Заместитель председателя комитета Госдумы по международным делам Алексей Чепа выступил с предложением реанимировать бывшие советские военные базы за рубежом. «Национальным интересам отвечало бы восстановление ранее закрытых наших военных баз в Латинской Америке, Юго-Восточной Азии и Африке», – сказал парламентарий, уточнив, что это нужно для предотвращения «военных действий против дружественных государств со стороны внешних сил». «Россия выступает гарантом соблюдения прав человека, в отличие от Соединенных Штатов, которые содержат более 650 военных баз ради установления геополитического контроля над мировым пространством», – считает Чепа.
Создание баз ВМФ в Карибском заливе – куда более ответственная мысль. Речь может идти о постройке инфраструктуры для базирования подводных лодок, причем необязательно стратегических ракетоносцев
Ранее пресс-секретарь президента России Дмитрий Песков рассказал о причинах, по которым был поднят вопрос о возможном восстановлении российских военных баз на Кубе и во Вьетнаме. До того замминистра обороны Николай Панков заявил, что Минобороны занимается вопросом возможного возвращения этих баз.
Тонкость контекста
У предложения Алексея Чепы есть определенные временные и личные контексты, которые требуют их конкретизации и отделения от вопроса о необходимости расширения российского военного присутствия за границами РФ. Если этого не сделать, возникнет множество лишних вопросов к самой идее создания новых баз и реанимации старых, что может в итоге повлиять на реализацию проекта.
Во-первых, это предложение было озвучено в преддверии голосования по закону о бессрочном размещении в Сирии российского военного контингента. Это самый первый законодательный акт, который утвердил новый состав Госдумы и тем самым легитимизировал уже существовавшие российско-сирийские договоренности о бессрочном использовании авиабазы Хмеймим и «пункта снабжения ВМФ» в Тартусе. Данные соглашения действуют уже год, но требовали дополнительного одобрения парламентом в новом виде, который подтверждает права РФ на использование этих объектов на территории Сирии в интересах МО РФ на бессрочной основе и с учетом дополнительных договоренностей с правительством в Дамаске. Там много чисто юридических деталей, которые требовали парламентского утверждения как со стороны России, так и со стороны Сирии. Это правовой статус военнослужащих, их подсудность, распределение ответственности и финансирования и множество других необходимых моментов, обычно не заметных для тех, кто следит только за сводками боевых действий. В таком контексте предложение заместителя председателя одного из двух профильных комитетов Думы (второй – по обороне и безопасности) выглядит уместным и своевременным. Человек решил к месту расширить и углубить предложение, которое и так давно витало в воздухе.
#{weapon}Но, во-вторых, Алексей Чепа упомянул в своем заявлении все обитаемые мировые континенты, кроме Австралии, что сильно расширило его предложение, выведя его за рамки понятия «бывшие советские базы». На пике активности СССР в третьем мире официальных баз за границей было не так уж и много. Помимо сирийского Тартуса, был объект электронного слежения на Кубе (ставим галочку напротив позиции «Латинская Америка») и два пункта снабжения ВВС и ВМФ во Вьетнаме (галочка у «Юго-Восточной Азии»). Некоторое время (но недолго) функционировал так называемый рыбный порт на острове Сокотра, который принадлежал в те времена ныне не существующей Народно-Демократической Республике Йемен. В разные периоды советские войска (официально и не очень) располагались в Эфиопии, в той же НДРЙ на континенте и в Анголе. Стоит подчеркнуть: сейчас мы говорим о длительной дислокации на основании официальных межгосударственных договоров, а не о разовом прибытии военных советников, например, в Египет, Ливию, Алжир, Индонезию, Мозамбик, Сомали и даже Марокко (был такой малоизвестный факт), но при этом забываем об Афганистане.
