Затрагивать священные принципы? Посягать на Саму? На Нее? На Частную Собственность? Ни-ни. Сразу начнется – где? Кто? Какая частная? У кого собственность? Мы все тут давно акционеры. ООО. ОАО. МММ.
Рабочие на заводе? Практически совладельцы. Уборщицы в офисах? Операторы вакуумно-уборочных агрегатов и члены профсоюза. Маркс? – Кто такой? А, этот, с бородой, ну так он давно устарел. Забыт. Побрился и умер. И вы забудьте Маркса. Классовые привилегии? Забудьте тем более. Все мы давно хлебаем из одного корыта. Из «Макдоналдса». Покупаем в Gape. Все люди друг другу – что? Правильно! Средний класс. Никакого антагонизма. Зарубите!
Это анахронизьма – говорить об классовом антагонизьме. Моветон.
Рабы и пациенты
Маньяки, насильники, расчленители и темные убийцы. Разномастные жестокие безумцы. Оборотни. Люди днем, монстры ночью
От частого повторения ложь не стала правдой. Живут по лжи. Скользят по накатанному пропагандой. Повторяют либеральные мантры. Загнанные в молчание, с забитым в сознание кляпом. Неравенство, рабство и зависимость стали привычкой и образом жизни.
Их почитают за «свободу»: «Мы ездили отдыхать в Европу!»
В XXI веке рабов держат на длинной цепи.
Раньше хоть можно было поднять восстание и бежать. Мечтать о другой жизни. Теперь? Отпуск закончен, и раб сам возвращается на галеру. Ему не о чем мечтать. У него все есть. Телевизор, VCR, два компа и холодильник. Слова «кредит», «бюджет», «ипотека» бряцают как звенья кандалов.
Тотальный идеологический дискурс не оставляет никаких шансов вырваться за его пределы. Никаких интеллектуальных, рациональных возможностей разрешить реальность разумно и критически. Критически разумно. Только бьется внутри неизъяснимое, невыразимое недовольство. Так волчья тоска рвется ночью на луну – обманУУУли, обманУУУУли!
Подсознание безжалостно мстит сознанию за искусственно снятые темы и вопросы. Мстит болезнью. Надсадной душевной болью.
Душевный непокой снижает производительность труда. Душа вообще непозволительная роскошь в условиях рынка. Поэтому страдания лечат быстро и радикально. Так что от души и от страданий остается одно ровное место. Полное производственного рвения.
Психология давно стала психоЛогикой. Наукой жизни. Психотерапия – манипуляционной техникой.
Мы рассмотрим Барби как показательный пример переработки человека постиндустриальной терапевтической машиной |
С помощью фармакоЛогики (бывшая фармакология) психотерапия и психологика учат недовольных жизнью, что недовольство имеет конкретные причины.
– Тебе плохо? Отчего тебе сейчас, в данный момент, плохо?
– Ну, – отвечает несчастный, – вот у меня сломалась посудомоечная машина. – Значит, дело не в жизни вообще. А в том, что у тебя сломалась посудомоечная машина. Тебе нужна новая. Заработай деньги, купи.
– Нет сил, ничего не хочется.
– А для этого у нас найдется маленькая волшебная таблеточка!
Прозак – это вам не просто так!
Недовольство жизнью – экзистенциальное, в основе своей социальное – насильственно трансформируется ангажированной психологией в чисто потребительскую сферу. Психотропный пинок – и клиент живенько поскакал на ежедневную каторгу. Работать на дядю, чтоб купить у дяди машину. Отдать и свой труд, и свои трудом заработанные кровные.
Подлинные вопросы, адресованные сущностному – жизни, переадресовались мнимому – вещи.
Химерические ценности в конечном счете порождают чудовищ.
Разделка тушки
Популярная вечерняя телепередача предоставила возможность в течение 45 минут наблюдать типичный случай. Назовем его «случай Барби». Героиня передачи получит имя американской куклы. Мы рассмотрим Барби как показательный пример переработки человека постиндустриальной терапевтической машиной.
Из биографии: возраст – в районе 40 лет. Место рождения – шахтерский город на Украине. Долго жила в Израиле. Сведения о психическом здоровье – хронический пациент, много лет принимает антидепрессанты, годами посещает аналитика. Отношение к лечению – энтузиазм.
