В Санкт-Петербурге состоялось совместное заседание Совета при президенте по культуре и искусству и Совета при президенте по русскому языку. И хотя изначально темой собрания Путин назвал «укрепление единого культурного пространства, о его основах – русском языке и классической отечественной литературе», говорили за почти три часа о самом разном. Главной темой, периодически повторявшейся, были отношения культуры и власти, культуры и общества.
Всегда очень тонкая грань между тем, что я назвал опасным эпатажем, и свободой творчества
Эта тема всегда актуальна в России. Ну а громкие медийные события последнего времени привлекли к ней повышенное внимание: «В России снова цензура и давление на творцов – власть диктует, какие пьесы ставить, или идет на поводу у консервативной общественности, которая пытается сорвать неугодные ей выставки или спектакли». Хотя большинство наших граждан не в курсе ни «наступления реакции», ни «введения цензуры», в самой среде «работников культуры» тема эта популярная и раскрученная. Так что не случайно, что Владимир Путин сам ее поднял.
Причем президент, сославшись на свои же слова во вчерашнем послании о том, что он считает принцип свободы творчества абсолютно незыблемым – то есть против цензуры как таковой, попытался расширить тему, заговорив об ответственности художника:
«У всех свобод всегда есть вторая сторона – ответственность. Это во всех определениях свободы всеми признанными в мире философами так и излагается. У художника, у «властителя дум», так сказать, мера этой ответственности особенно высока.
С одной стороны, любые хулиганские выходки – попытки сорвать спектакли, выставки – абсолютно недопустимы и должны пресекаться по всей строгости законом, и так мы будем делать. В то же время в самой творческой среде – я хочу подчеркнуть именно эту сторону дела – должна быть определена грань между циничным оскорбительным эпатажем и творческой акцией».
То есть Путин прямо сказал: власть не собирается никого зажимать и будет защищать художников от хулиганов. Но и самим деятелям искусства очень важно не устраивать сознательные провокации, изначально рассчитанные на бурную ответную реакцию, в том числе и выходящую за рамки закона.
Сразу же после вступительного слова Путин передал эстафету Евгению Миронову – и диалог с актером и режиссером получился очень показательным. После рассказа о театральных проблемах Миронов перешел к теме недавнего совещания в президентской администрации – когда после нашумевшего заявления Константина Райкина о цензуре Сергей Кириенко, первый заместитель главы АП, встречался с художественными руководителями ведущих московских и петербургских театров. По итогам той дискуссии Миронову, как он сказал, его коллеги поручили обратиться к президенту.
Художественный руководитель Государственного театра наций Евгений Миронов выступает в Санкт-Петербурге на совместном заседании Совета при президенте РФ по культуре и искусству и Совета при президенте РФ по русскому языку (фото: Михаил Климентьев/РИА «Новости»)
|
О чем говорил режиссер?
О том, что «в профессиональной среде, театральной среде возникли опасения по поводу ограничения свободы творчества», и «эти опасения во многом связаны именно с противоправными действиями ряда чиновников, в том числе в провинции, где, попросту говоря, запрещали к показу некоторые спектакли, ссылаясь на некоторых представителей тех или иных общественных организаций».
То есть чиновники на местах запрещают. Вторая проблема – «по существу безнаказанные действия различных активистов, которые позволяют себе врываться в театры, в том числе и во время спектаклей, вызвавших неодобрение, разрушать экспозиции выставок». Миронов, правда, тут же оговорился, что знает позицию Путина и его администрации – и насчет того, что свобода творчества гарантируется законом и никто не собирается ее отменять, и о том, что хулиганские действия в отношении произведения искусства должны пресекаться правоохранительными органами – но все равно...
«Очень бы хотелось, (...) чтобы на государственном уровне были развеяны эти тревоги и опасения, которые сегодня ощущаются в профессиональном сообществе».
