Как Хрущев покорил Америку

«Мне было очень интересно. Я словно увидела в будущем признаки надежды, дружбы и мира. Это памятный день в истории кинематографии».

Так секс-символ США Мэрилин Монро описала свои впечатления от встречи с советским лидером Никитой Хрущевым, заехавшим в Голливуд «на огонек» и выступившим там с речью. Впоследствии американская пресса обвиняла Монро в том, что она флиртовала с коммунистом и «палачом Венгрии», но, судя по всему, пресса «пересолила», выдумала скандал на ровном месте. Кто с Хрущевым действительно флиртовал, так это «звезда» хичкоковского «Головокружения» Ким Новак. По крайней мере, она с восторгом рассказывала все тем же СМИ, как первый секретарь ЦК КПСС расцеловал ее в обе щеки.

Воркования голливудских див, за которыми тогда следила вся Америка, плохо вяжутся с образом Хрущева, принятым у него на Родине. И еще хуже вяжутся с образом руководителя СССР в глазах американцев того времени. Сумму этого диссонанса нужно понимать, как свидетельство неожиданной дипломатической победы Советского Союза над Соединенными Штатами, коли уж мы до сих пор любим эти победы коллекционировать.

И советская историография, и память народная отражают Хрущева как персонажа в основном негативного, по крайней мере, не соответствующего мощи Советского государства. Малообразованный, упрямый, местами – откровенно дремучий человек или, как сказали бы в народе, «стоеросовый». То есть «колхозник» в плохом смысле слова, знакомый «кузькиной матери» и этот, как его, «волюнтарист» с ботинком в руке и кукурузным початком в любом другом месте.

За ним и впрямь не было брежневских обаяния и лоска. И все эти оценки в определенной степени близки к правде: Хрущев напоминает провинциального родственника, которого неловко показывать университетским друзьям. Но именно этот человек неожиданно успешно явил миру советскую «мягкую силу», хотя задумывалось все совсем иначе:

от первого секретаря ждали того, чего ждут от того самого «бедного родственника», – он должен был опозориться.

Ни много ни мало на весь мир.

«От него кровопролитие ждали»

Государственный визит Хрущева в США, растянувшийся почти на две недели, был событием историческим. Прежде из всего высшего советского руководства только Анастас Микоян бывал в Америке, откуда привез для советской промышленности идею эскимо на палочке.

Американской стороне этот визит был значительно нужнее – цели у нее были конкретные, приземленные и достижимые: выиграть президентские выборы 1960 года. Дуайт Эйзенхауэр предполагал оставить после себя преемника – вице-президента Ричарда Никсона, частью кампании которого должно было стать хрущевское «турне». Грубо говоря, соавторы послевоенного «общества благоденствия» должны были унизить и выставить в дурацком свете советское чучело – лидера коммунистического государства, которое среднему избирателю представлялось концентрацией зла, в том числе в мистическом смысле (потому как страна-безбожник).

Американцы того поколения жили на фоне телепередач о том, как спасать детей в случае советской ядерной атаки и сколь опасна коммунистическая «пятая колонна», окопавшаяся где-то под боком. Как следствие, Хрущев и маячивший за ним СССР воспринимался как опасный, коварный и кровожадный враг. Этого-то врага Эйзенхауэру, Никсону и всему американскому народу предполагалось победить на своей территории и в прямом эфире.

Ничто из того, что показали Хрущеву в США, не было показано случайно – чистого гостеприимства ради. Если президент Эйзенхауэр любезно приглашал гостя в свой вертолет, то для того, чтобы продемонстрировать новенькие кварталы (в Вашингтоне тогда особенно гордились программой строительства доступных коттеджей) и пробки на авеню (ими хвастались как свидетельством зажиточности города). Если жаловался на то, что его донимают телефонными звонками в отпуске, это было призвано подчеркнуть доступность телефонной связи в Америке. Если предлагал посмотреть вместе фильм, то это была документалка о Северном полюсе, снятая с помощью новейшей ядерной подлодки.

Говоря современным языком, это был «троллинг». А окунание первого секретаря в голливудский гламур и манеры высшего общества потомственных капиталистов Манхэттена работало само по себе. Примерно так же должен быть смешон вождь аборигенов в обжитой ставке белого колонизатора.

Куда бы ни приезжал Хрущев, его встречали речами, призванными подчеркнуть отсталость и советской системы от американского свободного общества. Учитывая вспыльчивую натуру первого секретаря, предприятие казалось беспроигрышным. Всего-то и нужно было – проявить принцип максимальной открытости, а нужный эффект якобы бестолковый коммунист обеспечит сам.

