В рамках проекта «Клуб читателей» газета ВЗГЛЯД представляет текст Антона Антипенко о том, как арийская идеология представлена в книгах русских писателей-фантастов.
Фашистская Германия напала на Советский Союз, полагая, что нападает на «еврейско-марксистскую империю». «Арийцы» (то бишь немцы) должны были таковую с легкостью разгромить. Но их ждали сюрпризы.
Империя в наши дни немыслима без космической экспансии
И поскольку немцы мыслили ариософскими категориями, сюрпризы эти имели для них два измерения – чисто военное и мистическое. К примеру, танковая война. Свои первоначальные бравые успехи в танковой войне немцы объясняли себе просто: танк – наследник древней боевой колесницы, изобретенной арьями.
С помощью новых, бронированных, колесниц арьи вернут себе былое могущество. Танковая война – великое проявление арийского духа. С этим элегантным постулатом я не спорю. Но немцы, как показали дальнейшие события, понимали его однобоко. Создание русскими танка Т-34, превосходившего немецкие аналоги, и победа русских в танковом сражении, величайшем в истории, внесли важные коррективы в немецкую ариософскую концепцию. Впрочем, у немцев уже не было времени их осмыслить.
А мы, поскольку ситуация у нас сейчас все-таки чуть получше, чем у немцев к концу войны, можем немножко и поразмышлять. Как я уже писал, Советский Союз для меня – все-таки наследник арийской Романовской империи. Полностью предано и попрано арийское начало было только во времена перестройки; в Советском Союзе ситуация была не столь однозначна.
Создание танка – творческий акт; но в Советском Союзе умели создавать не только танки; с творчеством в Советском Союзе дела вообще обстояли неплохо. Между тем марксизм – совершенно нетворческое учение; это учение о перераспределении продукта. Не о создании, а именно о перераспределении.
И перестройка была как раз торжеством чистого марксизма, когда ничего не создавалось, а только перераспределялось уже созданное. Этот чистый марксизм оказался несовместим с империей; создание и сохранение империи – творческий акт. Но как же тогда умудрялись сохранять империю большевики?
Они были большие хитрецы. На словах отрицая такие понятия, как «раса» и «этнос», на деле они не могли не видеть, что «мировой пролетариат» – это абстракция, от которой не горячо и не холодно, а русский (в широком смысле – включая сюда и малороссов, и белорусов) этнос – данность, с которой приходится иметь дело. Свойства этого этноса нужно учитывать, его энергию – можно эксплуатировать.
В предыдущих статьях я отметил важную особенность арийского менталитета – стремление к экспансии, любовь к горизонтам. Арийская экспансия не знает пределов, отрицает слово «достаточно»; когда арьи добрались до моря, они не решили, что «вот он, естественный предел, и здесь следует остановиться»; греческое слово pontos – «море» – родственно русскому слову «путь» и санскритскому panthas; лингвистика показывает нам, что море для арийца – тоже путь; движение продолжается, меняется только его способ.
Эпоху великих географических открытий немцы считали ярким проявлением арийского духа; не вижу оснований не соглашаться с ними в этом. Следующий за освоением мирового океана этап экспансии – космос. Здесь роль русских всем хорошо известна. С чего же они бросились штурмовать космос? Неужели вдохновленные идеями Маркса?
Да Марксу до космоса не было никакого дела, он только и знал, что высчитывать, кто как кого обкрадывает. Нет, выход в космос – очередное проявление экспансивности русского этноса, который и без всякого Маркса, до Маркса сумел создать колоссальную империю. Возможно, революция, резко повысившая социальную мобильность, оказала стимулирующее воздействие на русскую экспансивность. Возможно.
Но поскольку революция не только была «не о том», не о главном, но и пыталась отрицать это главное, ее стимулирующее воздействие оказалось недолговечным. А неомарксизм с его лозунгом «назад к капитализму» (я говорю «неомарксизм», потому что «капитализм» – это такая же марксистская фикция, как и «феодализм», и «рабовладельческий строй», и прочее) оказался совершенно несовместим с русским этническим психотипом, привел Россию к такому неслыханному, невероятному унижению, какого она не знала до сих пор в своей истории.
Из этой ямы нам придется выбираться, и никакие посторонние, не связанные с нашей этнической самобытностью учения – ни христианство, ни марксизм, ни рыночный либерализм – нам в этом не помогут. Пора наконец найти опору в самих себе. Только умная этническая, имперская идея с пониманием империи как союза близких (необязательно по языку, главное – по духу) этносов вернет Россию в историю, из которой она как-то очень хорошо умудрилась выпасть.
Тогда мы по-новому посмотрим на космическую эпоху. Это была эпоха огромного расширения сознания, новых горизонтов, новых смыслов. Сейчас все это благополучно забыто. Воздух космической эпохи остался только в книгах. Чтобы глотнуть его, надо открыть эти книги. Эти книги написаны людьми, которых пренебрежительно называли писателями-фантастами.
