Ровно 30 лет назад, 12 июня 1990 года, первый Съезд народных депутатов Российской Федерации принял Декларацию о государственном суверенитете РСФСР, утвердившую приоритет Конституции РСФСР над правовыми актами СССР. Документ положил начало «войне законов» между РСФСР и СССР. Считается, что он дал старт «параду суверенитетов», который завершился спустя полтора года заключением Беловежских соглашений.
Сейчас это покажется странным, но за Декларацию дружно голосовали не только сторонники Бориса Ельцина, но и его ярые враги. За Декларацию было подано 907 голосов из общего числа в 1068. При этом ранее на том же съезде Бориса Ельцина избрали председателем Верховного совета – то есть главой республики – с перевесом лишь в несколько голосов. Дело в том, что Декларация ненадолго объединила между собой прозападных либералов с частью русских патриотов-почвенников, считавших, что Россия превратилась в донора союзных республик, а живет при этом хуже них. Писатель Валентин Распутин с трибуны съезда даже прямо призвал вывести РСФСР из состава Советского Союза.
На том же съезде первым заместителем Ельцина был избран депутат из Грозного Руслан Хасбулатов, который на ближайшие полтора года превратился в надежного соратника будущего президента России и позднее сменил его в кресле председателя парламента. Хасбулатов успел принять участие и в подготовке Декларации. Ранее он не раз комментировал те события, подчеркивая, что под понятием «суверенитет» имелась в виду только социально-экономическая сфера, а никак не оборона или внешняя политика.
О том, что же именно в итоге погубило Советский Союз, в интервью газете ВЗГЛЯД рассказывает председатель Верховного совета России в 1991–1993 годах, член-корреспондент РАН, завкафедрой мировой экономики Российского экономического университета имени Плеханова, профессор Руслан Хасбулатов.
ВЗГЛЯД: Руслан Имранович, вы уже говорили, что Декларация 12 июня 1990 года хотя и заложила «трещину» в отношения России и Союза, но все же не сыграла решающей роли в гибели СССР. Какие же тогда факторы сработали?
Руслан Хасбулатов: Главным образом – личный фактор. Объективных причин для развала огромного могучего государства не было. Это лишний раз доказывает, насколько важен субъективный фактор в большой политике.
Руслан Хасбулатов
|
Будь Горбачев состоятельным как глава государства, ничего страшного бы не произошло. В судьбах любых крупных государств бывают трудные времена. В зависимости от уровня мудрости правителей проблемы или решаются, или государство исчезает. Об этом свидетельствует вся мировая история. Поэтому принятие Декларации о суверенитете – это вопрос даже не третьестепенный, а десятистепенный.
Очень вредную роль сыграло решение Горбачева стать президентом СССР, принятое в марте 1990 года. А ведь страна-то к этому не приспособлена. Это же федерация с коллективным руководством. Даже в периоды репрессий, когда Сталин был диктатором, решения все равно официально принимало коллективное руководство, их оформляли как указы Верховного совета СССР. А тут вдруг Горбачеву захотелось поиграть в президента – и тут же начались распри между разными структурами власти. Горбачев захотел стать президентом, потом Ельцин захотел, потом лидеры автономий, вроде Якутии, в составе РСФСР тоже захотели стать президентами. Отсюда все и пошло.
ВЗГЛЯД: Так почему же у такого мощного государства оказался такой слабый лидер? Не работал механизм обновления элиты?
Р. Х.: Не было селекции, когда народ выбирает лидера. Плохой он или хороший, но его избрал народ. В следующий раз изберет другого, если что.
Я считаю, что предтечей распада страны стал Юрий Андропов. Это он приблизил к себе Горбачева и других посредственных людей – только потому, что они были ему удобны. Андропов в 70-е годы превратил офицерский корпус КГБ в армию писарей, которые занимались только тем, что постоянно следили за гражданами, за их личной жизнью, подслушивали их телефонные разговоры и так далее. Андропов пытался все регулировать, влезал во все мелочи, устраивал склоки между различными государственными деятелями. И в начале 80-х, уже будучи явно больным человеком, все равно рвался к власти.
