Источник в администрации президента России в среду сообщил о намерениях государства передать клад Нарышкиных в Константиновский дворец в Стрельне. Сейчас над находкой работают эксперты.
В таком возрасте мне незачем врать и выдавать себя за наследницу. Я просто знаю, кто был моим прадедом и из какой семьи я родом
Как сообщала газета ВЗГЛЯД, в конце марта в петербургском особняке XVIII века – доме Трубецкого (Нарышкиных) – между перекрытиями первого и второго этажей дворового флигеля обнаружили небольшое замурованное помещение, не обозначенное на планах дома. В нем находились десятки мешков с тысячами предметов, в частности, с серебряной посудой, украшенной гербами Нарышкиных. Артефакты прекрасно сохранились. Они были завернуты в бумагу и газеты, датированные мартом, июнем и сентябрем 1917 года – вероятно, хозяева покинули дом в период между февральской и октябрьской революциями.
О претензиях на клад уже заявил петербургский адвокат по фамилии Федоров-Нарышкин, который также причислил к своим родственникам спикера Госдумы Сергея Нарышкина. Но сам председатель нижней палаты парламента заверил, что не имеет прямого отношения ни к дворянскому роду, ни, соответственно, к найденным сокровищам.
Между тем существует прямая наследница сокровищ, проживающая в Париже, – Натали Нарышкина, которая намерена вернуть фамильные ценности себе и потомкам владельца особняка. Г-жа Нарышкина поделилась с газетой ВЗГЛЯД своим видением ситуации и рассказала историю семьи.
ВЗГЛЯД: Наталья Львовна, расскажите, пожалуйста, кем вы приходитесь тем Нарышкиным, в чьем особняке был найден клад?
Наталья Нарышкина: Дом (в котором нашли сокровище) принадлежал князьям Нарышкиным, точнее моему прадеду – Василию Нарышкину. У него было четверо детей. Из них три сына, один из которых, Кирилл, был отцом моего отца, Льва (Леона).
#{image=615302}В начале революции, в 1917 году, вся семья покинула Россию. Владелец дома – Василий Нарышкин – скончался во Франции, в Экс-ле-Бан. Второй сын Василия – Александр – немного позже отправился в Петербург. Он собирался забрать там некоторые картины, принадлежащие нашей семье и брошенные во время бегства, но был схвачен и расстрелян советскими чекистами. Он не был женат, и у него не было детей. Поэтому ветвь Нарышкиных продолжилась только по линии Кирилла. Родственные связи – дело непростое, но я действительно являюсь прямой наследницей человека, которому принадлежал дом.
Ветвь (Нарышкиных), к которой принадлежу я, – единственная. И я последняя ношу эту фамилию: я не замужем, у меня нет детей и я уже немолода, мне 84 года, поэтому с моей смертью род прямых потомков князей Нарышкиных оборвется. Но на самом деле, наследников найденных сокровищ двое – я и моя племянница, тоже Натали, что немного осложняет ситуацию. Дело в том, что у моего деда Кирилла Нарышкина было двое детей: мой отец Леон и моя тетка Ирина, которая родилась значительно позже. Таким образом, Наталья – дочь Ирины, сейчас ей 46 лет. Она живет в Женеве. Получается, что мы последние прямые наследницы, и я единственная Нарышкина. И, безусловно, мы вдвоем собираемся претендовать на клад из особняка.
ВЗГЛЯД: Как и от кого вы узнали о находке и что вы ощутили в тот момент?
Н.Н.: Как и все, наверное, я узнала об этом из газеты – Le Parisien. И я была абсолютно шокирована. Эта новость была ударом по голове, такого никто не ожидал. Найти то, что принадлежало твоей семье так давно, узнать об этом в преклонном возрасте – меня это действительно ошеломило. И немного позднее, в разговоре о находке с председателем Государственной Думы Сергеем Нарышкиным, я узнала об этом подробнее. Тогда же я обратилась к послу России во Франции Александру Орлову и попросила помощи, ведь ситуация осложняется тем, что я не говорю по-русски.
ВЗГЛЯД: А кем вам приходится нынешний спикер Госдумы Нарышкин?