Чепа сделал это заявление в формальном соответствии с должностью, но с точки зрения идеологического обеспечения данного проекта можно было бы выбрать и другую фигуру. Нынешний заместитель председателя комитета ГД по международным делам от «Справедливой России» (один из богатейших ее представителей, кстати) известен в том числе своими коммерческими проектами в Анголе (заодно он трудится еще и председателем Фонда дружбы и сотрудничества с Анголой) и еще в нескольких странах, входивших в 70-80-х годах в орбиту советского и китайского влияния в черной Африке – Намибии, Конго, Мозамбике и даже в ЮАР. Если бы с предложением расширить российское военное присутствие на другие континенты выступил человек, не имеющий личных коммерческих интересов в странах, которые теоретически могли бы принять новые российские базы, предложение от этого только выиграло бы. А сейчас очень сложно отрешиться от мыслей о лоббизме, который при отсутствии опыта парламентской и кулуарной работы способен дискредитировать любую хорошую идею. Чепе не обязательно было начинать свою парламентскую работу с такого прямолинейного заявления, можно было бы передоверить «право первого слова» другому депутату или даже СМИ без ссылки на себя, любимого.
Теперь необходимо отделить весь этот контекст от действительно прорабатываемого вопроса расширения российского военного присутствия за границей в целях обеспечения безопасности и национальных интересов РФ и ее союзников.
Америка и Европа
За последнее десятилетие было три проекта создания российских военных баз в дальнем зарубежье на пустом месте. Наиболее перспективными считались проекты баз снабжения для ВВС и ВМФ в Венесуэле и Никарагуа. Российские бомбардировщики стратегической авиации несколько раз совершали сверхдальние перелеты в Венесуэлу, а корабли неоднократно заходили в порты в Карибском море. Проводились громкие совместные учения в воздухе и океане. При живом Уго Чавесе и более стабильной экономической ситуации такой проект был вполне реализуем, однако возникал вопрос его целесообразности. Размещение авиации в Латинской Америке однозначно было бы воспринято в США как «новый карибский кризис», а об этом и так сейчас твердят все американские телеканалы. Но дело даже не в этом, а в том, что такая база (или даже просто – «аэродром подскока») была бы слишком уязвима и потребовала бы создания серьезной инфраструктуры ПВО, как сейчас в Сирии. Данный проект выглядит привлекательно только с точки зрения школьного глобуса и принципа «отсель грозить мы будем», а на практике требует куда более серьезной проработки, чем можно представить с обывательской точки зрения. Например, в Венесуэле недостаточно производительных мощностей для топлива и его придется привозить с собой (вспоминаем блокаду Кубы) или даже прокладывать новые трубопроводы к аэродромам. Да и базирование в Венесуэле пяти-шести бомбардировщиков дополнительного стратегического преимущества не прибавит – американцы просто переставят в Техас и Нью-Мексико несколько дивизионов ПРО. Так мы обеспечим рост заказов в американском ВПК, увеличим число рабочих мест в Альбукерке и избирателей Клинтон в южных штатах, а Венесуэла при этом будет претендовать на роль стратегического союзника, что потребует от Москвы взятия на себя дополнительных политических и военных обязательств. Это при том, что территориальная проблема с Колумбией все еще не решена и никогда не будет решена (отдельное спасибо Боливару и Сукре).
А вот создание баз ВМФ в Карибском заливе – куда более ответственная мысль. Речь может идти о постройке инфраструктуры для базирования подводных лодок, причем необязательно стратегических ракетоносцев. Крупный международный кризис (если уж мы говорим именно о стратегии) потребует, например, блокирования Панамского канала, а для этого идеально подойдет базирование на Никарагуа. Другое дело, что там таких портов просто нет, потребуется их строить на пустом месте. Но сейчас существует даже полуфантастический проект нового канала по территории Никарагуа, так что возможно все.
