Станкевич в то время входил в ближнее окружение Бориса Ельцина и участвовал в принятии всех ключевых решений.

Демократы-энтузиасты упирались руками в передок танка и буквально ложились под его гусеницы. Техника остановилась. Экипажи вступили в переговоры с демонстрантами

Есть в тексте и пикантные детали. Что касается такой щекотливой темы, как «Ельцин и выпивка», то Станкевич отмечает, что в те дни президент России днем или вообще не пил, или принимал чуть-чуть. На работоспособности это не сказывалось. Впрочем, как признается Станкевич, к вечеру 20 августа «горючее» у Ельцина в кабинете все-таки кончилось – видимо, запас не был рассчитан на осадное положение.

«В то время Ельцин увлекся виски, особенно уважал американский бурбон «Джек Дениелс», – вспоминает Станкевич. – Были посланы «гонцы» (кажется, две тройки) с боевой задачей – пополнить запасы». Одна группа ушла в сторону гостиницы «Мир», другая – в противоположную, к Центру международной торговли. О том, чем закончились две экспедиции, читайте в следующих фрагментах из воспоминаний политика.

Напомним, 27 июля 1991 года президент назначил народного депутата СССР Сергея Станкевича государственным советником РСФСР по взаимодействию с общественными объединениями и политическими партиями (позже – по политическим вопросам). Эту должность он совмещал с постом первого зампреда Моссовета, а также с должностью народного депутата СССР. В таком качестве Станкевич и уехал в отпуск незадолго до путча.

«Будут вытаскивать из-под нас автономии»

В первых числах августа 1991 года нам в Белый дом, где тогда размещалась администрация Ельцина, прислали из аппарата Горбачева проект документа, в котором описывалась торжественная церемония подписания договора о создании нового союзного государства под названием ССГ (Союз Суверенных Государств). Церемонию предполагалось провести в Кремле 20 августа. Я подготовил замечания. Ельцин сказал: «Ничего им не отсылайте. Обойдутся без наших замечаний. Еще неизвестно, кто и что будет подписывать, а они там торжества планируют. Как бы не подпортили им праздничек»...

Альтернативой распаду СССР в 1991 году мог быть только стратегический союз между Борисом Ельциным и Михаилом Горбачевым. Я неизменно и настойчиво ратовал за стратегический тандем Ельцин – Горбачев, но Борис Николаевич был против. Начав концентрацию власти, он не мог остановиться на полпути. Он мерил успех только объемом полномочий, отобранных у союзного центра. Призывы «договориться с Горбачевым» он уже тогда встречал с нараставшим раздражением и неизменно отвергал. Ему нужна была полная победа, и он готов был не постоять за ценой.

Горбачев возлагал все надежды на новый союзный договор, ставивший целью модернизацию СССР. Увы, «фактор Ельцина» сводил к нулю шансы на реформирование Союза по версии Горбачева. В российской команде действовала жесткая установка: нас устроит только договор по версии «союза государств». Ельцин участвовал в переговорах главным образом для того, чтобы лично наблюдать за действиями противника, по возможности тормозить процедуру и заключать сепаратные сделки с лидерами других республик. Особые надежды он возлагал на совместные действия с президентом Украины Леонидом Кравчуком. Тот, в свою очередь, тоже всячески подогревал настрой Ельцина на максимальное сокращение полномочий союзного центра.

Горбачев шел на уступки, и в конце концов был предложен союзный договор, фактически очень близкий к ельцинской версии «союза государств». К ведению республик отходила вся промышленность, включая оборонку, львиная доля налогов. Суверенные республики получали право на собственные Вооруженные силы, МВД, КГБ, и сами осуществляли значительную часть внешнеполитических функций.

Казалось бы, у Ельцина были все основания торжествовать, но он был недоволен. При разборе новоогаревских итогов Ельцин так сформулировал свои опасения:

«Да, мы настояли на версии «союза государств». Но союзный центр сохраняется, и во главе его по-прежнему Горбачев. До сих пор мы атаковали. Теперь инициатива будет на стороне Горбачева. Он будет пугать остальные республики, что без него они с амбициями России не справятся. Они с Лукьяновым будут вытаскивать из-под нас автономии, чтобы лишить нас большинства того, что мы получаем по договору. Кроме того, Горбачев теперь не будет ни за что отвечать – все проблемы населения лягут на нас. Мы будем вязнуть в проблемах, а он – набирать очки. Он многое отыграет назад. Вроде бы все сделано правильно. Но где-то у нас ошибка. Договор вроде бы надо подписывать. Но мы можем подписаться под своим приговором».

