Законодательное собрание Петербурга уже на следующей неделе может рассмотреть законопроект о наделении человеческих эмбрионов правами человека. Соответствующие изменения предполагается внести в Конституцию России. Чтобы основными правами и свободами человек обладал не с момента рождения, а как минимум с момента первого сердцебиения.

Если человек рождается после 20-й недели внутриутробного развития, то ему уже обязаны спасать жизнь

«Сейчас мой законопроект вылеживается в большом перечне. Я бы хотел, чтобы он попал в повестку дня заседания Закса на следующей неделе, 19 сентября», – сообщил «Интерфаксу» автор инициативы, председатель комитета по законодательству петербургского парламента Виталий Милонов.

Если документ будет одобрен местными депутатами, далее он поступит на рассмотрение Государственной думы.

Между тем, как известно, статья 9 Конституции России предусматривает следующий порядок внесения изменений в Основной закон страны. Для этого парламент должен принять особый закон о поправке к Конституции страны. Однако для вступления в силу он требует еще и ратификации законодательными органами субъектов Федерации.

Напомним, ранее Виталий Милонов получил известность как автор законопроекта о запрете в Петербурге пропаганды гомосексуализма и педофилии. А две недели назад он рассказывал газете ВЗГЛЯД о работе над законопроектом о правилах поведения для футбольных фанатов.

Газета ВЗГЛЯД попросила народного избранника прокомментировать свежую инициативу о наделении эмбрионов правами человека.

ВЗГЛЯД: Виталий Валентинович, какой смысл вы вкладываете в этот законопроект? Зачем собираетесь наделять эмбрионы правами человека?

Виталий Милонов: Понимаете, эмбрионом можно назвать человека только на самой первой стадии его развития. Когда ему семь недель или 20 недель, можно назвать его человеком, находящимся на внутриутробной стадии развития? Наверное, тоже можно. Ведь получая медицинскую справку после первого УЗИ, женщина видит там фразу: «Один живой плод». Пол еще определить невозможно в силу того, что его еще не видно. А вот то, что там живое существо, уже видно. И получая справку, где «один живой плод», наверное, неправильно пренебрегать мнением врачей, науки и говорить о том, что нет, он не живой.

По сути дела, сейчас живой человек, который не является частью тела того, внутри кого он находится, потому что у него своя группа крови, свой набор хромосом, свои гены, приравнен по статусу, ну, наверное, к прыщику. Я считаю, что живой человек не должен называться прыщиком, а должен называться живым человеком.

ВЗГЛЯД: Зачем нужен новый закон, если можно так выразиться, с практической точки зрения? Чтобы защитить эмбрионы от мафии, торгующей органами неродившихся детей, еще от чего-то?

В. М.: Это просто правильно. А не считать живых людей живыми – это ошибка. Понимаете, есть понятие «субъективная норма права». В одной стране ходить женщине без платка – это преступление. В другой стране – это норма и никто не имеет права обязать эту женщину надевать платок. Но есть понятия, которые человечество путем демократического голосования не имеет права менять. Это, например, понятие «жизнь человека». Ну нельзя собраться и восьмью голосами «за» и двумя «против» признать, что этот человек является мертвым или неживым, хотя он живой. Просто в отношении него будет вынесено неправильное решение. Это фундаментальная вещь.

ВЗГЛЯД: Как обстоят дела с защитой эмбрионов в других странах?

В. М.: Есть достаточно много стран, где они обладают определенными правами. Да и в России, кстати, еще не рожденный на свет ребенок обладает правами. Он может быть наследником, например. То есть наследственное право предусматривает для него определенные вещи, а Конституция почему-то не предусматривает.

ВЗГЛЯД: Какие правовые последствия повлечет новый закон? Если эмбрион, как вы сказали, может являться наследником, претендует на недвижимость родителей, не придется ли менять «под него» и много других законов, кроме Конституции?

В. М.: Нет, он не претендует ни на какую недвижимость. Понимаете, эмбрион или ребенок сроком развития в 20 или 30 недель не обладает еще дееспособностью. И так же, как, например, годовалый ребенок, ни на что не претендует. Но при этом его права защищены. И он является, в частности, участником наследства. Уже сейчас, как я сказал, внутриутробный период жизни признается в ряде законов Российской Федерации жизнью. Нужно только зафиксировать это в Конституции.

ВЗГЛЯД: Вы собираетесь защитить Конституцией права эмбриона. Но затем мать решит сделать аборт, и его больше не будет... Как стыкуются эти две ситуации в нашем законодательстве? Что будет матери за убийство уже не плода, но человека? В случае принятия вашего законопроекта Госдуме придется думать и о дальнейшей судьбе этих эмбрионов.

В. М.: А это уже, извините меня, вопрос к законодателю. Пускай думают. Чтобы потом не говорили, что они не в курсе.

ВЗГЛЯД: Вы собираетесь пойти дальше и предлагать запретить аборты?

В. М.: Это моя позиция. Но я не федеральный законодатель. И решение может быть принято как в одну, так и в другую сторону. Ведь в США разрешены убийства людей, которые считаются опасными для общества? Если человек признан там опасным, когда он что-то совершил или не совершил, неважно, ему вводят в вену яд. Был живой человек – и нет его. И не только в США, но и в Иране, Пакистане. В этих государствах разрешено убивать людей по решению общества. Так же может быть и у нас. Я считаю, что если федеральный законодатель хочет оставить это (возможность убить, сделав аборт – прим. ВЗГЛЯД), то он должен четко об этом говорить. И отталкиваться от правильных определений. Что жизнь – это жизнь...

ВЗГЛЯД: А что делать, когда аборт нужен по медицинским показателям?

В. М. Это очень сложный вопрос. Когда стоит вопрос выбора жизни для матери или для ребенка, то, безусловно, нужно оставить для матери право выбрать себе жизнь. Чтобы мать и желательно отец могли принимать такое решение. Хотя мы знаем прецеденты, когда мать выбирала жизнь ребенка, а не свою.

ВЗГЛЯД: Наверняка новый законопроект обсуждался в кулуарах Законодательного собрания? Много у вас единомышленников?

В. М.: Поддерживали немногие. Но понимаете, в чем дело... Когда возникают подобные вопросы, открытых критиков всегда мало. Самое опасное – это не открытая критика, а те, кто говорит: давай просто не будем рассматривать, нам неудобно это рассматривать. Но мне кажется неправильным уходить от обсуждения таким образом. Проблема есть, и нам нельзя, как страусам, засовывать голову в песок.

 ВЗГЛЯД: В Госдуме вас поддержат, как вы думаете?

В. М.: Не знаю. Я не уверен, что и в Петербурге меня поддержат. Это сложный процесс. Я прошу прощения и не хочу показаться каким-то уж чересчур клерикалом... Но Иисусу Христу тоже было сложновато за нас на кресте умирать. И он не жаловался. Поэтому наши затраты, по-моему, с этим несравнимы совершенно.