Всеармейская конференция изобретателей и рационализаторов – мероприятие весьма специфическое. В постсоветское время она проводится впервые, хотя для советской армии такого рода съезды были обычным явлением. Сейчас Министерство обороны решило возобновить собрания армейских Кулибиных, начав с юбилейной даты – 95-летия военного изобретательства в России. 11 марта 1920 года президиумом ВСНХ было утверждено Положение об Отделе военных изобретений, с которого и принято отсчитывать упорядоченную историю самодеятельных инноваций в оружии и военной технике. За 95 лет название и подчиненность структуры неоднократно менялись, но суть оставалась прежней – организовывать, координировать и направлять самодеятельную изобретательскую мысль.
А дальше хоть москитную сетку вешай на танк в рамках защиты от белых медведей – твоя проблема, твои деньги
После 1991 года наступили тьма и запустение, и лишь в 2010-м были предприняты попытки как-то возобновить работу. Правда, это были лишь выездные семинары и лекции в различных городах РФ (в Москве, Санкт-Петербурге, Рязани, Воронеже), на которые съезжалось в разные годы от 200 до 300 человек. Сейчас ситуация изменилась радикально: функции работы с изобретателями и рационализаторами официально возложены на Управление МО по интеллектуальной собственности, научно-технической и экономической политике и экспертизе поставок в вооруженные силы РФ. Это Управление и решило повысить прежние «съезды» до уровня федерального форума. Возглавляющий его полковник Олег Ващенко стал главным докладчиком.
Однако о защите интеллектуальной собственности РФ в сфере вооружений первым высказался заместитель главы МО генерал-полковник Павел Попов. «Впервые Министерство обороны начало реализовывать комплекс мероприятий по защите прав РФ на результаты интеллектуальной деятельности, полученной при выполнении гособоронзаказа и в рамках осуществления военно-технического сотрудничества», – сказал он, сославшись при этом на Концепцию развития интеллектуальной собственности, которую готовит Совет по интеллектуальной собственности при Совете Федерации. Полковник Ващенко развил и пояснил эту мысль. По его словам, министерство разработает систему мониторинга за использованием отечественных военных изобретений как в России, так и за рубежом. «Указом президента впервые установлены такие полномочия, как мониторинг использования результатов научно-исследовательских и опытно-конструкторских разработок, что по сути является переменным ведомственным контролем за ходом выполнения НИОКР и эффективностью работы как научных организаций ведомства, так и предприятий ОПК, выполняющих гособоронзаказ», – сказал он. По словам Ващенко, перед Минобороны сейчас стоит задача проведения конкретных патентных исследований и борьба с неправомерным использованием результатов деятельности при выполнении ГОЗ. «Очень важна проблема копирования нашей экспортируемой продукции военного назначения, – подчеркнул начальник управления. – Проблема советских лицензий за рубежом до сих пор не решена. Конечно, нельзя кричать, что у нас украли. Нужно цивилизованно решать правовые вопросы, выставлять правовые претензии в качестве одного из направлений работы по защите интересов государства».
#{weapon}Основная проблема с советскими патентами. Не проблема даже – беда. Очевидный главный пострадавший – Калашников: и человек, и «изделие», и производитель, и правообладатель. Понятно, что никаких денег (пусть даже и страховых) с тех, кто в подвалах по всему свету клепает из подручных материалов подделки, не взыскать. Но куда хуже обстоят дела с государственными иностранными производителями, которые еще в советские времена нашли лазейку, чтобы обойти «патентный» вопрос и даже не заикаться о лицензировании производства. Например, Румыния времен Чаушеску придумала приделывать к АК-47 дополнительную деревянную рукоятку на цевье. «Изделие» назвали РМ 63, и оно теперь проходит по каталогам как совершенно самостоятельное, не имеющее никакого отношения к оригинальному калашникову оружие. Та же история с венгерским AMD 65, который считается «новой разработкой» лишь потому, что «венгерские товарищи» исхитрились доказать: отличия их конструкции от оригинала достаточно существенны, чтобы не платить за лицензию. Так можно пройтись по многим странам, причем не только бывшего ОВД. Например, югославским клонам калашникова несть числа, умельцы завода в Крагуеваце до сих пор что-то там подвинчивают и подстругивают, меняют угол наклона приклада и совершенствуют прицелы. И никакая лицензия, официально купленная еще в 60-х, им уже не указ.
