За примером далеко ходить не надо: Украина в 2015 году в ходе так называемой декоммунизации приняла решение не праздновать День Победы 9 мая, а вместе со «всем прогрессивным человечеством» отмечать День памяти и примирения 8 мая, а 9-го – День победы над нацизмом.

8 мая – политкорректный европейский праздник, 9-е – праздник «страны с имперскими амбициями

Сложилось негласное правило: 8 мая окончание самой кровопролитной в истории человечества войны вспоминает Запад, а 9 мая – Россия... ну и еще несколько стран. 8 мая – политкорректный европейский праздник, 9-е – праздник «страны с имперскими амбициями».

А ведь в 1945-м еще ничего не говорило о том, что отмечать мы будем какие-то разные даты, во всяком случае, по их значению.

Несмотря на определенное недоверие друг к другу, СССР и западные союзники смогли достичь согласия о послевоенных границах в Старом Свете еще в феврале 1945-го в Ялте. И ялтинские договоренности в целом соблюдались обеими сторонами.

Дальнейшая судьба Германии и ее столицы все еще обсуждалась. Более того, между союзниками уже имели место первые трения, которые позже перерастут в холодную войну. Но по подавляющему большинству военных вопросов страны антигитлеровской коалиции выполняли свои обязательства с особой скрупулезностью. В частности, установление оговоренных оккупационных зон – что, помимо прочего, требовало передачи друг другу фактически подконтрольных районов Германии – осуществлялось как по нотам.

Британский премьер Уинстон Черчилль как при личных встречах с президентом Рузвельтом, так и в письмах к нему любил порассуждать о необходимости отобрать у Советского Союза честь взятия столицы рейха, но полного понимания у своего американского коллеги не находил. Но официально Черчилль подобного рода заявления делать не решался – слишком велик был в США и Британии авторитет Красной армии и высок дух союзничества.

Гарри Трумэн, занявший Овальный кабинет в Белом доме после смерти Франклина Делано Рузвельта 12 апреля, был сторонником более жесткой линии по отношению к Москве, но в мае 1945-го он все еще осваивался во властных коридорах Вашингтона – до ухода его предшественника из жизни он мало занимался государственными делами.

Лишь два года спустя Трумэн объявит миру о новой внешнеполитической доктрине США, включавшей в том числе «сдерживание» СССР. Что же касается Черчилля, то он лишь в 1946-м, уже проиграв выборы 1945 года, произнесет свою знаменитую Фултонскую речь, ставшую главным предвестником холодной войны. И даже тогда экс-премьер подчеркивал, что говорит как частное лицо.

#{smallinfographicright=744100}В Европе главным человеком Запада был Верховный главнокомандующий экспедиционными силами США генерал Дуайт Эйзенхауэр, который еще в 1943 году наладил постоянный и доверительный контакт с советскими военными руководителями. Популярность генерала была настолько высока, что он мог позволить себе роскошь не уступать политическому давлению из Лондона и Вашингтона. К тому же он уже засматривался на Белый дом, хозяином которого стал в 1952-м.

Эйзенхауэр поддерживал дружеские отношения с маршалом Жуковым и всегда отзывался о Красной армии исключительно уважительно. Выражение «наш великий русский союзник» присутствовало практически в любом его официальном заявлении, где упоминался СССР и его вооруженные силы.

Так почему же Москва, Лондон и Вашингтон остались с разными датами столь важного события, как совместная победа?

После того как Адольф Гитлер покончил жизнь самоубийством, а берлинский гарнизон капитулировал, новые лидеры фашистской Германии – прежде всего, отмеченный в политическом завещании фюрера гросс-адмирал Дёниц – попытались договориться с англо-американским командованием или о сепаратном мире, или, на худой конец, о капитуляции исключительно войскам союзников.

Эти попытки ни к чему не привели. Выходившим на контакт с экспедиционным корпусом представителям Германии Эйзенхауэр твердо отвечал, что, во-первых, речь может идти только о безоговорочной капитуляции, а во-вторых, принимать капитуляцию должны также представители советского командования. Это, конечно, не означало, что союзники не принимали так называемые локальные капитуляции – на уровне гарнизонов, дивизий и т.д., как Красная армия приняла капитуляцию гарнизона Берлина.