У русских есть какое-то тупое пренебрежение к собственной духовной элите. У евреев вот, например, хватило ума не называть своих пророков «писателями-фантастами», и в результате мы имеем авраамические религии и наблюдаем бурную экспансию одной из них (не той, конечно, что любезна евреям, но с точки зрения внутренней логики авраамизма это не имеет значения).
Ислам, с уважением относящийся к своему тексту, уверенно заполняет образовавшийся в нашей стране духовный вакуум. Осознаем мы это или нет, но наше сознание уже вибрирует в том ритме, который задает ислам. И европейцы, и мы – пассивны, ислам – активен.
Можно ли рисовать карикатуры на пророка или нельзя, есть ли религиозные мотивы в убийстве Немцова или нет – вот что мы обсуждаем. Как бы мы ни отвечали на эти вопросы – «да» или «нет», мы только реагируем. Мы не имеем собственного ритма. И это странно.
Когда я читаю книги советского «писателя-фантаста» Ивана Антоновича Ефремова, я удивляюсь: какая же должна быть колоссальная инерция мышления, чтобы не видеть – вот пророк. Не какой-то там дурацкий выдуманный Ницше Заратуштра, а настоящий арийский пророк.
Это другое свойство русских – некоторых из них: игнорировать мелочи вроде эпохи вообще и совершенно очевидной политической конъюнктуры в частности. Ефремов вел свою тему не то чтобы противостоя, а просто не снисходя до понимания, где он, собственно, находится: тексты этого «советского писателя» до смешного лишены всего советского, если понимать под «советским» марксизм-ленинизм.
Мы находим у Ефремова все классические арийские темы: воспевание экспансии во всех видах – будь то завоевание мирового океана, подземных глубин, просторов Сибири, космических пространств; мистическое преклонение перед женщиной: женщина – то, что придает смысл безмерному ефремовскому космосу; в этом преклонении Ефремов заходит очень далеко для советского человека; героиня его последнего романа «Таис Афинская» – блудница; вызывают глубокое уважение люди, осмелившиеся напечатать (потом им, естественно, врезали) этот совершенно невероятный с точки «нравственности» роман; но «нравственность» – это не арийская категория; в предыдущей статье я отметил интересную особенность ведийских гимнов богине зари; Иван Антонович написал роман совершенно в ведийском духе.
География произведений Ефремова – классические арийские регионы: Греция, Индия, Тибет, Монголия; здесь – его духовная родина, и это ощущение – духовной родины – он выражает с большой силой.
Грядущее человечество Ефремова – очевидная проекция арийской (или, точнее сказать, арийско-дравидской) расы, и понятно, что это грядущее человечество отнюдь не продукт перераспределения продукта; Иван Антонович явно куда больше полагался на евгенику (ориентированную на расово обусловленный эстетический идеал) и на воспитание (ориентированное на историческое предание все той же арийско-дравидской расы).
А как же интернационализм? А никак. У Ивана Антоновича есть, конечно, некоторые реверансы в сторону интернационализма (совсем без них все-таки нельзя было обойтись в советских условиях), но это не более чем маскировка; на деле мы не можем не замечать, например, ярко выраженной синофобии Ефремова (планету Торманс в «Часе быка» он откровенно рисовал с Китая, а в «Таис Афинской» очень ярко выразил фундаментальное отличие арийской и китайской цивилизаций; синофобией я лично не страдаю, но фундаментальное отличие действительно есть); обращает на себя внимание и нелюбовь Ефремова к Ирану, доходящая даже до определенной нетерпимости (поразительно, но он оправдывает сожжение Персеполиса, то есть вандализм с общекультурной точки зрения).
Это старый «спор арийцев между собой»; да, персы – арийский народ, но в свое время отрекшийся от арийских богов, объявивший их демонами. Не под влиянием ли иудаизма? – задают вопрос некоторые ариософы.
Антисемитом Иван Антонович, слава богу, не был, но вот авраамизма не любил точно и не видел в нем, в отличие от марксистов, никакой ступени в развитии человеческой мысли. Примечательно, что псевдоариец Ницше двинулся со своим Заратуштрой как раз в иранском направлении; что и привело в конце концов этого «критика» христианства к помешательству на христианской, то есть авраамической, почве.
Забавно, но иранскую линию Ницше подхватили и некоторые советские авторы еврейского происхождения, например Еремей Парнов, изображавший Заратуштру в самых светлых красках. Но, конечно, куда более сильными идейными противниками Ефремова были два других еврея – Аркадий и Борис Стругацкие.
В «Комментариях к пройденному» Борис Стругацкий ясно показывает, что футурологический проект Стругацких мыслился как оппозиция проекту Ефремова. Ефремовский мир был для них слишком «геометрически-холодным», слишком «совершенным», слишком «далеким от современного человека» (какого? – возникает вопрос), в общем-то, «неуютным».
