Виктор Топоров: Дырявый рупор

Написал я в ответ, по своему обыкновению, именно и только то, что думаю, – и в результате, после оживленного обмена репликами с нынешним главным редактором приложения, в юбилейном номере места для меня не нашлось. Что не есть хорошо, хотя такому большому начальству, понятно, виднее.

«Читаю с первого номера по сей день. Первые годы даже сотрудничал. Поначалу возлагал на газету надежды; потом разонравилась; какое-то время газета старалась стать рупором молодого поколения, но это не получилось; сейчас не столько молодежное, сколько приколистское издание; серьезные публикации, порой все-таки появляясь, выглядят в общем контексте нелепо. Лучше литературной части «Литературки», конечно, но это похвала сомнительная» – так значится в моем неопубликованном ответе на первый вопрос анкеты.

Редакторы разделов и полос, повысив свой статус до замов главного редактора, захотели обзавестись собственной газетой каждый

Трудности, впрочем, связаны скорее с ответом на второй вопрос: «Что запомнилось?»; и с этого момента поговорим, пожалуй, поподробнее, а главное, поконкретнее.

Уже готовя эту статью, я вспомнил и о втором (хронологически – первом) юбилее, к которому можно было бы ее приурочить.

Ровно пятнадцать лет назад, в феврале 1992 года, в Доме кино прошел так называемый «устричный бал», приуроченный к первой годовщине самой «Независимой».

Устрицы (вместе с поварами, умеющими их разделывать) были доставлены чартерным рейсом из Франции и кончились в первые полчаса, неожиданно хорошо пойдя под безвкусное молдавское «Ркацители» и полусладкое «Советское шампанское»; больше есть там было нечего, пить тоже.

В зрительном зале на торжественной части с последующим концертом, усевшись подальше и от М. С. Горбачева и от Руцкого (Ельцина ждали, но он не прибыл), я с отвращением обнаружил в соседнем кресле генерала Калугина; в фойе, как тогда принято было шутить, вовсю передавался при рукопожатии бурбулис; полуобнаженных красавиц, застывших как каменные изваяния, и статуй главного редактора «Независимой» из папье-маше еще не было (и те и другие появятся только на десятилетии газеты в 2001 году – и это будет воистину валтасаров пир) – наверное, потому что в Доме кино не топили…

Назавтра (и еще долгие годы) над «устричным балом» издевалась вся пресса – и «патриотическая», и «демократическая», и нарождающаяся «деловая» (она же «новорусская»). Потому что воровали тогда уже вовсю, а вот купеческие загулы в моду еще не вошли, и купеческие загулы в дырявых штанах – тем более. В Типерери хотелось сильнее, чем в Куршевель. Гайдар ходил в гениях и в камикадзе в одном флаконе.

Тем не менее «Независимая» была отличной газетой – и отличной от других, и просто отличной; а тогдашний Виталий Третьяков – превосходным главным редактором. Платил он мало, хозяйствовал бестолково, а сотрудничать с его газетой было весело. Третьяков был – сочетание, скажу я вам, редкостное – не авторитарным властителем, а демократическим самодуром.

Хотя, выведя эту формулу, я понял, что ничуть не в меньшей мере она применима и к первому президенту России. Недаром же в газете публиковались не только открытые письма Виталия Третьякова Борису Ельцину, но и ответы Бориса Ельцина Виталию Третьякову, написанные, естественно, самим Третьяковым. И только в новое царствование, когда Третьяков ответил себе от имени Путина, тогдашний владелец газеты Березовский попросил его с вещами на выход.

«Экслибрис НГ», как и все остальные приложения к НГ (одно время их число доходило до двух десятков), возник в результате своеобразного «парада суверенитетов». Редакторы разделов и полос, повысив свой статус до замов главного редактора, захотели обзавестись собственной газетой каждый: «НГ-Религии», «НГ-Регионы», «Военное обозрение НГ» и так далее.

Вольница дошла до того, что, когда одной из редакционных дам не удалось усесться в кресло главного редактора «Экслибриса» (хотя какое уж, к черту, кресло – оно бы в редакционную клетушку просто не влезло), специально для нее было организовано приложение «Кулиса НГ», газету для книголюбов целиком и полностью дублировавшее. В штат редакции зачислили антиквара – и тут же начало выходить «НГ-Собрание». И еще какое-то заведомо скандальное приложение открыли под покойного Александра Щуплова.