Н.Н.: Вы знаете, в Париже, как и во всем мире, действительно много Нарышкиных. Ведь это целый дворянский род, потомки которого рассыпаны по всему свету. Сергей Нарышкин действительно мой дальний родственник, первый раз мы с ним встретились много лет назад в Санкт-Петербурге, когда мэром города был Анатолий Собчак. Сейчас меня и его семью связывает теплая дружба. Но ветвь наследников петербургского клада одна, и представляем ее я и Натали.
ВЗГЛЯД: Ходили ли в семье какие-то легенды о кладе в Петербурге, или находка была для вас полной неожиданностью?
Н.Н.: К сожалению, все, кто мог обсуждать сокровища, давно умерли, и я никогда ничего не слышала о них. Конечно, мне было известно, что в годы революции мои предки оставили имущество в России, но мы всегда были уверены, что большевики присвоили все себе. И жили по принципу «что ушло, того уже не вернуть». Именно поэтому находка стало сюрпризом не только для всего мира, но и для Нарышкиных.
ВЗГЛЯД: Есть ли у вас информация о том, кто, когда и от кого мог прятать эти вещи в газеты революционного 1917 года?
Н.Н.: Я не думаю, что их могли прятать слуги. К сожалению, мне ничего не известно кроме того, что среди бумаг, в которые было завернуты ценные вещи, оказались документы, подписанные полковником Сомовым, моим дядей, который был женат на Наталье Нарышкиной, младшей дочери владельца дома. По моему мнению, все это так и было, и все сходится. Все уехали из России в 1917 году в Финляндию, об оставленном не жалели и старались не вспоминать.
ВЗГЛЯД: Остались ли у вас какие-то реликвии того времени?
Н.Н.: У моей бабушки был дом в Биаррице. Я помню, что там было несколько картин, еще некоторые предметы, которые напоминали о прошлом. Но бежишь из страны обычно налегке, поэтому можно сказать, что с того времени осталось очень немногое.
ВЗГЛЯД: Вы действительно собираетесь претендовать на клад или на какую-то его часть (скажем, личные документы родственников)?
Н.Н.: Безусловно. Но сейчас рано говорить о том, как мы будем это делать, ведь все произошло так быстро. И потом, получить наследство, которое пережило такие сложные времена и находится на территории другой страны, – это не то же самое, что выпить чашку кофе. Но мы, конечно же, будем претендовать на получение. Поймите, это не дом и не недвижимость – все это уже очень давно было конфисковано. Но сейчас речь идет о личных вещах моей семьи.
Н.Н.: Ну конечно! Как раз мы-то и имеем на него полное право! Пока рано что-то утверждать – прошло всего чуть больше недели. Но мы уверены, что мы вернем эти вещи в распоряжение нашей семьи и сделаем все, чтобы наше право на собственность соблюли.
ВЗГЛЯД: В какую сумму вы оцениваете найденные вещи?
Н.Н.: Не имею никакого представления. Прежде всего, очень сложно что-то сказать по фотографиям. Я видела их, но мельком, так же, как и вы, и совершенно не представляю их настоящей ценности. Хотя для меня важна не столько их цена, сколько тот факт, что вещи принадлежат моей семье.
ВЗГЛЯД: Как предполагаете использовать их в случае, если они попадут к вам в руки?
Н.Н.: Даже не знаю, как ответить на этот вопрос: для начала их надо получить. А потом я решу, что с ними делать. Мы часто устраиваем фуршеты, поэтому, возможно, я бы отставила их себе. Возможно, часть я бы передала в музей, часть – Русской православной церкви здесь, в Париже. Но пока ничего не могу сказать наверняка. Если же клад останется в России, я бы предпочла, чтобы он находился в музее. К сожалению, в этом случае я его не увижу, так как уже не могу ходить. Но Натали наверняка поедет в Россию, и, думаю, она бы тоже хотела увидеть фамильные вещи именно в музее.
ВЗГЛЯД: Если клад все-таки достанется вам, как вы собираетесь разделить его с Натали?
Н.Н.: Мы обе полноправные наследницы. Поэтому, конечно, пополам. По правде говоря, мы даже это не обсуждали и не думали об этом. Мы общаемся в настоящее время по телефону, и поэтому, когда мы созвонились после сенсации, у нас было много деталей для обсуждения, но вовсе не то, как мы его разделим после. Это не пирожное.
