Главный, несущий текст прозаического раздела – большой очерк бывшего известинца Анатолия Друзенко «Przepraszam» («прошу прощения» по-польски) с подзаголовком «Варшавская история». В нем известный журналист советских времен рассказывает о своем собкорстве в Польше. В Польской Народной Республике времен «Солидарности», событий и волнений.
Приезд папы римского, появление Леха Валенсы и прочие исторические явления даны через призму корреспондентского быта. Постижение соседней страны оказывается постижением собственной жизни, вектора собственного развития. Особенно прочувствованно Друзенко описывает смерть своего барбоса, простой московской дворняги, привезенной на чужбину. Во время подготовки публикации «Варшавской истории» пришло известие о смерти самого Друзенко. Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется.
Незаконченное прошлое
Глеб Шульпяков |
Здесь же, в «художественном» разделе, рядом со стихами и прозой, публикуются «литературные раскопки» Сергея Белякова. «Одинокий парус Остапа Бендера» – остроумное и доказательное эссе, главная цель которого – убедить читателя в том, что прообразом великого комбинатора был Валентин Катаев, старший брат одного из соавторов сатирической эпопеи. Отталкиваясь от известного факта, что именно Катаев подарил Ильфу и Петрову идею романа о дюжине стульев (что зафиксировано в посвящении), Беляков показывает, как образ успешного советского писателя обрастает всевозможными подробностями, становится самодостаточным. Самоигральным. В эссе перелопачена груда ильфо-петровской литературы, однако «Одинокий парус» на самом деле не о бессмертной эпопее, но о самом Катаеве, писателе с неоднозначной репутацией. Белякову Катаев безоговорочно нравится. Вот он ничтоже сумняшеся и пытается «вернуть» репутацию опальному ныне автору повести «Растратчики» и романа «За советскую власть!»
Составители номера поступают очень тонко, печатая в критическом разделе развернутую рецензию на том переписки Давида Самойлова и Елены Чуковской. Два безусловных авторитета советских времен обсуждают массу вечных и бытовых вопросов. В том числе и свое отношение к прозе Катаева. Диссидентка Чуковская, разумеется, ее не принимает. Сибарит Самойлов более лоялен, хотя его оценка звучит убийственно: «Как будто внутри всего этого подохла мышь – так несет непонятной подловатиной...»
Сюжет этот разыгран столь убедительно, что немедленно кинулся перечитывать «Алмазный мой венец» и «Траву забвения», вершинные произведения старика Собакина (кличка Катаева), имеющие репутацию едва ли не алиби. Но читать не смог. Про дохлую мышь очень точно: раньше воспоминания Катаева были интересны подробностями о жизни писателей Серебряного века. Теперь такой литературы избыток, выковыривать изюм намеков не имеет смысла, а самостоятельной ценности рассуждения Катаева о времени и о себе, кажется, действительно не имеют.
В небольшой пьесе Глеба Шульпякова «Пушкин в Америке» дается альтернативный вариант биографии великого поэта, сбежавшего из-под венца в Америку. Драматическая фантазия в шести сценах завершается всеобщим хеппи-эндом и знакомством Пушкина с Эдгаром По. Для Шульпякова, дебютировавшего в «Новом мире» с романом «Книга Синана» всего-то несколько номеров назад (роман этот содержал архитектурные отступления на темы турецких мечетей, а также мистификационную историю взятия Константинополя), и в этом тексте оказывается важной тема альтернативной истории. Идти на поводу у логики исторического развития или заварить кашу, отталкиваясь от собственной синдроматики? И какова вообще роль личности в истории? А какова роль творящей личности? Пушкин убегает в Америку, так как это новое государство, свободное от пут собственного прошлого. Пушкин бежит в Соединенные Штаты, чтобы стать очевидцем (и, значит, творцом) творения. Интересный поворот, не правда ли?
Дивертисменты, литературные и не очень
Алла Латынина |
Удачей рецензионного раздела кажется статья Аллы Латыниной «Воля к жизни и воля к смерти», посвященная новой (второй) книге букеровского лауреата 2003 года Рубена Давида Гонсалеса Гальего «Я сижу на берегу». Когда сенсацией стала его первая книга «Белое на черном», многие говорили о том, что сила Гальего не в писательском даровании, но в мощной фактуре (инвалид Рубен Гонсалес описывал свои скитания по детским домам). Теперь же, когда вышел второй сборник, стало очевидным, что в русскую литературу пришло новое и своеобразное дарование. Латынина считает, что «Я сижу на берегу» – «шаг вперед, а не топтание на месте. Именно способность двигаться дальше и подтверждает репутацию Гонсалеса Гальего – писателя».
В наличии также традиционные рубрики «Нового мира». Среди них следует отметить кинообозрение обозревателя ВЗГЛЯДа Игоря Манцова «Молчание, господа, молчание». В ней наш кинокритик анализирует такие фильмы, как «Девушка с жемчужной сережкой», «Братья Гримм» и сериал «Дело о мертвых душах». Сергей Костырко бегло обозревает поступившие в редакцию книги, а Андрей Василевский составляет очередную «Периодику», в которой ссылки на колумнистов ВЗГЛЯДа становятся доброй традицией. Завершает номер список авторов минувшего года, представляющий (как всегда) цвет современной отечественной словесности. Кстати, важно и приятно, что декабрьский (2005) и январский (2006) номера журнала вышли одним и тем же тиражом – 8000 экземпляров. Это значит, что «Новый мир» не потерял ни одного читателя. А если учитывать электронную версию журнала, можно с определенностью сказать, что аудитория НМ постоянно расширяется. С Новым годом!