А уж китайцы даже переделывать ничего не стали. Разве что в первых типах клонированного «калаша» присутствовал намертво прикрученный штык, он не снимался никогда, его можно было повернуть на 180 градусов, что и считалось самостоятельным китайским изобретением. В дальнейшем КНР пошла по пути удешевления и ухудшения уже достигнутых результатов, правда, не из хитрости, а ввиду общей промышленной отсталости. Китайской металлургии было недоступно, например, хромирование ствола. В результате оружие изготовлялось из котловой стали, что очень быстро приводило к износу и, в конце концов, к разрушению. Кроме того, из китайских клонов невозможно было стрелять очередями, потому что ствол просто перегревался, как будто это пулемет «Максим» времен англо-бурской войны. Зато дешево. Китайцы даже умудрялись экспортировать это чудо техники в Албанию, Бангладеш, Алжир, красным кхмерам и куда-то в Африку.
Затем Пекин пошел против мировых тенденций (но вслед за СССР) и решил переделать свои клоны калашникова под уменьшенный патрон. Но – и тут нужно отдать ему должное – не стал «воровать» советский патрон 5,45, изобретя собственный уменьшенный патрон – 5,8. К этому оружию (Тип-81 и Тип-87) уже не придраться с точки зрения авторского права, но в китайской армии этот автомат не прижился и поступил лишь в несколько специальных подразделений ограниченными сериями. В массе своей полуторамиллионная Народно-освободительная армия Китая по-прежнему пользуется ухудшенными, самопортящимися клонами старого советского автомата. Брать ли с них за это деньги по лицензии? Дискуссионный и неоднозначный вопрос. Как и вся китайская продукция.
Аналогичные истории можно рассказать практически о любом виде советской военной продукции, когда-либо попадавшей в чужие руки. Например, СССР выпускал танки с «пустынным» оборудованием, не как сейчас – эшелонами под заказ, а довольно небольшими партиями. Египетские и сирийские «товарищи» при помощи советских же специалистов кувалдой и специальными устными терминами доводили их до совершенства прямо в пустыне. В результате на вооружении этих армий до сих пор находятся танки собственного производства, с собственной же маркировкой и собственным авторским правом, но подозрительно напоминающие советские образцы 50-х и 60-х годов. В свою очередь израильтяне, захватившие подобного добра в качестве военных трофеев достаточно, дабы озаботиться вопросом «что-таки делать с этим железом?», организовали целую индустрию в рамках ЦАХАЛ. Специальный отдел министерства обороны чинил, а затем переделывал трофейные египетские и сирийские танки, сажая в них новое для того времени оборудование и продавая в третьи страны как собственные разработки. Израиль развлекает этим до сих пор. И это весьма прибыльное развлечение.
Продолжать печальный рассказ можно как сказку Шахерезады – вечно, причем, по всей номенклатуре вооружений. И довольно сложно представить, как именно энтузиасты из Управления МО по интеллектуальной собственности собираются с этим справляться. Судебной перспективы никакой, а производственные пути клонов порой столь запутаны, что разобраться в этом стоит дороже, чем могут покрыть теоретические выплаты роялти за интеллектуальную собственность.
Куда перспективнее выглядит систематизация патентной работы по современным образцам уже российского оружия, чем выколачивание денег за советские изобретения. Видимо, именно это направление и решено сделать приоритетным. Сам процесс систематизации патентов не так сложен, как дальнейшее отслеживание номенклатуры «изделий» по всей планете, о чем и говорил полковник Ващенко. МО собирается создать самостоятельную систему мониторинга, которая не потребует никаких разведывательных изысков, поскольку факт использования «клонированного» оружия в современном мире скрыть почти невозможно. А вот привлечь нарушителей авторского права к ответственности министерство самостоятельно не сможет, ему потребуется помощь других ведомств, включая МИД, для организации судебных исков и сбора доказательной базы (если не удастся решить вопрос полюбовно). Но в реальности сама угроза санкций со стороны России может вынудить потенциальных изобретателей «клонов» одуматься уже на стадии замысла. Если подобные программы защиты «результатов интеллектуальных прав в военной области» создаются и поддерживаются на президентском уровне, то с ними лучше не связываться и честно купить лицензию.