Возник «Экслибрис» на фоне острого дефицита «книжной» периодики: «Литературная газета» свела собственно литературную тематику к одному-единственному развороту; газета «Завтра» (еще под названием «День» учрежденная как альтернативная «Литературке») уделяла внимание главным образом творчеству своего главного редактора, а ее собственно литературное приложение «День литературы» появилось на полгода позже «Экслибриса», да так и осталось на те же десять лет, что и он, цветком пусть и не экзотическим, но уж больно махровым; «Книжное обозрение» до прихода Александра Гаврилова (выходца, кстати, из «Экслибриса») влачило жалкое существование; «толстые» журналы, отбросив малейший стыд, занимались само- и взаимоопылением; гламура еще практически не было, да и писали туда о литературе случайные люди.

Возник, правда, недолго просуществовавший «Постскриптум» покойного Владимира Аллоя. И почивший в бозе «Пушкин» ныне здравствующего Глеба Павловского. А вот собственно критические журналы – «Новое книжное обозрение», «Петербургский книжный вестник» – были только на подходе (а сейчас про них уже все забыли). Меж тем потребность в чем-то вроде книжного обозрения «Нью-Йорк Таймс» ощущалась повсеместно – и новорожденному «Экслибрису» предстояло в эту нишу вписаться.

Об «Антибукере» стоит написать отдельно, но не сейчас.

Здесь же отмечу, что вокруг премии сразу сложились две литературные партии: одни хотели делать еще одного, точно такого же, как уже существующий, жалкого «Букера» – но непременно сами (благо к букеровскому пирогу их не подпускали).

Другие (и автор этих строк в том числе) вкладывали в частицу «анти» в названии новой премии принципиальный смысл, считая, что премию нужно строить на творчески и, главное, этически противоположной основе.

В результате премия, войдя в ступор, начала прирастать номинациями (как «Независимая» – приложениями) и рухнула вместе со своим «почетным председателем» Третьяковым, так и не успев (или не сумев) принять идейно определенную форму.

Тот же раздрай царил и в «Экслибрисе». Одни хотели превратить газету в периодическое издание нового уровня, другие – использовать как трамплин в вожделенно-запретный для них мир «Букера» и «толстых» журналов (а позже – гламура).

Главный редактор приложения Игорь Зотов интуитивно лавировал, как и все мы, в сторону дружеского застолья. Из газеты один за другим уходили яркие авторы и сотрудники – Дмитрий Галковский, Олег Давыдов, Вячеслав Курицын, и это не было сменой поколений: Лева Пирогов и иже с ним, кося под мальчиков, оказались не моложе, а всего-навсего хуже.

В какой-то момент выжили и последнего профессионала – того же Зотова – под провозглашенным еще при нем лозунге «свежей крови». Свежая кровь на поверку оказалась родственной, свойственной или, в худшем случае, приятельской; газету возглавила основательница «Кулисы»; и она (газета) принялась расхваливать «толстяки» и всерьез анализировать «Букера», посещая торжественные обеды; круг замкнулся.

Сегодняшний «Экслибрис» – газета не хорошая и не плохая, а просто-напросто никакая. У авторов, они же сотрудники, отсутствуют стиль, голос и темперамент, отсутствует понимание литературы как единого – и живого – целого; у самого издания – целевая аудитория. Ничьим рупором «Экслибрис» так и не стал, потому что в дырявый рупор говорить невозможно. То есть почему бы и нет – вот только не слышно.

Тем не менее газета оказалась долгожительницей. И при всей свей нынешней никчемности знавала лучшие времена, а значит, у нее есть хотя бы теоретический шанс вновь дожить до чего-нибудь в том же роде. Оснований для прогнозов у меня нет: ситуацию в «Независимой» при новом хозяине газеты я не знаю, а значит, и о судьбе приложения, так и не обретшего самостоятельность, которой «Экслибрис» некогда вожделел, судить не могу.

Поэтому юбилейное пожелание дожить до гипотетических лучших времен прошу рассматривать в качестве обескураживающе искреннего.