На освещение визита советского лидера только по официальным данным было аккредитовано 2500 журналистов, а по неофициальным их работало вдвое больше. На тот момент это был своего рода национальный рекорд, а впечатление сложилось такое, будто в Соединенные Штаты прилетает сам Сатана.

Когда кортеж Хрущева ехал из аэропорта, вдоль дорог выстраивались толпы американцев, желавших узреть Сатану лично. Кинохроника сохранила напряженные лица – коммунистов тогда искренне боялись. Сам Хрущев, по свидетельству своего переводчика, видел в этом заговор – будто бы людей предупредили, что радость им выражать нельзя.

Тут явно сказалась его знаменитая подозрительность, способствовавшая выживанию в сталинские годы и возвышению в послесталинские. Но заговор в происходящем действительно был, просто его воплощали не столь вульгарно.

«И противно, и выплюнуть не получается»

Несмотря на бравурные передовицы «Правды», в Президиуме ЦК КПСС не тешили себя иллюзиями насчет уровня советского благосостояния и набора внешнеполитических козырей – их было, прямо скажем, немного. Потому советская сторона, за исключением самого Хрущева, особого оптимизма по поводу американского турне не испытывала. Первый секретарь собирался положить конец холодной войне, но это были очевидно завышенные амбиции.

Существовало несколько практических вопросов, по которым Москве хотелось бы договориться с Вашингтоном, но перспективы таких договоренностей были туманны. Меж тем международная обстановка была напряженной, берлинский кризис выходил в зенит, риск вооруженного противостояния с американскими солдатами на немецких землях казался реальным в перспективе «со дня на день», а сразу за этим маячила ядерная война.

Судя по всему, в Президиуме решили, что при таких ставках сама возможность спокойного разговора – уже успех. Но нельзя исключать там и наличие надежд другого рода: если Хрущев в США подставится, его аппаратные позиции резко ослабнут, власть можно будет перераспределить, а многие поднадоевшие «эксперименты» первого секретаря свернуть.

Провал в Америке неизбежно вышел бы Хрущеву боком. По сути он летел туда на заклание.

Не только до, но и после него ни один глава российского государства не подвергался столь токсичному воздействию американской среды на ее территории. Сейчас открытая программа государственных визитов в основном состоит из торжественной нарезки ленточек и кормления конфетами детей, а тогда любое собрание с участием Хрущева, будь то рабочие, актеры, финансисты или фермеры, подразумевало дуэль с многочисленными попытками унизить и уязвить, иезуитски обставленными вежливостью.

В современном мире ничего подобного не подразумевают ни протокол, ни напряженные графики лидеров, ни инструкции служб безопасности. В Америке 1959-го журналисты пытались сопровождать Хрущева повсюду, ловя каждую его оплошность. А для него самого это оказалось беспощадным выходом из зоны комфорта, поскольку ничего подобного – небоскребов, толп враждебных фотокорреспондентов и открытой «дискуссии с народом» – в советской партийной реальности не существовало.

Однако Хрущев справился – и справился блестяще. Этот факт из позитивной версии его биографии обычно вымарывается, поскольку, по мнению многих (особенно сталинистов), у Хрущева вообще не может быть позитивного в биографии. Но факт остается фактом: человек, забранный отцом из школы после осваивания счета до 30, буквально сломал Америку под себя и порушил все планы по дискредитации своей персоны, если таковые имелись.

Потому что на сторону Хрущева неожиданно встал сам американский народ. Во многом та приязнь, которую он завоевал в Америке, была обусловлена разницей в ожиданиях. Американцы, напомним, ждали почти что Сатану – кровавого коммуниста-безбожника, душителя венгерской свободы и агрессивного диктатора, который пообещал их всех «похоронить».

Эта фраза, неосторожно брошенная Хрущевым в присутствии иностранных дипломатов, воспринималась буквально. Если сам он имел в виду Марксову теорию и «неизбежную победу» социализма над капитализмом, а рабочих – над буржуазией, то средний американец видел за этими словами реальные могилы для себя и своих детей. Похожей жутью веяло и от знаменитой «кузькиной матери», тем более словарь Даля так ее показ и трактует – совершить над кем-то злодеяние. 

За неловкое «похороним» Хрущеву в Америке пришлось оправдываться не раз. И он вроде как объяснился. Вместо карикатурного злодея американцы вдруг увидели энергичного пожилого человека, который оказался отличным полемистом и подкупал своей непосредственностью. Так деревенская простота манер, грозившая оконфузить его в обществе «белых бабочек», обернулась чем-то очаровательным, а сам «загадочный товарищ» кем-то вполне земным, кто называет господина президента «май френд» и знает цену репризе. Например, такой:

«Так называемый венгерский вопрос у некоторых людей застрял в горле, как дохлая крыса – и противно, и выплюнуть не получается».

