Министр образования и науки России Ольга Васильева выступила на III Ливадийском форуме, темой которого является «Русский мир и русский язык: исторические корни и направление развития», и среди прочего предложила вернуться к единому – кириллическому – шрифту на пространствах Содружества Независимых Государств. Обосновала она свою инициативу тем, что, согласно опросам, население СНГ «говорит о привязанности и необходимости кириллического шрифта».
Русский язык и кириллица действительно являются инструментами мягкой силы России, причем чрезвычайно мощными
Подобная риторика федерального министра весьма нехарактерна для российских властей – и по существу, и по форме.
Министр употребила формулировку «мы должны вернуться к единому шрифту», что выглядит чуть ли не директивой в адрес государств, перешедших на латиницу. Москва обычно не позволяет себе подобный тон в отношениях с другими странами, тем более публично. Заявление Васильевой выглядит как минимум недипломатичным. Не говоря о том, что оно вызывает ряд вопросов, начиная с банального: за чей счет предполагается «проворачивать фарш обратно»?
Нельзя исключать, что ее выступление будет использовано для антироссийских и русофобских заявлений в постсоветских государствах, причем даже на государственном уровне. Связано это со сложным комплексом причин и обстоятельств, в первую очередь политических, которые сложились вокруг русского языка и кириллического письма на постсоветском пространстве.
Во-первых, кириллица воспринимается как наследие советского прошлого, от которого большинство стран бывшего СССР стремятся дистанцироваться. Во многих случаях прямо говорится об избавлении от «колониального прошлого».
Во-вторых, в кириллице видят часть мягкой силы России, которая благодаря кириллическому алфавиту получает инструмент для удержания соседей в зоне своего влияния и в наше время.
Таким образом, перевод письменного языка с кириллицы на латиницу является для постсоветских государств способом дистанцирования от России не только прошлой, но и современной, а также демонстрацией смены геополитической ориентации (с России на Запад или на тюркоязычный мир).
В то же время не стоит данную политику соседей России сводить исключительно к символическим антироссийским выпадам. В некоторых случаях это является вполне прагматичным шагом, который приносит конкретную пользу рядовым членам общества.
Наглядным в этой связи является пример Азербайджана. Азербайджанский язык очень близок к турецкому. Однако использование латиницы в турецком и кириллицы в азербайджанском создавало трудности в общении между турками и азербайджанцами – особенно когда между странами началось активное сотрудничество и взаимные поездки. Переход Азербайджана на латиницу, безусловно, обозначил его геополитическую ориентацию на Анкару, но в то же время обеспечил вливание страны в тюркоязычный мир, пишущий на латинице. Побочным негативным эффектом перехода стала, например, утрата большей части технической документации, которая была на кириллическом азербайджанском.
С момента распада СССР из постсоветских стран с кириллицы на латиницу перешли Азербайджан, Молдавия, Туркмения и Узбекистан. Большой неожиданностью стало объявление в апреле этого года руководством Казахстана о переводе казахского языка с кириллицы на латиницу.#{ussr}
Эта тема также на весьма высоком уровне обсуждается в Киргизии. Например, спикер киргизского парламента Чыныбай Турсунбеков, обсуждая эту тему, отметил, что «кириллица в какой-то степени изменила киргизскую речь, фонетику языка», и выступил за то, чтобы «киргизский язык восстановил исконное звучание». Правда, возникает вопрос, насколько латиница способна адекватно передать звучание этого языка.
Инициатива перехода на латиницу появилась даже для украинского языка. Следует отметить, что в этом нет ничего невозможного, поскольку большинство славянских языков пользуются именно ею. Особенно показательно это на примере польского и чешского языков, для которых – с их большим количеством шипящих согласных – теоретически больше подошло бы именно кириллическое письмо, которое предоставляет куда больше возможностей для передачи этих звуков. Однако исторически чехи и поляки пользуются именно латиницей, так что никаких принципиальных препятствий для перевода и украинского языка на латиницу нет.
Крайне важным для понимания сложившейся ситуации, когда даже самые дружественные России страны (вроде Казахстана) начинают двигаться в сторону латинизации, является то, что у них есть на это право. И собственные резоны.
Русский язык и кириллица действительно являются инструментами мягкой силы России. Более того, они действуют сами собой, даже если российское руководство не прилагает для этого специальных усилий.
Сейчас, в ситуации геополитического усиления России, ее притяжение становится все более мощным. Это вызывает беспокойство у руководства постсоветских государств и заставляет их предпринимать шаги, которые, по их мнению, позволят нивелировать влияние великого соседа.
Любопытно то, что руководство России действует в данном вопросе крайне деликатно. Официальная Москва не позволила себе ни единого слова осуждения, например, в адрес Казахстана в связи с переходом на латиницу.
Причины подобного подхода Москвы к теме вытеснения русского языка на постсоветском пространстве видятся в том, что Кремль последовательно переводит двухсторонние отношения со странами СНГ из «братского» режима в партнерский. При таком режиме не имеют значения эмоциональные привязанности и «общее историческое прошлое», которые позволяли бывшим советским республикам требовать от России неких особых условий взаимодействия. Кремль заинтересован в переводе отношений на постсоветском пространстве в рамки «только бизнес и ничего личного», а те или иные выпады против русского языка у соседей даже облегчают ему решение этой задачи.
Именно этим столь удивительно выступление Ольги Васильевой. Вольно или невольно она пошатнула и декларируемые Кремлем принципы, и его реальные практики при взаимодействии с партнерами по СНГ.
Это, разумеется, заставляет задаваться вопросом, что стоит за инициативой министра по образованию: личная инициатива, которая идет вразрез с официальной политикой, или же «пробный камень» изменения политики России в данном вопросе?
Ответ на него может дать только время.