При этом Миронов от лица театрального сообщества добавил, что согласен со сказанным Путиным, что понимает меру своей публичной ответственности. Как и то, что любой художник может попасть под огонь жесткой критики, и то, что деятели искусства должны вести уважительный диалог с обществом, «формируя позитивные ценности». Но это все выглядело достаточно дежурно, а главная мысль корпорации (не театральной даже, а шире) читалась явно – говоря по-простому, Путина попросили еще раз громко дать гарантии свободы творчества.
И президент, конечно, их бы дал – тем более что у него и в мыслях не было ограничивать «вольности искусства». Но Путин захотел выяснить – а кто же эти чиновники, которые нарушают закон. И он стал уточнять:
«Мы не так часто собираемся, поэтому хотелось бы просто, честно говоря, услышать: кто, когда и что пытался запретить, чтобы у нас предметный разговор был и по-честному».
В ответ Миронов привел пример «из последних»: «Вы тоже, наверное, слышали, что к запрету попал спектакль «Иисус Христос – суперзвезда» в Омске». Режиссер имел в виду недавнюю историю – гастроли питерского театра с этим спектаклем в Сибири сорвались по причине того, что после обращения одной местной общественной организации о кощунственном характере рок-оперы местные власти решили запретить его. Именно так эта история подавалась в либеральной и не только прессе. А то и похлеще, вроде «Мракобесы из РПЦ вводят цензуру в искусстве».
То, что Миронов вспомнил эту историю, неудивительно. Она громко прозвучала, на нее ссылался и Константин Райкин в своем нашумевшем выступлении с обличением «цензуры». И озабоченность Миронова можно понять – действительно, всегда есть опасность того, что начнется цепная реакция: «мы боимся, когда такое случается в маленьких городах, это очень быстро может распространяться». Режиссер вспомнил и то, как к нему тысячу раз подходили «доброжелатели» с предложением убрать из репертуара его Театра наций «Сказку о попе и о работнике его Балде». Все это было очень тревожно – но Путин хотел подробностей:
«Кто запретил-то его?
Миронов: Власти.
Путин: Власти какие-то абстрактные – или конкретные есть власти, представленные конкретными людьми? У нас министр здесь вот, Владимир Ростиславович.
Миронов: Это было не рекомендовано.
Путин: Владимир Ростиславович, вы запретили?
Мединский: Я пытаюсь разобраться сейчас, Владимир Владимирович. Я точно не запрещал. Министр культуры Омска, Виктор Прокопьевич, он бывший директор Омского драматического театра. Ему бы в голову не пришло запрещать. Сейчас выясняю.
Путин: Да, надо вот с этим разобраться. Понимаете, мы такие вещи должны все-таки доводить всегда до логического завершения, потому что просто так с обеих сторон сказать: «Вы запретили», а вторые говорят: «А мы к этому никакого отношения не имеем». Надо понять, что реально происходит. Только поняв реально, что происходит, можно сделать и выводы правильные, и принять соответствующее решение».
Пример, приведенный Мироновым, явно оказывался неудачным. В том смысле, что история с «запретом» в Омске рок-оперы «Иисус Христос – суперзвезда» относится к числу тем, в которых при разбирательстве выясняется совсем не то, что возмущает либеральную общественность. И если об этом не знали деятели искусства, то это лишь подтверждает неумение вникать в суть вопроса.
В конце совещания Путин вернулся к этой теме и уточнил, что церковь вообще относится к этой рок-опере «нейтрально-положительно», так что никаких протестов РПЦ не было. Так оно и есть – но были протесты общественной организации, и, может быть, именно их испугалась местная власть? На самом деле и этого не было. Все проще – если выслушать обе стороны, и директора театра, и питерских гастролеров, то выясняется примерно такая картина.
Спектакль собирались в очередной раз привезти в Омск. Но в какой-то момент директор омского театра, на сцене которого должны были выступать питерские артисты, отказался от спектакля. Сам директор, Борис Родберг, говорит, что никакой отмены не было, потому что и самого спектакля в планах не было. Но пускай он лукавит – и все же решение об отмене принимал сам театр. Кто мог надавить на него? Областное министерство? Но оно отказывается. Местная епархия РПЦ? Но и она ни при чем.
