Один из адвокатов Радована Караджича Горан Петрониевич (по совместительству – соучредитель Российско-сербского центра имени Ногина и Куренного «Русский Экспресс» в Белграде) рассказал, что «Караджич чувствует себя хорошо, у него хорошее здоровье и бодрый дух». Приговора он ждал «спокойно и без опасений», а в ночь перед вынесением вердикта «редактировал свою последнюю книгу и читал духовную литературу». «Караджич подбадривает нашу команду юристов, говоря нам не беспокоиться, несмотря на вердикт. Он утверждает, что сам Господь и весь народ знают правду», – добавил адвокат.
Это Милошевич и Шешель могли «переговорить» судью, высмеять свидетелей, многие из которых просто терялись от одного взгляда бывшего лидера Югославии. В случае с Караджичем процесс больше напоминал похоронную процессию
Уже год как заседания МТБЮ по его делу превратились в фарс и проводятся исключительно ради соблюдения формальностей. Где-то с февраля прошлого года Караджич даже перестал доказательно себя защищать, а обвинение сосредоточилось только на одном пункте. Изначально позиция прокуратуры звучала многообещающе:
«В период между 1 июля 1991 года и 30 ноября 1995 года Радован Караджич, действуя индивидуально и во взаимодействии с другими, включая Момчило Краишника и Биляну Плавшич, участвовал в совершении преступлений с целью добиться контроля над районами Боснии и Герцеговины, которые были провозглашены частью Сербской Республики. Для достижения этой цели руководство боснийских сербов, включая Радована Караджича, Момчило Краишника, Биляну Плавшич и других, инициировало и осуществляло действия, включающие создание невыносимых условий жизни, преследования и террористическую тактику, которая должна была заставить несербское население покинуть эти районы, депортацию тех, кто не хотел этого делать, ликвидацию остальных»
Это обвинение политическое, а не уголовное. Впоследствии МТБЮ был вынужден сузить рамки обвинения, переведя его в исключительно уголовную сферу, что оказалось проблематичным. В первую очередь – из-за невозможности привязать Караджича к событиям, в которых он не участвовал. При этом ни одного реального свидетеля у обвинения не было в принципе.
Показательна история с вызовом на допрос генерала Ратко Младича. Ему уже 74 года, в тюрьме он перенес инсульт и частично потерял память. По свидетельствам адвокатов, генералу порой сложно отличить вымысел от реальности. Приглашенный в качестве свидетеля, он забыл в камере вставную челюсть и отказывался говорить до тех пор, пока ее не принесли. Потом заявил, что принес важный документ на семи страницах, и хотел его зачитать, но ему не дали это сделать. Тогда Младич назвал суд «сатанинским» и направился к выходу из зала заседаний, что-то тихо сказав Караджичу по-сербски. Тот только поморщился. С этого момента бывший президент стал защищаться самостоятельно и отказался от вызова свидетелей.
Эпизод с допросом Младича был посвящен основному пункту обвинения: событиям в Сребренице весной 1995 года. Тогда сербские части устроили самосуд над пленными боснийцами и частью мусульманского населения анклава, который ранее был объявлен ООН «зоной безопасности». Хаос усилило бездействие нидерландского батальона миротворческих сил, который должен был охранять анклав. Мусульманская сторона утверждает, что было убито около восьми тысяч человек, этой же версии придерживается и МТБЮ. По альтернативной версии, жертв было значительно меньше, кроме того, МТБЮ по факту не расследует предшествующие события в той же Сребренице и вокруг нее, когда местное сербское население было почти полностью уничтожено или изгнано.
При этом события в Сребренице стали предлогом для начала бомбардировок войсками НАТО сербских целей. Масштабные бомбардировки Республики Сербской начались несколько позже, но именно Сребреница стала поворотным пунктом войны. Под прикрытием авиации НАТО бошняки и хорваты провели несколько контрнаступательных операций, чем и предопределили будущие Дейтонские соглашения, зафиксировавшие новый статус-кво. Так Сребреница превратилась в исторический символ, отказаться от которого не могут уже не только в Боснии, но и в Западной Европе. Дело даже не в огромном мемориале, построенном там на европейские деньги, и не в ежегодных прочувствованных речах, которые произносят западные лидеры. Дело в моральном оправдании бомбардировок, в поддержке и укреплении новой исторической мифологии.
Показательно, что, сняв с Караджича обвинения в геноциде, МТБЮ оставил обвинение в организации массовых убийств в Сребренице. Но иначе и быть не могло, поскольку привлечение Караджича к суду именно по этому эпизоду – нечто большее, чем наказание виновного. Это доказательство собственной исторической правоты – именно так воспринимают и Европа, и Сараево суд над Караджичем. Им нужно быть «правыми» хотя бы задним числом, хотя бы перед самими собой, хотя бы перед теми, кто сейчас, спустя двадцать лет, читает о войне в Боснии в школьных и академических учебниках.
Но с юридической точки зрения прямых доказательств вины Караджича не было. На практике в Сребренице имел место самосуд, и никакие государственные деятели или старшие офицеры приказов убивать всех подряд не отдавали. Но МТБЮ широко толкует так называемый принцип коллективной ответственности, перекладывая на командиров и политиков вину за поступки других людей задним числом. Условно говоря, позиция суда сводится к тому, что сама политика Караджича, направленная на создание независимого государства Сербской Босны, привела к трагедии в Сребренице. Так формально уголовное разбирательство превратилось в политическое судилище.