Вторым таким проектом были свернутые после парламентских выборов в Аргентине переговоры о базах снабжения ВВС и ВМФ в Пуэрто-Вальдивия. Задумка идентичная: базирование на крупнейшей военно-морской базе Аргентины позволяло бы блокировать Магелланов пролив в случае стратегического конфликта. Но после поражения Кристины Киршнер это уже завиральный проект, да и интересы Аргентины в исполнении Киршнер были достаточно прагматичны – ей был нужен «старший брат», за которого можно спрятаться в конфликте с англичанами вокруг Фолклендских островов. Стратегическая выгода России при реализации такого проекта выглядела бы совсем уж «стратегической» – все-таки перспектива глобального противостояния с необходимостью борьбы за основные точки Мирового океана выглядит менее реалистичной, чем возобновление борьбы за Фолкленды. А «вписаться за сестру» пришлось бы.
Третий проект был наиболее закрытым и больше политическим, чем военным: Черногории предлагались уникальные финансовые условия за создание российской военно-морской базы в Баре
Третий проект был наиболее закрытым и больше политическим, чем военным. Черногории предлагались уникальные финансовые условия за создание российской военно-морской базы в Баре. Речь тоже шла о пункте снабжения и обслуживания подводных лодок, который обеспечил бы российское присутствие в Восточном Средиземноморье в дополнение к Тартусу. Эти переговоры начались задолго до острой фазы сирийского кризиса и носили больше политико-стратегический характер, чем исключительно военный. Финансирование базы и ее инфраструктуры могло бы стать альтернативой вступлению Черногории в НАТО, тем более что альянс не предлагает Подгорице особых финансовых выгод в связи с этим политическим выбором. Переоснащение крошечной армии на стандарты альянса – не тот аргумент, который может серьезно заинтересовать бюджет. Но эта дипломатическая битва была проиграна, и руководство Черногории навязало своему народу путь на сближение с НАТО, пользуясь активной поддержкой проамериканских и НКО, и либеральной части интеллигенции (в том числе и сербской). Предстоящие парламентские выборы вряд ли что-то изменят, но уже сейчас ряд местных и сербских СМИ объявляют о возможном «вмешательстве России» и опасаются «пророссийского майдана».
Африка и Азия
Старые советские базы – электронная система слежения в Лурдесе на Кубе и базы обеспечения во Вьетнаме – те самые проекты, которые вызывают сейчас на себя больше всего внимания. Генеральный штаб должен оценить, в каком состоянии находится оборудование в Лурдесе, если оно вообще там есть. В свое время присутствие на Кубе было свернуто, а морально устаревшее электронное оборудование вывезено. Целесообразность присутствия там тоже придется оценивать отдельно. Американские системы прослушки и контроля за эфиром, подчиненные АНБ, расположены в Техасе и добивают до Колумбии с Венесуэлой. Резонный вопрос: насколько безопасным будет оборудование на Кубе высокотехнологичных электронных систем и что потребуется для обеспечения их автономной работы? Речь идет не о финансовых затратах, а именно о безопасности работы такой базы, учитывая потенциальное проникновение на Кубу американской агентуры и очевидное географическое и технологическое превосходство США на их «заднем дворе». Возможно, такая задача разрешима, но дело ведь не в том, чтобы обязательно что-то поставить на Кубе, а в том, чтобы это приносило пользу. Речь могла бы идти о системах раннего предупреждения ракетной атаки, но это сложно технологически, хотя и не так затратно, как, скажем, на Крайнем Севере. Это уже вопрос к оценке стратегических рисков, и снова надо вспомнить, что для РФ все это – отдаленные театры военных действий, на которых одинокий объект – просто большая цель. Требуется вновь думать об обеспечении ПВО и ПРО, а это тоже вызовет истерическую реакцию в Вашингтоне, да и не факт, что нынешнее кубинское руководство пойдет на столь масштабное размещение российских военных объектов.
#{smallinfographicleft=755119}Теперь базы во Вьетнаме. Они и так уже по факту существуют, но требуют переоборудования и юридического обеспечения. Другое дело, что в развивающемся конфликте вокруг островов Спратли Россия получила возможность выбора. Филиппины тоже выглядят перспективной площадкой, но здесь придется учитывать заинтересованность Китая, которая может перевесить все стратегические рассуждения о создании баз в Юго-Восточной Азии.