Скорее всего, сам директор после разговора с каким-нибудь местным чиновником и неофициальной рекомендации решил отказаться от гастролей – перестраховаться, как бы чего не вышло. Потому что помнил о прошлогодней истории в Новосибирске, где директор местного академического театра оперы и балета Борис Мездрич был уволен после скандала вокруг оперы «Тангейзер». Тогда против спектакля выступила местная епархия, он был отменен, а на увольнении Мездрича настоял федеральный минкульт – потому что та постановка «Тангейзера» действительно была кощунственной, оскорблявшей чувства верующих.
Но кто мешал сейчас гастролям питерского театра в Омске? Никто, только страх директора. А вдруг и за «Суперзведу» снимут с должности? Лучше не подставляться. Но эта тема не имеет отношения к цензуре и к страшным чиновникам. Она имеет отношение к непониманию «деятелями культуры» собственной страны.
Речь даже не о постановщиках оперы «Иисус Христос – суперзвезда», а о директоре омского театра. Мог ли он просто поговорить с недовольными гастролями? Теоретически да, а практически – нет. Потому что он, скорее всего, вообще не понимает, чем они возмущаются. Все эти «православные активисты» для очень многих «деятелей искусства» – люди дикие, отсталые, у которых и ценностей-то никаких нет. Но в последнее время их стали бояться, потому что вдруг увидели, что с их мнением соглашается власть, что она порой реагирует на их протесты.
Поэтому одни «деятели культуры» перестраховываются, а другие потом пытаются устроить скандал вокруг «цензуры». А все потому, что не могут – или не хотят? – понять мотивации Путина. Который действует так не только потому, что он ближе к народу, но и из-за заботы о сохранении общественного спокойствия. И о безопасности тех самых творцов:
«Здесь всегда очень тонкая грань между тем, что я назвал опасным эпатажем, и свободой творчества. Эти активисты, я условно говорю, пришли в редакцию Charlie Hebdo и расстреляли людей. Вот вопрос: нужно ли было этим карикатуристам наносить оскорбления представителям ислама? Они воспринимают как оскорбление то, что было опубликовано. Другое дело, что, может быть, художники не хотели никого оскорбить, но они оскорбили. Повторяю, это тонкая очень вещь, тонкая грань, это зависит все от чувства такта нашего с вами, с одной стороны – чиновничьего аппарата, с другой стороны – представителей творческих профессий.
Чиновники часто действуют не потому, что они хотят что-то сдержать, «хватать и не пущать», у нас общая установка этого не делать, не возвращаться к этому никогда, но многие не хотят, чтобы у нас трагедии повторились такие, как в Париже. Мы не должны об этом забывать ни на секунду. Если у представителей одних конфессий это вызывает такую, скажем мягко, неадекватную реакцию и ведет к преступлениям, у представителей других конфессий такого, слава Богу, нет. Но это не значит, что не может быть какого-то всплеска, там ведь тоже достаточно радикалов, во всех конфессиях. Просто мы должны это иметь в виду и ни в коем случае не доводить до этого, не раскалывать общество на это. Я ведь, обратите внимание, когда говорил об этом, сказал, что в самом сообществе должны быть выработаны определенные критерии. Они тонкие, как я уже сказал...
Эти критерии нужно выработать и в творческой среде. Непростая задача, но было бы очень хорошо, если бы не мы, а вы смогли это сделать. И тогда мне было бы легче останавливать, честно говоря, и чиновников, которые переходят границы. Таких, конечно, достаточно у нас всегда было в России, и тем более в Советском Союзе. Давайте вместе над этим подумаем, вместе. Хорошо?»
Собственно говоря, именно это и называется ответственностью художника перед обществом, перед своим народом. И власть здесь может лишь обратить внимание «деятелей культуры» на то, как опасно «творить», под собою не чуя страны. Потому что она в ответе даже за тех, кто считает себя умнее и ее, и народа.