ВЗГЛЯД: Недавно в Петербурге прошла пресс-конференция с участием президента Балтийской коллегии адвокатов Юрия Новолодского. Oн уверенно заявил, что до сих пор действует декрет советской власти от 19 ноября 1920 года «О конфискации всего движимого имущества граждан, бежавших из республики, в чем бы оно ни заключалось и где бы ни находилось». Таким образом, по его мнению, найденные сокровища принадлежат государству и на них вообще не претендуют потомки тех, кто прятал их до революции. Последующими правовыми актами государство установило, что нашедшие клад и владельцы здания могут получить 50% от стоимости клада (по 25% каждый). Но, опять же, о потомках и наследниках речи не идет вообще. Как вы можете прокомментировать ситуацию?
Н.Н.: У меня есть кое-какие соображения по этому поводу, но мне бы не хотелось их высказывать. Думаю, что все обязательно разрешится. Здесь есть с чем поспорить.
Мы уверены, что мы вернем эти вещи в распоряжение нашей семьи, и сделаем все, чтобы наше право на собственность соблюли
ВЗГЛЯД: Представитель Ассоциации членов дома Романовых в России Иван Арцишевский подтвердил слова Новолодского и пояснил, что ищет наследников не для того, чтобы вручить им ценности, а скорее, чтобы установить истину, понять, есть ли у Нарышкиных прямые потомки. По его данным, их нет.
Н.Н.: Я уже читала это. Что я могу сказать? Он ошибся – и это очевидно. В таком возрасте мне незачем врать и выдавать себя за наследницу. Я просто знаю, кто был моим прадедом и из какой семьи я родом.
ВЗГЛЯД: Эксперты говорят, что в случае, если потомкам все-таки отдадут клад или его часть, в России поднимется вопрос о реституции, то есть возвращении имущества, утерянного людьми до революции. И этот вопрос может пройти для страны крайне болезненно. Что вы об этом думаете? И претендуя на клад, претендуете ли вы на особняк, где он был найден?
Н.Н.: Я считаю, что каждый такой случай надо обсуждать индивидуально. И особенно не бросать слова на воздух, как это сделал г-н Арцишевский, заявивший, что прямых потомков Нарышкиных нет. Я думаю, что никакой «болезненной» ситуации не сложится, просто все надо конкретно обговаривать. Я горжусь тем, что я русская, и знаю, что в России гораздо больше проблем, никак не связанных с реституцией, но я верю, что со временем все обязательно встанет на свои места.
На дом мы, кстати, претендовать не собираемся, ведь если претендовать на этот, можно с легкостью претендовать и на другие: Нарышкиным принадлежало много домов в Петербурге. Не стоит преувеличивать, нам не надо много. Нам не надо ничего, кроме личных вещей. Конечно, есть люди, которые нашли клад, есть Россия, но есть еще и две Натали, которые являются прямыми потомками семьи Нарышкиных.
ВЗГЛЯД: Возможно, этот клад могли бы передать потомкам в качестве исключения, жеста доброй воли. Но для этого Нарышкиным, вероятно, пришлось бы самим просить об этом, писать письма президенту и т.д. Вы готовы к этому?
Н.Н.: Да, конечно, мы понимаем всю сложность ситуации, и, более того, мы действительно готовы обратиться к российским властям. Я очень уважаю г-на Путина, например. Не вижу причин не бороться за собственность: мы хотим получить обратно то, что нам принадлежит. У дома уже другие хозяева, но в нем есть то, что должно к нам вернуться.
ВЗГЛЯД: Вы, наверное, слышали, что клад сначала пытались утащить рабочие-гастарбайтеры из Таджикистана, и им это почти удалось сделать. Что вы ощутили, услышав об этом?
Н.Н.: Мне нечего на это сказать. Воруют все и везде, и в Париже тоже. Любой бы, наверное, попытался бы украсть найденное. Я не могу судить этих людей, скажу только, что очень довольна, что сейчас ценные вещи в надежных руках экспертов.
ВЗГЛЯД: Что у вас вообще осталось собственно от дворянства?
Н.Н.: Мы не выбираем родителей и свое происхождение. И я не считаю, что дворянское происхождение определяет личные качества человека. Могу сказать, что я очень привязана к России, мне интересны культура и традиции, и я очень жалею, что меня не учили русскому языку.