Для знаменитого писателя Кирилла Бенедиктова эта поездка стала третьей по счету. Первый раз он посетил Южную Осетию еще в конце 80-х, второй – во время первой военной кампании в 1992 году в составе комиссии Верховного Совета Российской Федерации в качестве специалиста-стажера комитета по межнациональным отношениям и межрегиональной политике, и вот теперь, после вооруженного конфликта, – в третий.
Когда он решился на это предприятие в компании с оператором Евгением Чашкиным и режиссером Алексеем Акимовым, боевые действия в республике закончились. В городе уже разобраны многие завалы, с улиц исчезли подбитые танки, и тем не менее впечатления от этой поездки не поддаются сравнению.
С самого начала я воспринял эту историю очень близко к сердцу, поэтому, когда мне предложили съездить в Цхинвал, чтобы провести что-то вроде расследования случившегося, я сразу ответил согласием
– Почему вы решили съездить в Южную Осетию?
– С самого начала я воспринял эту историю очень близко к сердцу, поэтому, когда мне предложили съездить в Цхинвал, чтобы провести что-то вроде расследования случившегося, я сразу ответил согласием. Тем более что я твердо уверен: человек, не видевший всего своими глазами, не имеет морального права судить о масштабах трагедии, а 99% спорщиков поступают сейчас именно так и пользуются вторичной информацией.
– Что поражает в республике в первый момент?
– Сюрреалистичность происходящего. Южная Осетия очень красивая страна, и, когда видишь на великолепных холмах вырытые укрепрайоны, блиндажи, гильзы – это сочетание несочетаемого, – складывается ощущение, что ты попал на съемки какого-то военного фильма, а не в реальную жизнь.
Кстати, подчас на склонах можно было найти множество занимательных аксессуаров, которые, по словам местных жителей, в спешке побросали грузинские солдаты во время наступления 58-й армии. Так, внимание нашей группы привлек армейский «паек» с английскими и грузинскими надписями на упаковке турецкого производства – турецкая еда поставлялась грузинским войскам в соответствии с логистикой НАТО.
В Цхинвале образ становится еще отчетливее. Въезжаешь в город, и перед глазами предстает столица, изменившаяся до неузнаваемости. Разрушена как минимум половина города. Самое ужасное, что через пару дней ко всему привыкаешь и перестаешь вздрагивать при виде сожженного здания, обвалившихся крыш, дырок в заборах от пулеметных очередей – все это перестает наконец бить по нервам.
Местные жители, видимо, тоже привыкли к следам войны, которые прочно срослись с повседневной мирной жизнью города: дети в парадной форме в разрушенной школе, красиво одетые девушки на послевоенных улицах, поток машин, в котором свободно едет БТР, или малыши, оккупировавшие танк, подбитый во дворе детского сада, как любимую игрушку.
– Похожа ли республика на тот образ, который создается о ней через СМИ?
– Здесь есть несколько тонких моментов. Во-первых, некоторые издания, ссылаясь на данные спутниковых систем, сообщают о том, что Цхинвал разрушен всего на 5–10%, но на самом деле процент разрушений выше как минимум раз в пять. Во-вторых, сейчас очень подробно обсуждается тема грузинских сел, расположенных на территории республики и практически уничтоженных за время конфликта. Действительно, многие из них были разрушены, иногда с применением строительной техники, но только тогда, когда их обитатели ушли на территорию Грузии.
– Но говорят, что там по-прежнему остаются старики, которые не могут покинуть свои дома, хозяйство?
– Да, и они живут своей жизнью, их никто не трогает. Но очень хочется посмотреть в глаза тем молодым здоровым людям, которые, спасая себя, забыли своих стариков.
Восстановлению в прежнем статусе эти анклавы уже не подлежат. На протяжении 18 лет, с момента первой войны, они оставались «пятой колонной» в республике. Кстати, уровень жизни там был выше, чем в осетинских селениях: шикарные торговые центры, современные бензоколонки, пышные сады, которые ломятся от персиков и винограда, но никто, никто не притрагивается к этим плодам.
Формально отношения были хорошие, люди ходили друг к другу в гости, на свадьбы, но жители анклавов вели себя по отношению к югоосетинскому населению, мягко говоря, неадекватно. Так, в грузинском селе Эредви во время первой войны осетин живьем закапывали в землю. А несколько лет назад всем взрослым грузинам, проживавшим в Южной Осетии, были выданы автоматы под расписки, которые сейчас лежат в местной прокуратуре. Их назначение едва ли можно переоценить. Представить себе это практически невозможно, ведь они жили в одной стране…Так что не стоит удивляться тому, что грузинские села лежат в руинах.
– Сложно ли было собирать информацию?
– Как вам сказать… Осетинам тяжело говорить о войне, но они хотят, чтобы эта история не забылась, не затерялась. Они охотно показывают грузинские укрепления, которые строила грузинская армия под видом миротворцев, – траншеи, блиндажи, из которых открывался прекрасный вид на осетинские дома и школы. Рассказывают о том, как бежали грузины, о дезертирстве в их рядах, показывают покинутые ими трофеи.
Но среди деталей войны есть только одна, к которой у свидетелей событий и их собеседников не бывает иммунитета, – это личные истории тех, кто видел войну своими глазами. Они рассказывали о том, как убивали их родственников, давили их танками, как те, кто не успел убежать, выживали в оккупированных селах.
Один из наших собеседников несколько дней подряд оставался в селе и по мере сил старался поддерживать покинутые соседями дома, кормил скот, а потом попытался пробраться к своему сыну, который в это время участвовал в обороне Цхинвала. Отец шел к нему по ночам и по пути наблюдал за дислокацией грузинских войск, расположением постов, корректировщиками огня, он видел много такого, что желал бы заснять, но, к сожалению, у него не было подходящей аппаратуры.
– Каким будет итог вашего расследования?
– Из поездки в послевоенную республику группой была привезена 21 кассета отснятого видео, около 10 часов диктофонных записей и множество фотографий. Итогом этого предприятия должна стать книга, построенная на историях очевидцев и их пережитом опыте, а также документальный фильм. Отчет будет готов в самое ближайшее время, пока история не дает спокойно дышать.