Эмоциональный портрет – демонстративность, манерность, речевая аффектация.
Характерные черты речи: сюсюкает, иногда шепелявит.
Специфический словарь: «игрушечки» и «говнякать».
Лексика – главным образом гуманитарный сленг. Явно не знает этимологических корнесмыслов большинства, если не всех, используемых сленговых слов. Неряшлива в словоупотреблении.
Спонтанная, обкатанная речь оставляет впечатление бойкости вызубренного урока. Отработки запрограммированного ментального задания.
Без определенных занятий. В Москву приехала «по бизнесу, возглавить маленькую компанию». Пишет. Утверждает себя в независимом творчестве. Основание для этого ей дает популярность в сообществе «Живого журнала». Свои литературные работы называет «тексты».
Свысока относится к российской культуре. Юмористка. В передаче рассказала о сотруднике своей компании, не вышедшем на работу из-за похмелья. Ключевая фраза, определившая как отношение к России, так и к себе, к жизни и остальному миру: «Огромная нищая страна не может ничего ни скопить, ни вложить».
Часами смотрит телевизор. Уверена, что этим углубляет свои знания. Считает себя аналитиком массовой культуры.
Объективно: немолодая еврейка с Украины, демонстративная личность с истероидными чертами, выросла вне культурных влияний. Эмигрировав подростком, просто не успела усвоить культуру советской Украины. Из-за подросткового негативизма не сумела принять культуру Израиля. Очевидно, что такое формирование привело к конфликтности, неспособности жить. Естественно, что Барби закончила на кушетке. У аналитика.
Курс психоанализа, по сути, стал ее самым серьезным образованием, познанием жизни и единственно подлинной культурой, к которой она приобщилась. Разрешив через психоанализ свои адаптационные проблемы, Барби приняла терапию как жизненную философию. Стала горячей пропагандисткой таблеток и психоаналитических сессий.
Пример отсутствия критического мышления: считает химию таблеток лучше химии алкоголя. Не задумывается, почему одно лучше (или хуже) другого.
Другой пример интеллектуальных лакун: когда не может ответить на вопрос по ходу беседы, не останавливается, не спрашивает собеседника, что он думает по поводу своего вопроса. Новое и неизвестное ее не интересует.
Игнорирует все незнакомое и непонятное.
Пример глубокого, просто-таки органического невежества: сказала, что центр Москвы похож на окраину Лас-Вегаса. Сравнила древний европейский город с декорацией посреди пустыни. Живое место, где выросли поколения, – с борделем и игорным притоном. Жилой дом – с отхожим местом.
Культурно-историческое сознание начисто атрофировано. Этический инвалид.
Вывод: рост вне национальной культуры, в условиях предполагаемой скудности культуры семейной привел к формированию неэффективной личности и конфликту. Затем с помощью идеологического (психоаналитического) подогрева ударами фармакологического молота Барби была придана постиндустриальная конфигурация. Создана функционирующая модель. По сути, Барби твердо знает, что: 1) человек должен быть полезен, 2) он должен работать, 3) быть бедным – порочно, 4) любое поведение, делающее человека неспособным работать, – негативное и общественно неприемлемое.
В условиях частной собственности это мораль рабов. Зомби.
Так называемые тексты Барби не представляют собой ровным счетом ничего, что так или иначе выходило бы за рамки ее терапевтической культуры и наставлений. Отсутствие профессиональной критики и общая незаинтересованность позволили ей войти в остатки российской художественной среды. Ничего полезного или содержательного это присутствие не обещает.
Советы врача касаются только его пациента. Нечего транслировать болезни безродной души и оздоровляться за счет здоровых.
Доктор Лектер лечит
Ганнибал Лектер – художественная натура. Человек эпохи Возрождения |
Фальсификация душевного здоровья средствами общества, от имени общества и во имя общества привела к тому, что безумие в его самых экстремальных проявлениях стало выражением здорового протеста угнетаемой личности. Манифестом свободы.
Буржуазная демократия вырубила свет разума.