К этому времени полностью ушло поколение революционеров – людей, которые придерживались нравственных установок. А новая элита уже вовсю завидовала образу жизни на Западе, эти люди использовали свои должности для продвижения личных интересов. Тогда же возник и комплекс неполноценности перед Западом, заискивание.
Этот слой советских управленцев принимал огромное количество ошибочных политических и административных решений, плюс к тому вел себя неподобающим образом – на глазах у народа. В своей совокупности отдельные ошибочные решения, соединившись, создали разрушительный механизм огромной кумулятивной силы и в итоге взорвали всю могучую систему.
Ну а спусковым крючком послужила попытка государственного переворота в августе 1991 года, после чего Союз был резко ослаблен. Но и тогда он не мог исчезнуть. Если бы заговорщики во главе с Ельциным не подписали Беловежские соглашения, полагаю, что Советский Союз выжил бы даже в таких условиях.
ВЗГЛЯД: Вы уже говорили, что осенью 1991 года, то есть в промежутке между попыткой переворота и Беловежской пущей, Горбачев еще мог сохранить ядро Союза из восьми–девяти республик. Однако известно, что Ельцин к тому времени уже, по сути, превратил Горбачева в своего заложника, не давал ему действовать. На какие ресурсы Горбачев мог опереться в тот момент?
Р. Х.: У Горбачева было сто процентов ресурсов, чтобы потягаться с Ельциным. У него оставалась армия и весь силовой блок. Стукни он кулаком по столу, прикажи арестовать некоторых, навести порядок! Но нет. Горбачев просто самоустранился от страха. Все там были трусливые.
Как первый зам я поддерживал Ельцина все то время, но я пытался его урезонить. Я постоянно разговаривал с Горбачевым, чтобы снять напряженность между ними.
Но при этом осенью 1991 года я все время опасался, что Горбачева попросту арестуют. Чуть ли не каждый день ждал этого.
Вот пример. События в Чечено-Ингушетии в ноябре 1991 года начались с того что Ельцин ввел там чрезвычайное положение. Этот план разработал Руцкой – кстати, без обсуждения со мной. В итоге получилась неразбериха. Солдат высадили в аэропорту Грозного безоружных, а их оружие и боеприпасы зачем-то направили в аэропорт Владикавказа. Солдаты сидели мерзли, ничего не делали. Дудаев, который к тому времени захватил там власть, испугался, подумал, что высадился массированный десант, и сбежал из Грозного. Но потом ему сообщили, что там прибыл не спецназ, а молоденькие солдатики, почти без оружия. Он осмелел и вернулся.
Я был в поездке во Владимирской области, мне звонит Сергей Шахрай, говорит: «Руслан Имранович, возвращайтесь! Ввели ЧП, но все запуталось». Я вернулся, звоню Ельцину. Но у него, похоже, начался запой – и меня с ним не соединили.
Тогда я звоню Горбачеву, он возмущается: «Что ж вы там натворили? Почему без моего ведома ввели ЧП?» Я тогда звоню министру внутренних дел СССР, шефу КГБ, требую предпринять активные действия в Грозном. Мне оба отвечают: «Согласуйте с Горбачевым! Он все-таки по закону остается главнокомандующим. Без его отмашки мы не можем действовать». Я опять звоню Горбачеву – он говорит: «Ну приезжай с Ельциным, чего-нибудь решим». Я опять ищу Ельцина, но так мне и не дали к нему доступ. Я так думаю, он валялся где-то. В итоге операция закончилась ничем, солдат отозвали. Дудаев остался.
Словом, Горбачев – это не особенно умный, нерешительный человек, волею обстоятельств оказавшийся на вершине. Для власти еще менее приспособленный, чем Ельцин. Горбачев не тянул даже на руководителя района. Его участь – быть вторым-третьим замом.
ВЗГЛЯД: Как повел себя Запад в тот момент, когда Союз оказался в таком шатком положении? Подталкивал к распаду?
Р. Х.: Запад тут ни при чем, он как раз был равнодушен. Сказать, что он активно участвовал в развале – это неправда. К развалу привели внутренние причины, и напрасно наши политологи на всяких ток-шоу ищут тут заговор. Вообще по мере своего исторического развития государства всегда боролись друг с другом, это обычная конкуренция.
