Чтобы правильно понимать особенности политической системы Саудовской Аравии, а равно большинства других монархий Персидского залива, нужно учитывать два важных момента. Во-первых, при всей абсолютности этих монархий автократия там ни в коем случае не является синонимом самодурства. Несмотря на отсутствие принятых в западном мире демократических процедур, серьезные решения в этих странах вырабатываются коллективно, а принимаются если не консенсусно, то, по крайней мере, компромиссно. Собственно, это и следует называть консерватизмом.
Слишком живуча в столицах Персидского залива память об обуявшем их страхе после египетской, йеменской и иранской революций
При этом в Эр-Рияде в политике всем заправляют полуфеодальные (чтобы не сказать – дофеодальные), основанные на жесткой патриархальности бедуинских ценностей кланы из отсталого по любым меркам Неджда, захватившего после Первой мировой войны относительно развитый Хиджаз, где развивалась очень специфическая форма торгового капитализма, основанного на обслуживании мусульманских паломников в Мекку и Медину. Острый конфликт между торговой буржуазией Хиджаза и вождями Неджда принял теологическую оболочку и вылился в военно-полицейскую победу разрушающих суфийские святыни ваххабитов над поддерживаемыми местным базаром суфийскими орденами.
Впоследствии потребовалось огромное политическое искусство, искреннее усердие и присущее от века бедуинам внутреннее благородство, чтобы погасить конфликты и сохранить единство страны, где политически доминировали племенные вожди Неджда и обслуживающие их ваххабитские теологи, а экономическое доминирование было в руках торговых кланов Хиджаза. При этом в страну включались и иные области, например, Асир. Также предпринимались попытки захватить другие части Аравийского полуострова.
Встретившийся с неизбежным 23 января саудовский король Абдулла ибн Абдул-Азиз Аль Сауд представлял собой классический тип вдумчивого, прислушивающегося к окружающим, осознающего свою ответственность руководителя, инстинктивно тянущегося к традиционным ценностям, но способного к неожиданным сюрпризам. Его принято считать принадлежащим к «консервативной фракции» правящей семьи, опирающейся на бедуинские ценности, тогда как в том, что является субститутом общественного мнения в Саудовской Аравии, уже явно отмечается преобладание либеральных или – лучше сказать – играющих в либерализм кланов, связанных не с политическими возможностями или нефтяными деньгами, а с новой капиталистической экономикой. Архаичная Саудовская Аравия, считают эти люди, не может быть вечно изолированной от перемен, а восстание против монархий в Бахрейне вдохновляет подобные движения у соседей, так что нужно вовремя выпустить пар. Чисто полицейские решения, принятые в Эр-Рияде в силу их очевидной простоты, на самом деле, это паллиатив, не решение, а просто его отсрочка.
Второй важнейший момент, отличающий саудовский политический менталитет, – это постоянное, выработанное временем чувство страха. Геронтократия пожилых королей и принцев помимо всего прочего означает, что нынешние руководители Саудовской Аравии лично помнят и до сих пор переживают свержение арабских монархий в середине ХХ века – йеменской, египетской, иракской – и ужас, который они тогда испытывали. Десятилетиями саудовская династия жила в страхе перед революцией, и теперь она озабочена сохранением стабильности в регионе, когда уже новые автократии, правившие десятилетиями, падают одна за другой.
Прагматики в Эр-Рияде рассуждают очень просто: если вы не можете остановить «арабскую весну», то надо приспособиться к новым реалиям на местах. Но как только восстание дотянулось до Бахрейна, Саудовская Аравия немедленно встала в авангард контрреволюции в качестве основного защитника нефтяных монархий. Советский пропагандистский штамп «жандарм Персидского залива» неожиданно обрел пугающую реальность.
Одновременно королевство фактически начало вести интенсивную и эксплицитную холодную войну с Тегераном, хотя не было (вернее всего, и не могло быть) никаких конкретных доказательств иранского участия в поддержке восстания в Бахрейне в любой форме. Иран давно отказался от концепции экспорта исламской революции, которая изначально предполагала не столько внешнеполитические акции, сколько построение внутри Ирана такого общества, которое стало бы примером – образцом государственного устройства для мусульман. Но слишком живуча в столицах Персидского залива память об обуявшем их страхе после египетской, йеменской и иранской революций.
Помимо прочего, даже в условиях непосредственного отсутствия восстания сам потенциал волнений в Восточной провинции, богатой нефтью, может поставить вопросы о надежности страны в качестве глобального поставщика углеводородов. Этот риск сопряжен с серьезными экономическими последствиями, которые правящие круги Саудовской Аравии не хотят брать на себя.
Таким образом, политика Эр-Рияда консервативна и основана на здравом смысле и жизненном опыте геронтократов. Способна ли она справиться с вызовами XXI века – это вопрос, на который пока нет ответа – ни позитивного, ни негативного.
Когда 15 саудовцев (из 19 человек-участников) уничтожили торговый центр в Нью-Йорке 11 сентября 2001 года, властям королевства удалось направить американскую ненависть на беззащитный Афганистан. Это – несомненный успех саудовской дипломатии.
Во внутренней политике безоговорочная поддержка США в их борьбе с политическим исламом тоже не привела к расколу между королевской семьей и ваххабитскими улемами – идеологическим каркасом королевства. Это тоже успех, но сомнительный.
Наконец, король Абдулла превентивными социально-экономическими мерами – «социальным пакетом арабской весны» смог отбиться и от массовых беспорядков 2011 года. Но в условиях падения цен на нефть денег на социальные программы в бюджете просто не хватит, он сбалансирован при цене нефти около 90 долларов за баррель.
Сейчас смена короля вряд ли изменит процесс выработки и принятия решений в Эр-Рияде, ведь этот процесс не только устоялся, но и показал свою эффективность в условиях как глобальных, так и региональных вызовов. Однако саудовцам придется договариваться с американцами о ценах на нефть. Смогут ли, мы узнаем очень скоро.