании Пелевина: две недели назад каждому журналисту на презентации раздали разные отрывки из книги – примерно по два абзаца на брата, всем разные, – разрешив их перепечатать.
Это будоражило воображение и рождало досаду, что нельзя даже пофантазировать, о чем вещь, – слишком был мал для реконструкции подопытный отрывок. Теперь же, по прочтении всей книги, с досадой понимаешь, что чтением этих двух абзацев можно было и ограничиться – потому что «что-то в этом роде» ты себе и представлял.
У Пелевина есть потрясающая врожденная способность первые страницы своих произведений писать так, что захватывает дух, и кажется – вот, вот сейчас дальше что-то будет такое, от чего перевернется мир и откроется дверь в нечто Прекрасное, Умное и Блестящее, но постепенно это ощущение сказки пропадает, дух начинает буксовать и тонуть в этих непременных тонких шутках о повседневности, в этих метафизических диалогах, проперченных сознательно вульгарными сравнениями с действительностью.
Авансы эти из любви к автору ты готов был раздавать до сих пор – за те чувства, которые испытывал когда-то при чтении, скажем, «Омона Ра», – но, кажется, пора с авансами заканчивать. Потому что с каждым разом это все больше напоминает плохой детектив, в котором заранее знаешь, кто кого убьет. Ну, нельзя же, в конце концов, прощать автору всё только за одни его блестящие политические пародии, щедро рассыпанные на этот раз в рассказе «Некромент».
Главный герой этой новеллы, например, отчасти напоминает генерала юстиции Колесникова – хотя, конечно же, образ этот собирательный. В других героях опознаются Глеб Павловский, Марат Гельман*, министр по делам молодежи Якименко. Мимоходом, кстати, достается заодно и Каспарову с Лимоновым. Все это до известной степени даже смешно, но уже начинает немного надоедать. Если не сказать – задалбывать.
Наиболее успешной надо признать в сборнике вторую вещь – «Кормление крокодила Хуфу», где, к радости работников культуры, жестоко наказываются представители второго поколения русской нуворишеской среды. Ставшие респектабельными, выучившими «хронцузский» и рыночные термины, но в глубине души все так же остающиеся людьми, глубоко не уважающими культуру и законы и вообще все, что называется в современной философии термином «другой».
Эти люди якобы «знают жизнь» – но их подводит именно глубокая уверенность в несомненности и универсальности своих знаний. В уверенности, что чудес не бывает.
Это «прочное стояние на земле» именно более всего и бесит в 30-летних менеджерах среднего и прочих звеньев, и эта самоуверенность отечественных материалистов в рассказе очень скоро будет наказана.
Легким движением сознания некоего божества (которое предстает в образе глухонемого фокусника-аутсайдера), русские туристы, которым вечно «скучно» и «неинтересно», перемещаются на две тысячи лет назад, где их ждет неминуемая смерть за опоздание на строительство великой пирамиды Хеопса – они будут съедены крокодилом. А ведь сколько раз уже предупреждали: не заговаривайте с незнакомцами. Не кормите чужих крокодилов. Вообще, ради бога, не трогайте вы руками чужих статуй. Не для того они тут поставлены.
* Признан(а) в РФ иностранным агентом