Первые минуты внутри копошится рефлекс, выработанный еще при Союзе: если изображения нет, а звук есть, надо постучать по телевизору. Но тут уж стучи – не стучи: из кромешной темноты доносятся шорох, всхлипы, сдавленное мычание, потом вдруг вспыхнет зажигалка, очертив законченное пространство картины – деревянный гроб с Райаном Рейнольдсом внутри.
Джек Николсон сидит в кресле и читает расписание электричек Москва – Рязань
Если вы подумали, что фильм про то, как Райан Рейнольдс полтора часа лежит в деревянном ящике, вы правильно подумали.
Подобное скупердяйство в образах и планах почти всегда – удел экспериментаторов, доцентов кислых щей. Бывало, философствовали скандинавы, выдавая ленты со средним сюжетом «очень старая женщина очень долго моет очень грязную ванну» (название желательно подобрать возвышенное, но односложное – «Всепрощение», например). Провоцировали немногочисленных зрителей эгоманьяки вроде Энди Уорхола, запечатлевая то парня, которому делают минет, то парня, который ест банан. Интриговали студенты-нищеброды, у коих денег на производственный процесс нет, а желания сделать умное лицо – хоть отбавляй.
Но жанровое, зрелищное кино, заточенное на отъем денег у населения, подобных моноспектаклей объяснимо чуралось, хотя, возможно, и зря. Славно было бы пригласить живого гения, общепризнанного зубра вроде Джека Николсона, посадить его в кресло и заставить читать, например, расписание электричек Москва – Рязань (прессе можно сообщить, что это концептуальная экранизация романа Е. Замятина «Мы» под оригинальным названием «Предопределенность»). Николсон бы вытянул.
#{image=445558} Рейнольдс, конечно, далеко не Николсон, но и не о концептуализме речь. Режиссер Родриго Кортес отважно прыгает в яму, где всего один актер, три квадратных метра площади, а планы все наперечет, дабы снять вполне голливудский по качеству фильм – с сеченым монтажом и саспенсом. С сюжетом и какими-никакими, а средствами. Козыри у него, да. А вы сами-то попробуйте. Чур без флешбеков.
Британец Эдвардс («Монстры») и американец Пели («Паранормальное явление») вернули кино народу: дерзай, мол, шкет, делай как я – просто, дешево, сердито. Испанец Кортес отобрал назад. Растоптал песочницу, поломал игрушки, крикнул зычно – «чтоб так снимать, пять лет учиться нужно», хотя и сам из новичков. Минимализм «Погребенного заживо» – он не от экономии, не от амбиций, не от понтов. Это кино, сделанное по всем правилам большого бизнеса и красивой картинки. Сделанное с расчетом – трезвым, холодным, жестоким расчетом на клаустрофобию дожившей до отдельных квартир публики, которая новости об очередном заложнике в Ираке или Афгане краем уха слушает. Иди, мол, сюда, любезная, иди, что покажу. Представь – мы лежим с тобой в маленьком гробике, кислорода осталось чуть-чуть...
И у Кортеса получилось. С садизмом, достойным однофамильца-колонизатора, он давит на жалость, на чувство сопричастности, на стыд людской. Лично кладет тебя в гроб и ковыряется в нем камерой. Подсовывает незаметно мобильник – звони, кому хочешь. Попрощайся с мамой в маразме, потолкуй со стервой-тещей, обсуди с начальством страховку. Есть еще 911, есть посольство, есть люди, которым за спасение таких, как ты, деньги платят – послушай их натренированно участливый голос. Да, есть и жена, есть сын – они-то ждут, любят, но абонент временно не абонент, послушайте приятную музыку. Убить бы того, кто это придумал, кто покусился на стандартные гудки. Своими руками убить.
Действие в режиме реального времени всегда воспринимается чуть острее. Но если время еще и физически ощущается, если имеет несколько измерений (кончается воздух, сыплется с потолка песок, исчезают палочки на индикаторе зарядки телефона), ты сам становишься частью действия, завороженно следишь за условной клепсидрой, нервничаешь. Это ведь почти что тебя самого взяли в заложники арабы и закопали в мелкий песок. Тебя – живого и теплого. И хочется, нестерпимо хочется толкнуть незнакомого соседа, спросить: «Ведь его спасут, ведь правда? Спасут же?»
Ага, спасут. Вот только шнурки погладят – и сразу спасут.
Теперь ясно, почему Рейнольдс. Средней руки ромкомовский актер с амплуа «вечный лимитчик» – он не из американской провинции даже родом, он из Британской Колумбии (где это?). Лицо имеет простое, ореола звездности лишен начисто, к голливудским небожителям не причислен. На его месте представит себя каждый из Кентукки и даже кое-кто из Капотни. Впрочем, если ты всё-таки из Капотни, фильма не получится – не наберется надежд, обломов и истеричных бесед по мобильнику на целый фильм. Один будет только облом – в самом начале, и никакой надежды, никаких разговоров: кто хоть раз пытался дозвониться до российских посольств или консульств, поймет, о чем речь.