Грубовато. Но публике нравится.  

«Что у вас там – холера развилась?»

Лавры неожиданной победы на информационном фронте принадлежат не одному Хрущеву. Советская сторона готовила визит на совесть, стремясь снабдить первого секретаря хорошими картами. В США он прибыл на новейшем Ту-114, на каждой встрече отстаивал борьбу за мир и полное ядерное разоружение, щедро раздаривал советские грампластинки и переводы Шолохова на английский, а Эйзенхауэру подарил копию вымпела с аппарата, который недавно сфотографировал обратную сторону Луны. Последнее должно было подчеркнуть успехи советской науки – и подчеркнуло: по свидетельству своего окружения, Эйзенхауэр подарку смутился, благо на вымпеле красовался советский герб, но крыть ему было нечем.

Потом в нью-йоркском небоскребе сломается лифт – и сломается как раз тогда, когда в нем будет находиться первый секретарь. Это даст Хрущеву столько шуток на тему технологического превосходства, что хочется подозревать в этом удачную операцию внешней разведки, а не просто счастливый случай.

Но удача удачей, а перехвалить Хрущева лично на сей раз не страшно – он показал себя как блестящий импровизатор, отбивая атаки прессы и защищая честь советского режима от тех, кто на него покушался. Большинство его встреч с американской общественностью предварялись приветственными речами от принимающей стороны, как правило, атакующего характера. Выступая алаверды, первый секретарь клал перед собой заготовленные листочки с речью, но обращаться к ним не пытался и действовал по обстоятельствам, срывая овации раз за разом.

Хрестоматийным стал пример пикировки во все том же Голливуде, когда хозяин вечера – глава «20th Century Fox» Спирос Скурас сформулировал для гостя величие «американской мечты», ведь он, сын нищего греческого иммигранта, возглавляет теперь богатейшую киностудию. Хрущев «брата-грека», как он называл Скураса, легко отбрил, напомнив, что он – бывший овцепас, который возглавляет могучее государство.

Выступление Хрущева перед голливудскими небожителями – от Фрэнка Синатры до Элизабет Тейлор – многократно прерывалось аплодисментами, будто повторяя советские газетные штампы о партсобраниях. И столь же многократно – смехом, но смеялись не над Хрущевым, а вместе с ним. Его спич об отказе в посещении Диснейленда (американская сторона сослалась на возможные проблемы с безопасностью) напоминает стендап успешного комика: «Что у вас там – холера развелась? Или Диснейленд захватили бандиты? Или там теперь созданы площадки для запуска ракет?».

Вместо Диснейленда советский лидер незапланированно катался по Лос-Анджелесу, справлялся о жизни местных, по-своему галантно флиртовал, трепал детей по прическам. И в конечном итоге настолько расположил к себе «город ангелов», что вышел победителем из битвы с его мэром Норрисом Поулсоном. Тот пообещал не дать Хрущеву никого «закопать», а первый секретарь буквально взорвался, заявив, что над ним издеваются. Именно так оно и выглядело – объяснились же уже, закрыли тему, проехали.

Этот скандал на высоких нотах тоже пошел Хрущеву на пользу, будто бы гость справедливо уличил хозяев в нарушении законов гостеприимства. В Госдепе впоследствии подозревали, что гнев первого секретаря был умелой и расчетливой имитацией. То есть разглядели в нем большого драматического артиста.

Американцы с должностями пониже видели иное. Говоря о своем желании «мира во всем мире», Хрущев обращался непосредственно к ним – через головы элит. Им нравилась его грубоватая простота и не переводимая на английский «смекалка» – они ассоциировались с искренностью, а значит и слова о разоружении ради детей можно было не списывать на коммунистическую пропаганду и не опасаться так сильно всплытия советских ядерных подлодок у берегов Флориды.

Советскому лидеру простили даже его очевидные провалы – новый имидж вполне позволял выкручиваться. Например, хвастая советскими успехами, он заявил о заведомо фантастическом приросте удоев, но ведь это могли и неверно перевести, как с тем же «похороним».

В другой раз Хрущев сморозил корявое «американская свинья и советская свинья могут вместе сосуществовать», но к тому моменту его уже привыкли хвалить за чувство юмора.

В том же ряду примеров и съемки фильма «Канкан» с Ширли Маклейн в главной роли, на имитацию которых пригласили Хрущева. Хрущев назвал происходящее порнографией, заметив, что советский зритель привык смотреть на лица актеров, а не на их задницы, и что напрасно хороших девушек заставляют делать плохие вещи на потеху развращенной публике. Это могло выглядеть ханжеством или реакционностью (чем и являлось на самом деле), но неожиданно нашло отклик в сердцах как религиозных американцев, так и борцов за гендерное равенство. Хамство Хрущева оправдывала сама Ширли, утверждая, что канкан был неуместен – если уж показывать гостю что-то американское, то американский футбол.  