Поначалу американский главнокомандующий даже предполагал, что в течение нескольких дней все войска вермахта сдадутся на западе союзникам, а на востоке – Советскому Союзу, но очагов фашистского сопротивления в Европе все еще было очень много, поэтому для прекращения бессмысленного кровопролития нужна была окончательная капитуляция всех вооруженных сил рейха.

Какое-то время главный немецкий переговорщик Альфред Йодль удачно тянул время, оговаривая с помощниками Эйзенхауэра условия капитуляции, давая возможность как можно большему количеству германских солдат организованно сдаться англо-американским войскам.

И тут американская разведка выяснила, что в распоряжении немецких частей имеется карта с разграничением оккупационных зон Германии, которую они используют для того, чтобы оказаться в руках союзников, избегая советского плена или уничтожения. 6 мая Эйзенхауэр ударил кулаком по столу: или немедленная капитуляция, или огонь будет открываться даже по безоружным солдатам и офицерам вермахта, пытающимся пересечь линию американской зоны оккупации. Одновременно с этим главнокомандующий экспедиционными силами назначил дату и место подписания капитуляции – французский город Реймс (здесь располагался штаб Эйзенхауэра), 7 мая.

Представитель РККА при американском штабе генерал Иван Суслопаров был немедленно уведомлен о готовящемся подписании акта о капитуляции. Он отправил запрос в Москву, как ему действовать, но ответ получить не успел. На свой страх и риск он прибыл в Реймс и подписал акт от имени советского командования.

Лишь после этого он получил директиву из ставки: присутствовать, но никаких документов не подписывать. Какое-то время Суслопаров всерьез опасался за свою дальнейшую карьеру и даже жизнь – Сталин был, мягко говоря, недоволен местом постановки окончательной точки в войне.

По его мнению, Германия обязана была капитулировать в Берлине, откуда и исходила нацистская угроза. Кроме того, в реймском документе лишь английский текст назывался аутентичным, что также не устраивало Москву.

Верховный главнокомандующий потребовал от Трумэна и Черчилля провести повторное подписание акта о капитуляции германских вооруженных сил. Оба лидера согласились немедленно. Но просьбу Сталина отложить официальное объявление об окончании войны до 9 мая (то есть на утро после подписания второго акта) они с извинениями отклонили.

Черчилль сослался на то, что Палата Общин требует незамедлительно ее проинформировать об окончании войны (и это было чистой правдой), а Трумэн сослался на некие «приготовления», которые уже «невозможно остановить». Как подозревают многие историки, президенту США очень понравился тот факт, что официальная дата вступления капитуляции в силу, 8 мая, совпадает с его днем рождения. И хотя он в своем обращении к нации посвятил много теплых слов своему предшественнику и не отменил продолжавшийся по нему траур, в частных беседах он все время говорил о «самом приятном дне рождения».

Повторное подписание акта о капитуляции состоялось в предместье Берлина Карлсхорсте 8 мая. Советское командование называло реймский документ «предварительным протоколом», англо-американское же говорило о берлинском как о «ратификации и подтверждении», признавая, тем не менее, все его пункты. Союзники также согласились считать и русский вариант текста аутентичным.

Из-за разницы во времени между германской столицей и Москвой это историческое событие пришлось на 2 часа ночи 9 мая. Свидетели тех событий говорят о многих досадных технических проволочках, которые задерживали окончание мероприятия. Например, непосредственно перед началом церемонии вдруг выяснилось, что в зале вывешены только флаги СССР, США и Великобритании, а о французском флаге позабыли. Пока его нашли и повесили, прошли лишние полтора часа.

Британцы и американцы также на «своей» дате жестко не настаивали. Черчилль в своем радиообращении говорил об обоих днях как о праздничных: «Нет никаких причин скрывать от народа сообщенный нам генералом Эйзенхауэром факт подписания в Реймсе безоговорочной капитуляции, а также нет причин, запрещающих нам праздновать сегодняшний и завтрашний дни как дни Победы в Европе. Сегодня, возможно, мы больше будем думать о себе. А завтра мы должны отдать должное нашим русским товарищам, чья отвага на полях сражений стала одним из важнейших слагаемых нашей общей победы».