Наконец, перспективные варианты в Черной Африке. Ангола – нефтедобывающая страна, ключевые позиции России в которой серьезно пошатнулись после 1991 года (забудем о депутате Чепе, коммерческие интересы которого связаны с рыболовством, а значит, и с портами). За последнее десятилетие туда вернулось историческое влияние Португалии, вплоть до репатриации многих белых португальцев, уехавших еще в 70-е – после победы национально-освободительного движения, поддержанного Советским Союзом. И сейчас наши позиции в Анголе слабее, чем в ЮАР, сотрудничество с которой идет даже в ядерной и космической сфере.
Разведывательные спутники армии ЮАР, по сути, контролируются Россией, информация с них сперва поступает в Ватутинки и лишь потом, после обработки, передается в Йоханнесбург и Салданью. Функционируют и совместные центры по обработке космической информации, а степень российского влияния в старом ядерном центре ЮАР оценить сложно из-за отсутствия адекватной информации из Претории. Однако и в этой ситуации говорить о возможности и целесообразности создания каких-либо полноценных военных баз было бы преждевременно. Дело не только в сложной внутриполитической обстановке, которая не гарантирует долговременной основы таких взаимоотношений. Главным конкурентом России в регионе уже давно стал все тот же Китай, который не претендует на физическое присутствие, но в ежедневном режиме теснит и российский бизнес, и наши политические позиции. В диалоге с Пекином по Африке постоянно присутствует элемент «старорежимного» раздела сфер влияния, на котором с удовольствием играют местные элиты. В последние пару лет вроде бы наметился консенсус с Пекином об этом пресловутом «разделе» в экономическом плане, но российские военные корабли и так могут заходить в Салданью, для этого не требуется создание некой специальной инфраструктуры по сирийскому принципу. Другое дело, что военно-морская инфраструктура ЮАР за годы правления АНК пришла в упадок, и даже для того чтобы поддерживать базу в Салданье, потребуются серьезные финансовые вложения, на которые рассчитывает Претория, но не факт, что они стратегически окупятся для России. То есть российские военные интересы в регионе вполне могут быть обеспечены без дополнительного присутствия, торжественного открытия новых военных баз и заключения далеко идущих соглашений. Все можно сделать тихо, не привлекая особого внимания.
Отдельная история: обеспечение снабжения российских гражданских объектов в Антарктиде, которые традиционно базируются в Кейптауне и частично в Аргентине. В связи с потерей позиций в Аргентине возрастает роль ЮАР. Но это вопрос двусторонних отношений, не связанных с военным присутствием.
Сухой остаток
Таким образом, идея о расширении российского военного присутствия за границей нуждается в дальнейшем уточнении. Просто натыкать по планете базы – идея привлекательная для школы, и упомянутые 650 американских баз в этом смысле не оправдание. Некоторые из них не более чем пункты снабжения, другие – местные аэродромы, взятые в аренду на странных условиях и с присутствием немногочисленного персонала обеспечения. Хотя общая картина, конечно, угрожающая.
Но стратегически сейчас куда большую опасность представляют попытки США создать присутствие в Арктике, чем их отдаленные базы, например, в Латинской Америке. Правда, к примеру, пресловутая база на острове Диего-Гарсия в Индийском океане действительно представляет для обороны РФ стратегическую угрозу, поскольку оборудована специально для обеспечения стратегических ракетоносцев, так что организует запуски по территории РФ из отдаленного региона, что требует присутствия специальной системы ПРО на южном направлении, в том числе через российскую базу в Таджикистане.
Если говорить о создании полноценных систем российского присутствия в стратегических регионах, требуется оценить не только риски, но и целесообразность создания того или иного объекта. Политическая составляющая – это одно, военная целесообразность – совсем другое. И оба этих принципа необходимо совмещать.