Трагедия сломленной личности творца, бывшая для советского времени частью обыденной действительности, многократно становилась темой разных искусств. Английский режиссер, руководитель гастролирующего театра «Комплисите» Саймон МакБерни к 25-ой годовщине со дня смерти Шостаковича приурочил весьма необычную постановку, которая недавно была восстановлена специально для исполнения этим летом в Париже и в Москве, в рамках Международного фестиваля имени Чехова.
Музыка на первом месте
Режиссер, руководитель театра «Комплисите» Саймон МакБерни |
Зерно этого спектакля и главная его достопримечательность – изветный струнный квартет «Эмерсон» (который составляют музыканты Филипп Сетзер, Юджин Дракер, Лоренс Даттон и Дэвид Финкель), в буквальном смысле осыпанный всевозможными «грэмми» и дающий более ста концертов ежегодно. МакБерни в «Шуме времени» даже не соединяет театральное представление с музыкой, а ставит театр в прямое подчинение последней.
Основанный в 1983 году режиссерами Саймоном МакБерни, Аннабел Арден и актером Марчелло Маньи, «Комплисите» существует в постоянном поиске «живого» театра. Его принцип – свободное соединение музыки, слов, изображения и действия, из которого рождаются удивительные и волнующие спектакли. «Шум времени» - одно из тех сценических произведений, где звук явно доминирует над остальными выразительными средствами.
Сразу после появления знаменитого квартета зал погружается в почти полную темноту. Спектакль начинается характерными шумами радио, из которых сначала вырывается репортаж о взрывах в лондонском метро, потом – отрывок из речи Клинтона, отрицающего свою связь с Моникой Левински, наконец, сообщение BBC о полете Гагарина в космос, объявление Чемберленом войны Германии, и так далее – в самую глубину славной и драматической истории двадцатого века.
Радио как машина времени
Повествование о Дмитрии Шостаковиче облечено в жанр документального радиоматериала. Из оригинальных интервью самого композитора и Мстислава Ростроповича, а также записанных актерами воспоминаний друзей и родных складывается сюжет его непростой жизни. В полумраке сцены метаются какие-то бесплотные тени, незаметно сменившие музыкантов. На заднике появляются проекции фотографий. Зрителям, за пару минут перенесенным радийной машиной времени в начало прошлого столетия, предлагают вернуться обратно, следуя за перипетиями судьбы и переливами гениальной музыки Шостаковича.
Впрочем, как выясняется, все почти часовое действие, построенное на сложных звуковых и визуальных эффектах, – лишь пролог. Скрипки, альт и виолончель, мелькнувшие на сцене в начале спектакля, однако до сих пор молчавшие, наконец-то звучат. В финале спектакля, который одновременно является его кульминацией, Эмерсоны исполняют Пятнадцатый струнный квартет Шостаковича, последний из написанных композитором и законченный им за полтора года до смерти.
Код Шостаковича
Спектакль "Шум времени" театра "Комплисите" |
Режиссер, столь смело изгоняющий театр из театрального представления, создал интересную, умную и тонкую мемориальную композицию, впрочем, главное достоинство «Шума времени» далеко не в этом. Соединение консерватории и театра дало неожиданный для публики, но, кажется, вполне предугаданный МакБерни эффект. Не самое простое музыкальное произведение, каким безусловно является Пятнадцатый квартет, неожиданно обрело в исполнении Эмерсонов ясную и четкую образность. Звучание каждой ноты, каждое крещендо и диминуэндо оказались словно бы вписаны в только что рассказанную и показанную на сцене историю и наполнены глубоким и явным смыслом, что при восприятии музыки случается довольно редко.
Со всем Пятнадцатым квартетом произошло то же, что с пятью нотами ре-ля-ми-ре-ля, составляющими основную тему третьей части Девятой симфонии Шостаковича. Стоило только узнать, что в них композитор зашифровал имя своей возлюбленной Эльмиры, как музыкальная строка зазвучала женским именем, стала этим именем и больше ничем. И точно так же Струнный квартет №15, вируозно исполненный Эмерсонами после представления «Шума времени», превратился в жесткие и горькие слова «…Я же на этот вопрос, если бы он был мне поставлен, ответил бы: нет! Тысячу раз нет!».