–Кем вы себя больше считаете – детским или взрослым писателем?
–Сейчас в Норвегии особое внимание уделяется жанру «подростковая литература». Наверное, в России тоже, так как почти все мои книги, выбранные для перевода на русский язык, из этого жанра. Я не против, когда меня называют писателем для подростков. Но я не считаю, что они написаны для подростков.
Хорошая детская или подростковая книга – это хорошая взрослая книга. Потому что в каждом человеке живет внутренний подросток
Хорошая детская или подростковая книга – это хорошая взрослая книга. Потому что в каждом человеке живет «внутренний подросток». К сожалению, тут нет обратной связи, и хороший взрослый роман не является хорошей книгой для детей.
Мое писательство началось с переживания, случившегося со мной в 11 лет. Однажды проснувшись утром, я ощутил жизнь как загадочную мистерию, в которой я являюсь участником. В тот момент я осознал, что не смогу чувствовать саму жизнь, если не буду понимать и всегда помнить о кратковременности своей.
Я стал мучить всех взрослых вопросом: «Вам не кажется, что все окружающее нас странно?» На что они мне отвечали: «Береги себя, не думай об этом». И тогда я решил, что никогда не буду до конца взрослым человеком, который воспринимает жизнь как привычку.
–Примерно то же происходит с героиней «Мир Софии».
–Да, она находится в моменте перехода во взрослую жизнь. Когда говорят о «внутреннем ребенке», я не до конца согласен. Ребенок может быть капризным или избалованным. Он не отвечает за свое развитие и растет, как прекрасный цветок, удивляясь жизни. А лет с 13–14 подросток сам себя создает. Когда способность удивляться жизни перерастает в способность делать выводы и размышлять, София принимает важное для себя решение: навсегда сохранить в себе «внутреннего подростка», который удивляется, задает вопросы, ищет ответы.
–В тех книгах, что я читала, с главным героем-подростком происходит незаурядное событие, дающее толчок к такому решению. В «Апельсиновой девушке» это письмо от умершего десять лет назад отца, в «Мире Софии» это философские письма от незнакомца, которые приносит собака. Насколько взрослый человек может позволить себе так изменять жизнь подростка, который может испугаться, не понять, встать в позу отрицания?
–Я уже 15 лет комментирую «Мир Софии». В каждой стране возникают свои вопросы. На Кубе мне, например, говорили, что книга способствует процессу демократизации. Но обычно все отклики сводятся к двум мыслям. Первая: «Прочитал книгу, и она изменила меня в лучшую сторону». Вторая: «Спасибо за книгу. Раньше я ходил и все мне казалось странным - жизнь, люди, я сам. А прочитав, понял, что все нормально».
Вы задали вопрос, который еще нигде не задавали. Про ответственность и некую дилемму. Нужно ли просвещать детей, с какого возраста, в каком виде это должно быть, нужно ли писать о смерти в подростковой литературе? Я и сам часто размышляю над этими вопросами.
Я уже 15 лет комментирую «Мир Софии». В каждой стране возникают свои вопросы |
Человек пугается всего нового, особенно новых знаний. Студент-медик, когда первый раз сталкивается с мертвым человеком. Студент-теолог, начиная изучать веру, на какой-то момент теряет ее. Мне кажется, что человека нужно выводить из состояния невинности. Сначала он испугается, но потом привыкает размышлять в этом направлении. Испуг неизбежен, а вот способность думать нужно развивать, пока это связанно с возможностью удивляться и желанием найти ответ.
Если этого не сделать и подросток сам не дойдет до этого, то может оказаться поздно. Шаблоны и стереотипы «взрослой жизни» могут заменить саму жизнь. Я уверен, что только ощущая себя частичкой огромного мира можно что-то попытаться понять.
«Апельсиновая девушка» и «Мир Софии» – это два разных проекта. Действительно, в «Апельсиновой девушке» вопрос ответственности со стороны взрослого в неясном виде присутствует. Давно умерший отец своим письмом вторгается в новую, налаженную жизнь семьи. Пятнадцатилетний Георг воспринимает все как провокацию, но постепенно понимает важность этого письма. Для себя, для матери и ее нового мужа.
«Мир Софии» – это скорее образовательный материал. С помощью художественных средств до читателя доносится огромный пласт мировой истории и философии. Конечно, такие знания неизбежно меняют жизнь ребенка. Но мне кажется, что это не те знания, которые делают человека подлецом.
Когда я садился писать «Мир Софии», мне было очевидно будущее книги. Минимальное количество читателей, маленький тираж. Я договорился с женой, что мне нужно написать книгу, которая никогда не станет коммерческой. На что она сказала: «Хорошо, тогда пиши быстро». Для меня было большим удивлением, когда «Мир Софии» стал самой продаваемой норвежской книгой в мире. Значит, она действительно нужна людям. Как детям, так и взрослым.
–Я прочла о вас фразу, которая мне очень понравилась: «Гордер настолько добрый, что становится неловко». Вы согласны с этим?
–Действительно, я люблю писать о людях, которых называю добрыми, гуманистами. Мне это нравится, потому что близко. Хотя я написал книгу и о недобром человеке – «Дочь циркача» (оригинальное название – «Дочь директора цирка»). О таком человеке мне тоже понравилось писать.
–Недобром, чтобы показать в нем хорошее, или «не суди, да не судим будешь»?
–Не существует чисто плохих или хороших людей. Все гораздо сложнее. «Дочь циркача» представляется мне смешной книжкой. Своеобразной сатирой на современное общество, общество удовольствий и наслаждений.
Мы тонем в культуре. Произведений искусства стало настолько много, что невозможно отличать хорошее от среднего и среднее – от плохого.
Главный герой штампует гениальные сюжеты, продавая их писателям. Это большой труд – придумать сюжет и написать книгу. Отказываясь от труда писателя, герой отказывается от труда над собой. Имея дар легко придумывать сюжетные ходы, он предпочитает обменивать его на легкую жизнь. Главное – сплести паутину для менее одаренных, на его взгляд.
Главный герой «Дочери циркача» – это я, вывернутый наизнанку. Мне захотелось поразмышлять о современном обществе, ситуации в литературе и о себе самом. Таком, каким я никогда не буду, но, наверное, мог бы, сложись все иначе.