Когда в Белом доме поняли, что унижение коммунистов идет не по плану, то рекомендовали принимающей стороне на местах над деревенскими остротами Хрущева не смеяться: такая информация есть, как минимум, о главе IBM. И в офисе этой компании советский лидер действительно сел в лужу: дав себе установку ничему в Америке не удивляться и ничем не восхищаться, не смог сдержать эмоций от гладких пластиковых столов в кафетерии, а вот компьютерами не заинтересовался вообще, чем продемонстрировал изрядное «инопланетянство» – «все-таки они не такие, как мы».

Несмотря на это, ко времени, когда советский лидер двинул в Айову для разговора о кукурузе со своим старым знакомым – фермером Бобом Гарстом, он был уже всеамериканской звездой. Взбешенный Гарст отгонял корреспондентов, бросая в них початки кукурузы.

Есть миф, что свою «кукурузную лихорадку» Хрущев привез в СССР из этой поездки, но на самом деле она началась на несколько лет раньше, а с Гарстом первый секретарь поддерживал приятельские отношения с 1955 года и выставки в Москве. Дочь айовского фермера называла первого секретаря «лучшим предпринимателем среди коммунистов».

«Тоже мне, май френд!»

В день отбытия советского лидера на Родину вдоль американских дорог вновь собрались толпы, но провожали Хрущева совсем не так, как встречали – были и улыбки, и слова прощания, и плакаты «Приезжайте еще».

Сам советский лидер попрощался с американцами через ТВ. Благодарил за добросердечие и дружелюбие. Называл друзьями. Хвалил президента Эйзенхауэра – как политика, как человека, как скотовода и как деда. Обещал добиваться крепкого мира между народами. Пытался говорить по-английски.

Параллельно газеты вспоминали пикировки гостя, ведя счет в его пользу. Рядом были свидетельства очевидцев: «Хрущев обаятелен и умен», –говорил знаменитый актер, иммигрант из Франции Морис Шевалье. Оценивая личность первого секретаря, высказывались даже такие предположения: баллотируйся он на выборах любого уровня в США, смог бы их выиграть.

В общем, коммунист, конечно. Но отнюдь не чудовище.

Воодушевленный приемом Хрущев сразу по прилету выступит на огромном митинге в «Лужниках», где самонадеянно и безосновательно пообещает советским гражданам скорый конец холодной войны. В одном он оказался прав: на уровне народного восприятия США и СССР стали ближе друг другу. Некоторые стереотипы об «империи коммунистов» в американском обществе оказались развеяны, а в самом Советском Союзе спровоцированный Хрущевым прилив приязни к Америке впоследствии пришлось глушить административными мерами.

В то же время вся эта история не принесла счастья приблизительно никому.

Ничего из больных вопросов двусторонних отношений решить тогда не удалось – ни о статусе Берлина, ни о закреплении раздела Германии, ни об американских санкциях в отношении СССР, ни о долгах Советского Союза перед Америкой (Вашингтон требовал расчета за тот самый ленд-лиз).

Сохранялась надежда на прорыв в ходе ответного визита Эйзенхауэра в СССР, ради которого в стране начали возводить «потемкинские деревни». Но вскоре под Свердловском был сбит самолет-разведчик Lockheed U-2, отрицавшие факт подобного шпионажа американцы оказались приперты к стенке, визит был трусливо отменен, а отношения двух стран ухудшились окончательно.

«Тоже мне, май френд», – кипятился первый секретарь, по воспоминаниям переводчика Суходрева.

С американской стороны выгодополучателей тоже не оказалось. Мэр Лос-Анджелеса Норрис Поулсон, уличенный в негостеприимном поведении, неожиданно проиграл выборы. Ричард Никсон, ради которого все предприятие и задумывалось, тоже проиграл выборы, и «партию войны» –апологетов жесткого противостояния с Москвой – в Белом доме сменила «партия надежды на мир» в лице Джона Кеннеди, которому Хрущев искренне симпатизировал. 

Да, за всем этим последуют Карибский кризис с его угрозой для жизни на планете, во многом заслуженная отставка Хрущева и переход холодной войны в хроническую стадию.

Но очень возможно, что одной из причин, по которой она так и не превратилась в «горячую», стало обрушение представлений о том, что за стенами Кремлевской стены обитают агрессивные монстры, а не точно такие же люди со своими достоинствами, недостатками, обидами, шутками, внуками и надеждами на лучшее «завтра».