По жанру «Погребенный заживо», разумеется, триллер. Но если подходить к нему с той точки зрения, с которой фермер оценивает урожайность картошки, если пересчитать всё ужасное на единицу площади (3 кв. метра, напомним; Мичурин чертов!) – то и полноценный хоррор. На этой делянке испанцы в последние годы делают многих, поставляя на рынок как изначально прокатные вещи («Приют»), так и материал для покадровых ремейков («Репортаж»). Делали бы, возможно, и раньше, ужастики на Пиренеях ценили всегда, но в кинематографическом их воплощении традиционно рассматривали страх то с точки зрения католицизма («Монахиня», тот же «Репортаж»), то через брутальное порево («Сексуальный каннибал», «Оргия живых мертвецов», «Лилиан – извращенная девственница»; не шучу я, есть такие фильмы). В этом смысле война в Ираке – тема куда более актуальная, да и не без социальщины. Но взгляд на неё у Кортеса всё равно чисто испанский.
#{movie}Официально Мадрид входил в коалицию, что брала в 2002-м Багдад, идя на запах нефти и мстя за папашу Буша. На передовую испанцы старались не лезть, поспели лишь к разбору шапок, но получили по шапке ощутимей многих. Ровно 911 дней спустя (вновь налицо пошлейшая любовь арабов к красивым эффектам) рвануло в столичных поездах, счет погибших пошел на сотни, раненых – на тысячи. Потом были выборы, и повинные в военной авантюре «правые» проиграли их с треском, позорно, так, что оправиться не могут до сих пор.
Теперь Испания – «левая» страна для «левых» высказываний. И режиссер Кортес – он тоже «левый», ноблес его оближ. В каком гробу он видел нынешний капитализм, было понятно еще по фильму «Concursante», из гроба «Погребенного» современная (точнее, американская) модель вкупе со всей западной цивилизацией выглядит еще гаже, еще позорнее. Для того и закопан в песочек простой работяга, полезший в иракскую мясорубку с голодухи, для того и предложено лечь с ним рядышком, чтобы ощутили мы дежурное настроение общества на своей шкуре: моджахеды заложника взяли, десятого с прошлой пятницы, каждый день одно и то же... Тоска.
Мертвые должны лежать в могилах (есть у испанцев фильм и с таким названием, кстати), а кто в могиле, то уже мертвый. Послушайте приятную музыку.
Другой вопрос, что испанцы хотя и «левые», но водить мультикультурные хороводы вокруг минаретов почему-то не желают, борьбу правозащитно-мыслящих соседей на данном фронте саботируют. Помнят, видимо, берберов, а еще пуще – реконкисту, когда учили берберов за людей не держать, крепко помнят, кровью, да и мадридские взрывы им лишний раз про то напомнили. Кортес же, как и было сказано, – типичный испанец. Хоть и ругает он западную цивилизацию – большой и бездушный арифмометр, но в том же смысле, в котором Черчилль ругал демократию: это плохо, очень плохо, просто ужасно, но ничего лучше пока не придумали.
Весомо, грубо, зримо западной морали в фильме противопоставлена мораль исламская. Кортес играет по-честному, дает похитителям «погребенного» возможность объясниться. Ничего нового, разумеется, но жизненно – слышали по «Аль-Джазире» сотню раз: 11 сентября – это не я, и Саддам Хусейн – тоже не я, я войны не хотел, но вы пришли, всё разрушили, а семью кормить надо и т.д. Убедительно, на первый взгляд, но если показанному уровню садизма и жестокости на Западе соответствует клинический маньяк, вроде Конструктора смерти («Пила»), то на суннитском Востоке его носитель – заурядный обыватель, рядовой человечек, просто у него свои проблемы, ему «многаденег» хочется. Эти «многаденег» – озвученная цена за жизнь гяура, но держать перед гяуром слово, в принципе, необязательно. Аллах разрешил.
Разумеется, ни хулы, ни прямых обвинений в адрес ислама в фильме не прозвучит (Кортес не дурак, он жить хочет), но ощущение сопричастности всё расставляет по местам. Пробьется сквозь толщу песка пенье муэдзина, оскалится арабским алфавитом экран мобильника, отлетит в угол гроба отрезанный палец, обогатится YouTube очередным роликом с показательной казнью заложника – и многое станет понятно. Тут и неверующий перекрестится, если он муж-отец-сын-брат, и вздохнет тяжело, и пойдет оформлять лицензию хотя бы на охотничье оружие. Так, на всякий случай.
Словом, для солдат ЦАХАЛ просмотр данного фильма носит обязательный характер. Европейским правозащитникам тоже – полезно будет. Но есть вероятность, что придется их скотчем к стульям приматывать, спички между век вставлять. Могут ведь не вытерпеть, что они, не люди, что ли? Мирным-то людям рекомендовать «Погребенного заживо» к просмотру мне не хочется. Чай, не садист я, не изверг, не Кортес-колонизатор.
Послушайте лучше приятную музыку.