Если верить опросам на Superjob (портал, где работодатели размещают вакансии, а соискатели – резюме), отношение россиян к ЕГЭ удивительно стабильно и за 12 лет существования единого госэкзамена мало в чем поменялось.
Те, кого такая система проверка знаний школьников не устраивает, составляют уверенное большинство – 70% в 2009 году и 68% теперь. При этом количество сторонников ЕГЭ тоже сократилось – выросла только доля тех, кому все равно.
Однако обращает на себя внимание то, что доля считающих ЕГЭ за благо возрастает в двух социальных группах – тех, где ежемесячный доход выше 80 тыс. рублей (это более чем вдвое больше медианного показателя по стране), и тех, кому менее 24 лет. Во втором случае это рост резкий и значительный, тогда как показатели возрастных групп «35–45 лет» и «старше 45 лет» практически неотличимы – там, как говорит молодежь, «хейтеров» ЕГЭ больше всего.
Понятно, что это люди, которые никогда не проходили через систему ЕГЭ – из школы они выпускались, сдавая «традиционные» экзамены преподавателям, «отвечали по билету». В то же время симпатизанты ЕГЭ – это зачастую те, кому, наоборот, пришлось сдавать единый госэкзамен.
Можно предположить, что у них все прошло более-менее менее удачно (хороший вуз, приличная зарплата), отсюда и любовь к ЕГЭ, но это уже только догадки.
Как бы там ни было, такая ситуация демонстрирует раскол между поколениями. Возможно, он вовсе не имеет никакого отношения к экзаменам и объясняется «конфликтом отцов и детей», который воспроизводится из века в век – «что за молодежь сейчас пошла, а вот в наше время...».
Он нашел свое отражение в сетевой лексике, где реакцией на любую глупость юношества стали фразы типа «посмотрите на жертву ЕГЭ». Особенно часто она сопровождает тот контент, на который богата соцсеть TikTok, хотя до сдачи ЕГЭ авторы таких роликов еще дорасти не успели.
Существует более надежное свидетельство губительности единого госэкзамена для образования – университетские преподаватели, также поносящие интеллектуальный потенциал «жертв ЕГЭ». Но и оно скорее иллюстрирует увеличение разрыва между поколениями, чем интеллектуальные качества любого из них. Преподавателей, которые показательно хватаются за голову, говоря о способностях молодежи, хватало всегда – применительно к любому поколению.
Таким образом, субъективных и индивидуальных оценок, которыми оперируют критики системы единого госэкзамена, хватает. Проблема с объективными доказательствами того, что после введения ЕГЭ качество российского образования упало. Такими доказательствами, какие можно внести в статистику, применив к ним научный подход.
Например, существуют специальные международные исследования, выявляющие уровень знаний учащихся. Другой вариант – количество победителей в международных школьных олимпиадах или количество молодых ученых. Количество последних в России выросло в два раза за десять лет. В прочих примерах российские школьники и студенты также демонстрируют положительную динамику.
Получается, с точки зрения науки причин для разговоров о падении качества образования в России в связи с введением ЕГЭ нет. Раз так, базовым представляется уже озвученное выше объяснение аномалии в соцопросах – поколенческое.
При этом устойчивый миф об «одебиливании» через ЕГЭ поддерживается еще более устойчивым мифом о «лучшем в мире советском образовании». Тот самом, которое привело советских людей к «заряжанию» банок с водой перед экраном телевизора, где махал руками Алан Чумак.
В объективной реальности система ЕГЭ, хотя и совершенствовалась все эти десять лет, совершенной, конечно же, не стала – и стать не может. Как и у «традиционных» (то есть советского типа) экзаменов, у нее есть и будут свои плюсы и свои минусы. В подтверждение каждого из них написаны сотни статей, повторять все доводы за и против ЕГЭ нет смысла: все, кого это действительно волнует, в курсе ситуации.
То, что споры вокруг ЕГЭ ведутся, хорошо само по себе – ведь в спорах рождается истина, сиречь варианты дальнейшего улучшения системы единого госэкзамена. Однако, ведя оные, важно учитывать два момента и, в силу ностальгии по СССР или ужаса от «современных нравов», не соскользнуть в откровенное кликушество – информационную работу против государства и общества, проводимую как бы из лучших побуждений.
Первый касается фраз про «одебиливание» и бездоказательных рассуждений о резком падении качества российского образования. Дополнительных объяснений тут не требуется – по сути это дублирует самые чудовищные, откровенно ксенофобские примеры украинской пропаганды, заточенной в том числе на утверждения, что на востоке расположились не только «страна-агрессор», но и «народ-неуч».
Второй имеет прямое отношения к проблеме, которые соцопросы фиксируют как одну из главных и наиболее болезненных в стране – это социальное неравенство, хроническая нищета одних при показном богатстве других. Помимо прочего, ЕГЭ был изначально направлен на решение именно этой проблемы.
Первые выгодополучатели системы единого госэкзамена – выпускники из провинции, особенно из семей с низкими доходами.
Прежде, сдав экзамены в школе, такой выпускник мог успеть подать документы и пройти вступительные экзамены в лучшем случае в один вуз. Для жителей маленьких городов и сел это означало временный переезд как минимум в областной центр, иногда (что уравнивало их с жителями областных центров) – в Петербург или Москву.
Рассылка результатов ЕГЭ позволяет попытать счастья в нескольких вузах сразу, не покидая родного дома. При этом отсутствует риск, что экзамен в школе совпадет по времени со вступительным экзаменом в вузе (эта проблема была раньше, теперь о ней успели забыть).
А главное, пожалуй, это фактор коррупции, поскольку в системе ЕГЭ деньги не играют никакой роли. Раньше можно было «списать» (теперь нельзя) или подкупить учителей и руководство школы (людей, как правило, весьма небогатых), при более высоких финансовых возможностях – подкупить приемную комиссию вуза.
Но компьютер подкупить невозможно, для всего препсостава – и школьного, и вузовского – выпускник-абитуриент превращается в безликую цифру вне зависимости от места жительства и семейного достатка. Ничего лучше для соблюдения принципов равноправия россиян в системе образования пока что не придумали.
Конечно, это не исключает коррупцию полностью – очень большие деньги дают очень большие возможности, но радикально минимизирует ее роль. Безотносительно того, что коррупция сама по себе преступление, ЕГЭ – это то принудительное выравнивание, которым система дает ответ на социальное неравенство.
Главное при этом – не жертвовать качеством образования, но систематизированных свидетельств того, что это качество действительно ухудшается, повторимся, нет, тогда как свидетельств обратного множество.
При всех претензиях к ЕГЭ как к «бессмысленной зубрежке», которая «не отражает реальных знаний», эта система остается одним из лучших массовых социальных лифтов, запущенных в России в XXI веке. Ее отмена – возврат не к «качественному советскому образованию», а к «лихим девяностым», когда поступление в вузы стало преимуществом богатых и столичных, а неимущие в провинции, вне зависимости от своего интеллектуального потенциала, попали в «воронку бедности», которая грозила воспроизводить себя из поколения в поколение.