Командование Соединенных Штатов было мыслями уже на Тихом океане. Им предстояло продолжить войну с Японией, в которой обещал помочь СССР. А 7 сентября в Берлине состоялся Парад Победителей, в котором участвовали советские, американские, британские и французские военнослужащие. Принимали парад Жуков и Эйзенхауэр.

Ничто не мешало союзникам в 1945 году согласовать общий день победы над германским фашизмом, считать оба дня праздниками или вовсе перенести празднование на август (когда капитулировала Япония).

Свои коррективы внесла холодная война. В Европе официально до 1990-х день 8 мая никогда не был днем особых торжеств, хотя дату всегда упоминали СМИ. Вообще говоря, полноценный праздник состоялся лишь в 1945 году, причем и 8, и 9 мая были объявлены нерабочими. В следующий раз (и только на один год) 8 мая стал выходным в Британии и Франции в 1995 году, в день 50-летия реймского документа.

В СССР до 1947 года день 9 мая был выходным, но в декабре 1947-го решением Президиума Верховного Совета СССР он стал рабочим. Вместо него сделали выходным 1 января. Большой праздник вернулся лишь в 1965 году, при Брежневе. Тогда же состоялся первый с 1945-го военный парад на 9 мая. Это не значит, что при Сталине и Хрущеве День Победы вообще не отмечали. Отнюдь! В прессе выходили праздничные передовицы, в городах-героях проводили салюты, на предприятиях проводились торжественные собрания. Но именно Леонид Ильич сделал 9 мая идеологически заряженным. Люди по-прежнему искренне почитали священный подвиг своих отцов и дедов, но официальная пропаганда все чаще соотносила Великую Победу с «преимуществами советского строя».

А когда в конце 1980-х – начале 1990-х рассыпался социалистический блок, уже дата 8 мая подверглась идеологической обработке. В мае 1998 года я оказался вместе с нашими словацкими друзьями на торжествах в Братиславе, и мне тогда впервые неприятно резануло ухо сравнение нацистского ига и «советской оккупации». Не испытывая никаких добрых чувств к «социалистической системе хозяйствования» и коммунистической идеологии, я все равно внутренне протестовал. Как же так? Это они деда моего, что ли, оккупантом считают?!

Позже многие бывшие страны Варшавского блока, а также некоторые экс-республики Союза стали делать заявления о том, что ни за что не будут отмечать «исключительно советский» праздник 9 мая.

Между тем отчасти случайно сложившаяся разница в одни сутки никакого отношения к «советскости» или коммунизму не имела. Чего такого советского внес Сталин вторым, берлинским актом о капитуляции? Перенес подписание в столицу поверженной державы? Сделал русский язык аутентичным языком документа? Внес пункт об ответственности сдающихся немецких частей за исправность их военного имущества?

Что же тут советского? Тут сплошь разумные геополитические и технические требования, на которые согласились лидеры стран-союзниц, причем согласились немедленно, без каких-либо дополнительных условий и долгих согласований. Они прекрасно знали, какую цену заплатил наш народ за то, чтобы общая победа состоялась, и поэтому отнеслись к нашим требованиям с пониманием и уважением.

По прошествии нескольких десятилетий 9 мая обрело не столько геополитическое или военное, сколько цивилизационное звучание. Это только наш праздник, день национальной гордости и светлой памяти обо всем Поколении Победителей. Это не дата окончания некой далекой войны. Речь тогда шла о выживании народа и страны. Выживании нашей особой цивилизации. И то, как относятся кое-где за рубежом к 9 мая, – лишнее тому подтверждение.

Возможно, как это предписывает резолюция Генеральной Ассамблеи ООН от 29 ноября 2004 года, мы и будем когда-нибудь отмечать оба дня – 8 и 9 мая. Но случится это не раньше, чем наши партнеры снова научатся уважать нашу правду о Дне Победы.