Другое дело, что рынок стрелкового оружия, например, и так перенасыщен, и никто не испытывает проблем с покупкой клона калашникова любой партии любой модификации и в любом конце земного шара. А вот кустарно воспроизводить технологически сложное вооружение все-таки проблематично. Лицензирование и создание банка патентов на российские виды вооружений поможет и в сфере обычной торговли оружием, поскольку упорядочит международную номенклатуру товаров. Скажем, пустынная или тропическая модификация танков не будет считаться разными «изделиями», а будет проходить именно как базовая, только специально отработанная, «оттюнингованная» под конкретного покупателя. А если покупателю вздумается наладить у себя собственное производство, развинтив танк на части и собрав заново, ему придется платить за лицензию на базовый «продукт». Дальше хоть москитную сетку вешай на него, как защиту от белых медведей – твоя проблема, твои деньги.
В этом контексте полковник Ващенко озвучил и предложение о передаче в гражданскую сферу так называемых мертвых военных технологий, то есть тех, которые не пригодились в рамках оборонзаказа. По его словам, перед МО стоит задача создать единую информационную базу разработок, которые могут пригодиться в продукции двойного и гражданского назначения. Тем более военные технологии – самые дорогие, поскольку МО изначально предъявляет строгие требования к результату. «Это может дорого стоить, но это нужно сделать. И так получается, что для достижения результата, который нужен Минобороны, ищется много, соответственно, появляется много тупиковых идей, которые, в принципе, не дают нужных ТТХ (тактико-технических характеристик), но могут быть применены в гражданской промышленности», – пояснил он на конференции. По его словам, не пригодившиеся разработки лежат на МО «мертвым грузом». «Потому что вся разработка является закрытой, а формально надо закрывать только то, что используется в войсках. И вот эта задача поставлена. Мы сейчас ищем к ней подходы – как отделить, что можно показывать, а что нельзя. Это очень кропотливая работа, но мы точно знаем, что эти результаты полезны», – пояснил начальник управления.
Работа действительно кропотливая и очень нервная, поскольку требует привлечения специалистов по безопасности и разведке, у которых всегда и на все есть собственное мнение. Особенно в вопросе рассекречивания чего-либо. Засекретить куда проще, чем потом оценивать возможные обратные риски. Например, передача в открытую сферу некой разработки, ранее считавшейся перспективной, но не удавшейся к реализации (а таких в НИОКР едва ли не 80%, что нормальная практика научного процесса), может продемонстрировать потенциальному противнику, в каком направлении ведутся исследования, что даст ему пищу для размышлений и поможет составить опросники для разведки. С другой стороны, какой-нибудь пытливый японский ум (а он умеет доводить до совершенства то, что до него и за него придумали европейцы) наверняка попытается загубленную и рассекреченную разработку довести до ума. И у него, что очень обидно, в итоге получится что-то отличное от калашникова просто в силу иных исходных позиций и разницы в финансировании и обеспечении.
Оценка рисков – самое главное препятствие, которое возникнет перед МО в процессе передачи «мертвых» технологий в гражданскую сферу. Лицензирование, сертификация и выдача патента – далеко не самое главное. Сложнее избежать коррупционной составляющей, которая, кстати, как магнит, тянет за собой и самый обычный шпионаж – как классический, военно-политический, так и научно-технический. Но в целом внедрение бывших «мертвых» НИОКР в сферу гражданского производства не такое уж тяжелое дело. Была бы финансовая заинтересованность, а мощностей для «конверсионного» производства предостаточно. И так никто не знает, чем загрузить избыточное военное производство, базирующееся на устаревших технологиях. В том числе (и в первую очередь) на старых и «мертвых» НИОКР.