Крайне редко внешнее вмешательство приводило к падению крупного государства. Для этого всегда нужны внутренние болезни.
Даже падение Византийской империи, к примеру, было обусловлено не столько турецкой экспансией, сколько внутренними проблемами.
ВЗГЛЯД: В декабре 1991 года, когда лидеры России, Белоруссии и Украины заключили Беловежские соглашения, вы лично и Верховный совет проголосовали за их ратификацию. Почему все-таки?
Р. Х.: Как почему? Мы что, в другом государстве жили? Прежде чем голосовать, я спрашивал у Горбачева, у всех председателей верховного совета союзных республик, у министра обороны, у министра внутренних дел, у главы КГБ: что нам делать? Все говорили: «Ничего не поделаешь. Отрезанный ломоть не присоединишь. Армия находится в очень тяжелом положении, взвинченном. Если вы сейчас выступите против решения трех президентов, то вполне возможны военные конфликты. Так что вы уж поддержите, а там, потом решайте политическими средствами вопросы нового объединения республик».
Вот как обстояло дело. Что ж нам было, воевать с президентами? Мы же все-таки – только законодательный орган.
ВЗГЛЯД: То есть весной 92-го вы уже призывали съезд голосовать против?
Р. Х.: Нет, я сказал: поскольку я убедился, что абсолютное большинство наших народных депутатов возражает против Беловежских соглашений, выражает протест по этому поводу, я снимаю вопрос с повестки. Соглашения считаются не ратифицированными.
ВЗГЛЯД: Вы как-то обмолвились, что президент Украины Леонид Кравчук в первое время после Беловежской пущи был готов обсуждать возвращение Крыма, но Ельцин сам отказался. А чем объяснялась такая щедрость со стороны Киева?
Р. Х.: Да, было такое. В Крыму проводили большие переговоры. Помню, эту встречу в том числе готовил и мой первый заместитель Юрий Яров. Так вот и этот вопрос тоже обсуждали. Присутствовали Ельцин, министр обороны Грачев, министр иностранных дел Козырев. Мы там говорили, что вопрос Крыма слишком ранит российское общественное мнение, задевает его душу. Кравчук тогда ответил: «Вы все время говорите: «Крым наш». Хорошо, давайте обсудим. Мы устали уже». Если бы Ельцин хотя бы дал добро, сказал – возьмитесь, я поддержку, мы бы этот вопрос решили.
Иван Степанович Плющ, председатель Верховной рады Украины, с которым у нас были личные дружественные отношения, тоже демонстрировал конструктивный подход. Он прямо говорил: «Мы понимаем россиян, поэтому этот вопрос надо решить так, чтобы устроить и ту, и другую сторону». Я предлагал обсудить вариант двойного суверенитета или долгосрочной аренды, по типу Гонконга. Но Ельцин сам закрыл этот вопрос, даже не захотел обсуждать.
Как известно, мы на Верховном совете в 1993 году приняли решение о том, что и Севастополь, и Крым находятся в ведении Российской Федерации. Правда, мы сделали оговорку, что по этому вопросу следует одновременно обращаться в международные организации.
Словом, у нас были вполне дружественные отношения с руководством в Киеве. И там тоже хотели наладить дружественные отношения с Россией, понимали, что для этого каким-то образом надо разрубить этот крымский узел. И вполне можно было бы этого достичь.
ВЗГЛЯД: Так почему Ельцин отмахнулся?
Р. Х.: Он говорил, что у нас сейчас денег нет, это главное. А Крымом ему некогда заниматься. Кроме того, отрицательную роль в этом сыграли сановники, в том числе Козырев. Думаю, у него каким-то образом были связаны руки в таких делах. А что касается Грачева, то он вел себя просто неподобающим образом.
Представляете: мы ведем те самые переговоры в Крыму на высшем уровне. Вдруг входят в обнимку Грачев и украинский министр обороны Морозов. Оба полупьяные и одеты чуть ли не в одни плавки, кричат: «Вы тут сидите, а мы уже обо всем договорились!» Ельцин спрашивает: «О чем договорились?» А мы, говорят, уже разделили флот. Два генерала-пьяницы разделили флот! Вот, можете себе представить уровень окружения Ельцина.