Черная критика сумеречного сознания – это ответ, рикошет и сто ножей в спину постиндустриальному счастью. Маньяки, насильники, расчленители и темные убийцы. Разномастные жестокие безумцы. Оборотни. Люди днем, монстры ночью. Бритвой по горлу – это вместо слов возражения и отрицания. Безумие берет слово, потому что разум лишен права голоса. Нож полемизирует с брюхом. Животная ярость с политкорректностью. Раскаленный прут похоти с треском рвет фригидные потроха.
То, что началось с «Пролетая над гнездом кукушки» Кена Кизи, достигает кульминации в книгах Томаса Харриса.
Впервые впечатляющая фигура доктора Лектера возникла в эпизодах романа «Красный дракон» (Red Dragon). (Книгу можно считать пресиквелом к трем последовавшим: «Молчание ягнят» (The silence of the Lambs), «Ганнибал» (Hannibal) и «Молодые годы Ганнибала» (Hannibal Rising).)
В «Красном драконе» все мотивации и настроения уже были выявлены, разработаны, разыграны и расписаны. В дальнейшем они только развивались, обосновывались и углублялись.
Жертвы маньяка – только семьи из среднего класса. Жители богатых пригородов. Обладатели большого количества дорогих вещей. Снегокат, фотокамера, кинокамера, трехколесный велосипед, гоночный велосипед, спортивное ружье для стрельбы по летящей мишени, мотоцикл, кинопроектор... Умный следователь включает в досье обилие дорогих вещей в домах жертв как особую примету преступления.
Маньяк преследует тех, кто копит и наживает. Убивает носителей добродетели среднего класса.
Тут стоит немного задержаться.
Постиндустриальное общество – это общество потребления. В нем свобода урезана до свободы потребления. Свобода потребления в свою очередь ограничена свободой санкционированного потребления. Практически это диктатура общества потребления. Таким образом, мы имеем дело с ярко выраженной несвободой в условиях диктатуры буржуазной демократии, представленной обществом потребления.
Тоталитарный характер этой диктатуры определяется безысходностью, а соответственно, проецируемым чувством безысходности всех субъектов демократии.
Маньяки Харриса в первую очередь – художники. Совершаемые им убийства есть преображающие символические акты раскрепощения людей и вещей. Умертвив свои жертвы, Красный дракон рассаживал трупы у стены и представлял перед ними грациозный балет – танец живой свободы перед лицом уничтоженного рабства. Включенная кинокамера и получившийся документальный фильм материально фиксировали и утверждали эту новую свободу взамен уничтоженной несвободы.
Кино о смерти вместо жизни – это то же самое, что протестный роман про маньяков вместо революции. Иллюзия, дикая, но благородная.
Доктор Лектер, сменивший Дракона, оказался не только изощренней и интеллектуальней. Харрис защитил своего, очевидно, любимого героя, создав ему практически непрошибаемое этическое алиби. Из последней книги стало известно, что убийца, садист и людоед – борец против нацизма. Его младшая сестренка была съедена латвийскими коллаборационистами в голодную зиму 1944 года. Первыми жертвами тогда еще не MD, а студента-медика Лектера стали фашистские пособники и палачи.
Он всех их нашел, убил, расчленил и частично съел.
Сразу возникает параллель между остальными жертвами и этими, первыми. Высокопоставленный чиновник из FBI, чей мозг доктор Лектер съел вместе со своей подругой («Молчание ягнят»), оказывается в одной компании с гнусными нацистами. А соответственно, и все общество, для которого борец с нацизмом есть преступник в розыске и маньяк, приравнивается к нацистской Германии.
Сожрать мозг представителя репрессивного аппарата – штука, может, и покруче подкладывания адских машинок в публичных местах. (Палестинские террористы – герои первого романа Томаса Харриса «Черный понедельник».)
Как и полагается в наше время настоящему маньяку, Ганнибал Лектер – художественная натура. Человек эпохи Возрождения. Музицирует, прекрасно рисует, знает точные науки, любит иностранные языки. Гурман. При первой же возможности он поспешно перебрался из США в Италию.
Писатель Томас Харрис живет там уже много-много лет. Это, конечно, смешно – с большими деньгами вроде бы как еще можно сбежать из их плена.
Зайка скакал по дорожке, и ему перерезали ножки.
Пульс у Ганнибала Лектера бился ровно. 72 удара в минуту.