Чтобы понять всю новизну этих полотен, нужно представить себе художественный контекст их создания. Ведь в свое время передвижники были столь же скандальны, как и футуристы полвека спустя. Юбилей Ивана Крамского – 170 лет со дня его рождения – хороший повод вспомнить о том, как начинался русский живописный реализм.
В Артель из Академии
Представьте школьников, которые отвергают предложенные темы сочинений, и вам станет понятна вся дерзость этого поступка
Наверное, протест против отживших художественных форм возникает исподволь, незаметно созревает и проявляется со всей наглядностью, когда появляется личность, способная не только сформулировать принципы нового искусства, но и собрать вокруг себя единомышленников. Именно сочетание этих двух факторов содействует успеху «переворотов» в мировой художественной культуре.
Иван Николаевич Крамской был именно таким человеком. Сын провинциального мелкого чиновника, он поступил в петербургскую Академию художеств в двадцатилетнем возрасте, успев до того побывать писцом в канцелярии, учеником иконописца и ретушером у фотографа, с которым много ездил по России.
Листая многочисленные западные альбомы с названиями типа «500 шедевров мировой живописи», мы найдем в них не много полотен русских живописцев XIX века. В лучшем случае Иванов и Репин. И это понятно – там хватало своих реалистов, и новизна передвижников, ударившая, как плетью, по глазам отечественной публики, невнятна западному взгляду. Впрочем, история искусств любого народа интересна именно своими локальными проявлениями, общие закономерности навевают тоску и заставляют думать о неизбежном торжестве глобализма даже в таких частных проявлениях человеческой жизнедеятельности.
Как бы там ни было, после 1863 года история отечественной живописи дополнилась новой главой. Бунт четырнадцати – так назвали поступок выпускников Академии художеств, которые отказались писать программные работы на заданные темы, определенные советом Академии. Представьте себе школьников, которые отвергают предложенные экзаменаторами темы сочинений, – и вам станет понятна вся неслыханная дерзость этого поступка.
Его итогом стало создание творческого союза, названного той же аббревиатурой, что и заведение, которое они покинули ,– АХ. Это совпадение не случайно. Вместо Академии художеств – Артель художников, которая трансформировалась в Товарищество передвижных художественных выставок. Главную роль как в протесте студентов, так и в создании новых сообществ играл Иван Крамской. Выставки действительно перемещались по разным городам России, что позволяло демонстрировать работы членов Товарищества не только столичной публике.
Как сказали бы сегодня – верная поведенческая стратегия. Продуманный жест в культурном пространстве. Хороший пиар. Довольно дико применять эти понятия к столь отдаленным от нас периодам, но нельзя не признать – позиционирование новой школы, реклама своих произведений путем организации серий выставок в разных городах, определенный эпатаж – все это вместе взятое позволяет говорить о передвижниках как об очень хороших аналитиках рынка. Или просто людях, учуявших шестым чувством требования времени. Ведь многие пытались делать то же самое в разные периоды истории – ан нет.
Из новаторов в классики
Крамской был востребованным художником, особенно часто ему заказывали портреты |
Как часто бывает с «хулиганами» от искусства, из них впоследствии получаются неплохие академики. Крамской был востребованным художником, особенно часто ему заказывали портреты. Среди моделей Крамского – Лев Толстой, Николай Некрасов, Павел Третьяков. Другой излюбленный жанр, в котором работал художник, – сочетание портрета и бытовой сцены. Первое, что приходит на ум в этой связи – «Незнакомка» (название народное, на самом деле – «Портрет неизвестной»).
Она смотрела на нас с репродукций и конфетных оберток. Неплохой, кстати, рекламный ход, прививающий массам любовь к отечественной живописи (или хотя бы ее узнавание, что тоже немало). К сожалению, нельзя делать фантики с Шагалом или Малевичем, а ведь кто знает, как изменилось бы мировоззрение россиян?
Именно эта назойливость воспроизведения в несвойственном картине контексте закономерно превратила полотна передвижников в материал для соцартовских медитаций, усиленных возможностями, которые открывали новые технологии. Голограммы и пепельницы с «Незнакомкой», многочисленные «фотожабы», использующие сюжеты передвижников, – своего рода плата за славу, за узнаваемость, за бывшую когда-то потрясающей новизну.
Любопытно, что эти манипуляции направлены, независимо от намерений, на снижение пафоса, который несли в себе эти работы. Реализм, по словам Крамского, «действительное искусство в его настоящем значении и высший его род». Но тенденциозность сослужила ему дурную службу. Реализм, оказывается, надо всего лишь тиражировать, умножить его заигрывание с «правдивым отображением действительности», его фотографический потенциал, и на какой-то стадии наступит перенасыщение, это просто перестанет восприниматься, а потом станет подвергаться разного рода деконструкциям.
Волны течений и направлений сменяют друг друга, но стоит все же представить себе эффект первовидения. Ведь когда после унылой и предсказуемой живописи, использовавшей автоматические приемы, зритель видел картины передвижников, в его сознании что-то менялось. «Оказывается, можно и так» – с этого осознания всегда начинается новый виток развития культуры, одним из которых и была деятельность передвижников во главе с Иваном Крамским.