Сходные упреки, кстати, обычно адресуют искусству Третьего рейха, довольно интересному, хотя и недооцененному по чисто политическим соображениям. Понятно, что слово «ариец» не произносилось вслух Стругацкими по отношению к Ефремову; но и только.
В остальном суть противостояния была все та же, вековая. И, хотя, насколько мне известно, Стругацкие не были практикующими иудеями, как художники они не могли всецело выйти из-под власти архетипа. Авраамические черты в их творчестве легко различаются. Поклонников Стругацких смущает, например, своеобразное видение грядущей Земли (в «Полдне») как некой колоссальной бойни, где по суше бродят стада гигантских коров, откормленных на убой, по океанам плавают стада откормленных на убой китов, а дальше – процесс убийства и разделки туш для удовлетворения самых разнообразных и изысканных нужд человечества.
Это очень далеко от арийского идеала непричинения вреда живым существам. Но авраамические религии, как известно, отрицают наличие у животных бессмертной души. Животные созданы Богом на потребу человеку и самому себе – и только. В иерусалимском храме ни на секунду не прекращались заклания скота – крупного и мелкого; дым жертвоприношений ни на секунду не прекращал подыматься к небу.
Храм – бойня? Грядущая Земля – бойня? Но что поделать, это не противоречит авраамическому архетипу, авраамическому пониманию сакрального, высокого. Зря смущаются поклонники Стругацких; художники тем и ценны, что выражают (порой невольно) то глубокое и древнее, что заставляет их творить.
Еще весьма любопытен образ Странников, занимающий у Стругацких центральное место. Здесь – очень жесткое противостояние Ефремову; арийские божества всегда антропоморфны; высший разум не может для арийца воплощаться ни в каком другом облике, кроме человеческого.
На этой арийской концепции Ефремов настаивает очень сильно; ее обоснованию он посвятил отдельное произведение – «Сердце Змеи». Для Стругацких как для авраамистов, напротив, высший разум несоизмерим с человеком, недоступен для человеческого восприятия, принципиально неантропоморфен; таковы их Странники.
Вспоминаются глубокие слова Сергея Аверинцева: «И у Яхве есть святые места, по преимуществу нежилые, бесплодные горы; свята и пустыня, в отличие от плодородных земель, присвоенных ваалами; но библейские тексты упорно подчеркивают, что Яхве не привязан к этим локальным объектам.
Он – скиталец, свободно проходящий сквозь все пространства и по сути своей «не вмещаемый небом и землей». Удивительно хорошо подходит все это к Странникам Стругацких! И даже множественное число, как будто бы не монотеистическое, не смущает; «Элохим»-то ведь тоже – во множественном числе.
Вот такие они, советские фантасты. Чего у них только нет. Все, кроме марксизма. Стругацкие даже жаловались, что у Маркса почти ничего не написано о том светлом будущем, к которому он вроде бы призывал (ни к чему он на самом деле не призывал; просто есть люди, которые становятся безумно счастливы, когда им математически доказывают, что их обкрадывают; вот аудитория Маркса; он – не больше пророк, чем Навальный).А Стругацкие – пророки; и, хоть они полные антагонисты Ивану Антоновичу Ефремову, в конечном счете они оказываются с ним в одном стане. Пафос горизонтов – вот что их объединяет. Масштаб их объединяет. И они дополняют друг друга. Ефремов силен в одном, Стругацкие – в другом, а вместе они создают цельный образ космической эпохи.
Вот только кому сейчас нужен этот цельный образ? Космическая романтика сейчас явно не в моде. Американцы – эти чудесные люди, которые, что бы ни делали, всегда получают обратный результат – геройски долетели до Луны, после чего космическая экспансия странным образом прекратилась.
Хотя, казалось бы, жизненная необходимость таковой совершенно очевидна; человечеству становится тесно – не в физическом, а в психологическом смысле. Завоевание космоса – очевидный выход; если космическая тема смогла примирить таких антагонистов, как Ефремов и Стругацкие, то она же сможет примирить и многих других антагонистов, которые сейчас грызутся на ставшей психологически тесной для них Земле.
И тем не менее империя, которая не могла этого не понимать, империя, осуществившая ряд успешных высадок на Луне, внезапно разучилась летать на Луну. Чудеса! Есть люди, которые объясняют эти чудеса очень простым и, к сожалению, правдоподобным способом.
Но, как бы там ни было, Америка утратила свои имперские права – империя в наши дни немыслима без космической экспансии. А мы? А мы пока заняты тем, что с огромными потерями и унижениями по клочку отбиваем у ничтожнейших гномов наши законные территории.
Но, положим, мы все-таки когда-нибудь их вернем. Что тогда? Стагнация? Или все-таки оправдаем видения наших пророков?