На суде Караджич обнародовал пункты своего соглашения с бывшим спецпредставителем США Ричардом Холбруком, который гарантировал ему иммунитет. Также Соединенные Штаты брали на себя ответственность за безопасность и «образ жизни» Караджича. При этом бывший президент утверждал, что опасался физической ликвидации до суда именно из-за этого соглашения с Холбруком. Но все заинтересованные стороны – и МТБЮ, и США, и лично Ричард Холбрук – заявление Караджича просто проигнорировали.
После истории с Холбруком наступательный пыл Караджича стал постепенно угасать. Очень многие считали, что уж Караджич-то с его медицинским образованием и многолетним опытом работы психиатром заставит трибунал понервничать. Но это была иллюзия. Караджич никогда не был склонен к манипулированию людьми. Он больше оратор, трибун, но только не в зале суда, где его постоянно прерывают, а аудитория настроена враждебно. Впервые он попал в политику на волне студенческих волнений 1968 года, когда ораторствовал с крыши здания философского факультета в Сараево. Это была его стихия, за это его и приметил академик Добрица Чосич, теоретик современного сербского национального движения. А медицинские навыки Караджичу-политику никак не помогли. Может быть, даже навредили.
Биляна Плавшич называла Караджича «марионеткой Белграда». «Что они ему говорили, то он и делал», – сказала женщина, когда-то позировавшая на фото, поставив ногу на труп
Иногда создавалось впечатление, что манипулируют как раз-таки им. Сменившая его на посту главы сербского государства Босния Биляна Плавшич называла Караджича «марионеткой Белграда». «Что они ему говорили, то он и делал», – сказала женщина, когда-то позировавшая на фото, поставив ногу на труп. Возможно, на фоне глыбы профессионального политика Слободана Милошевича Караджич и впрямь казался деятелем куда меньшего масштаба. Действительно, он был персонажем очень провинциальным, его мышление не выходило за границы Боснии. Даже «большая Югославия» была для него слишком велика, а в европейской и мировой политике он вовсе не ориентировался.
Да и на местном уровне экс-президент не мог обходиться без нескольких близких к нему людей, большинство из которых не отдалялись от него десятки лет. В первую очередь это Момчило Краишник, бывший при Караджиче спикером парламента Сербской Босны. Он осужден МТБЮ на 27 лет тюрьмы, а силовой захват его дома в Пале был оформлен по канонам Голливуда и осуществлен с нарочитой, показной жестокостью. И мало кто вспоминает о том, что в середине 80-х годов Краишник был осужден сараевским судом вместе с Караджичем за «нецелевое использование кредита». И похоже, что именно Краишник подбил штатного психиатра местной футбольной команды взять этот злополучный кредит, а не наоборот.
Караджич попал и под жутковатое обаяние старших офицеров ЮНА, перешедших в армию Сербской Босны. Он сам был инициатором создания этой армии, он же придумал привлекать на командные должности именно известных офицеров, наподобие Младича, Крстича или Джорджевича. Но управлять ими так и не научился. Армия Сербской Босны существовала отдельно от политического руководства. Военные интересы никак не сопрягались с политическими. А сам Караджич порой просто транслировал то, что ему присылали из Белграда, не учитывая собственные, сепаратные интересы Пале. И только в одном вопросе интересы военных и политиков сошлись – в отказе от штурма Сараево.
Не находил Караджич общего языка и с молодыми самородками, составлявшими опору армии. Не удивительно, что под конец войны его личная охрана почти целиком состояла из иностранных добровольцев, многие из которых даже не говорили по-сербски.
Возможно, ему не хватило именно эмоциональных сил, а не только политической практики. Да, против Милошевича и Холбрука у него не было шансов. Но дальнейшая его жизнь как раз свидетельствует о сильном эмоциональном надломе. Странный внешний вид (копна седых волос, густая борода и маленькая косичка, перетянутая лентой) нельзя объяснить только конспирацией. Как и неожиданное увлечение «народными методами лечения», хиромантией и прочей лабудой, которыми Караджич под фамилией Добич неплохо зарабатывал. Но он, похоже, во все это еще и верил. А потому, когда постригся, побрился и предстал перед судом в чистом костюме, а не старом синем свитере, уже не производил впечатления себя прежнего – властного народного трибуна с харизмой и ярким голосом. Да, он не превратился в жалкую развалину, как генерал Младич, но уже не похож на живой символ ушедшей эпохи. Сейчас историю штампует МТБЮ. Институция, механизм. А отдельные харизматики сидят за пуленепробиваемым стеклом.
Стало модно говорить: мы не защищаем Караджича, мы просто отрицаем трибунал. Но сербское общество легко пожертвовало и Караджичем, и Младичем в обмен на обещания ЕС. Да, в Белграде никогда не ощущали войну в Боснии как совсем уж близкородственную, и в армии Сербской Босны всегда не хватало людей. Парадоксально, но факт: оружия было навалом (оно досталось от ЮНА), а людей, которым можно это оружие раздать, не было. А по соседству жила – хотя и под санкциями, но все-таки спокойно – большая и щедрая Сербия. Никакой национальной идеи, никакого национального единения. Чисто бизнес. Караджич пережил чудовищную психологическую травму, когда осознал это. Тут не то что «народной медициной» увлечешься, тут вообще жить не захочешь.
Это Милошевич и Шешель могли «переговорить» судью, высмеять свидетелей, многие из которых просто терялись от одного взгляда бывшего лидера Югославии. В случае с Караджичем процесс больше напоминал похоронную процессию, когда на твоих глазах заживо хоронят целую эпоху, часть жизни целого народа. Ставят большой крест на том месте, где когда-то была история.