Утро первого путча

Отдых в литовской Ниде оказался кратким. Ранним утром 19 августа в дверь постучали: «У вас в Москве переворот!». Взятые с собой книги и часть вещей пришлось бросить на месте, мы впопыхах собирались в дорогу под звуки «Лебединого озера», заменившего телепрограмму. Глава города дал мне машину и сопровождающего милиционера. Менее чем через час мы были в Клайпеде. Из открытых окон слышна была музыка Чайковского и новости: ГКЧП брал на себя все рычаги управления. Махровая советская риторика, сопровождавшая переворот, не оставляла сомнений в том, что именно последует за победой новоявленной хунты.

Когда мы добрались до клайпедского аэропорта, пришло известие о том, что с минуты на минуту будет закрыто небо: никаких полетов в Россию и из России. В последний момент нам удалось втиснуться в чартерный Як-40, арендованный какими-то кооператорами и возвращавшийся в Москву. Начальник смены разрешил нам взлет и дал эшелон, хотя команда «закрыть небо» уже прошла. Более того, он позвонил в Москву в Моссовет и передал моим помощникам, чтобы они встречали в аэропорту «родственников из Литвы». Мы взлетели и легли на курс...

Вероятность силового переворота оценивалась нами очень высоко уже в июне-июле, сразу после успешных президентских выборов. Демократические перемены, происходившие в 1989–1990 годах внутри существовавшей партийно-советской системы, летом 1991 года подошли наконец к тому рубежу, за которым сама система оказалась перед смертельной угрозой. После того как «ДемРоссия» обеспечила Борису Ельцину президентский пост, система власти в СССР затрещала по швам. Началось постепенное отделение всего «российского» от всего «центрального», от союзного центра...

Когда примерно в 11.30 наш самолет приземлился в Шереметьево-1, аэродром оказался на удивление пустынным. Видимо, большинство рейсов отменили. Как только подали трап, через поле к самолету рванули две машины. Пока они приближались, я испытывал сильное напряжение. Затем – отбой. Это были свои. Меня встречали моссоветовские ребята на частном «москвиче» без каких-либо признаков официального статуса. «Волга» увезла жену домой. Не успев даже сменить одежду отпускника, я отправился на «москвиче» в Белый дом.

На всем пути к Белому дому нам попадались вооруженные посты: пары бронетранспортеров с экипажами на перекрестках и возле тоннелей, танки на площадях, тяжелые армейские грузовики, укрытые в подворотнях... Я велел ехать не прямо, а мимо Кремля. Особенно много войск оказалось на Манежной площади. Но наш «москвич» нигде не останавливали. На углу Манежной и Большой Никитской я сам остановил машину и подошел к военным. Было заметно, что командиры нервничают, а солдаты пока беспечны и миролюбивы: глазеют по сторонам, окликают девушек, «стреляют» сигареты.

Неклассический переворот

Картина совсем не походила на классический переворот, который я представлял себе по знаменитым кадрам из Чили 1973 года: пикируют самолеты, орудийно-пулеметная стрельба, пехота и танки штурмуют президентский дворец.

Разговор с капитаном мотострелков еще более озадачил. Предъявляю удостоверение народного депутата СССР. Тогда это был самый авторитетный документ.

– Что происходит, почему войска в городе?

– А вы что, телевизор и радио с утра не слушали?

#{image=546265}– Слушал, знаю о чрезвычайном положении. Но вы-то что собираетесь делать со своими людьми и техникой в центре Москвы? Надолго вы здесь? И с кем будете бороться?

В глазах капитана тоска, в голосе – раздражение.

– Господи, да откуда ж я знаю? Я тоже обстановку выясняю по радиоприемнику. С утра – подъем по тревоге и маршем на Москву. Зачем – ни слова. Боекомплект не брать, у офицеров табельное оружие. Уже в дороге по рации приказ: сосредоточиться на Манежной площади. Задача – обеспечивать режим чрезвычайного положения. И все! Как его, черт побери, обеспечивать? В уставе об этом ни хрена не написано. Мы час при въезде в Москву плутали – даже карты города нет. Смешно сказать – у частников дорогу спрашиваем, а те плюются и сбегают. Водители в БТРах молодые, от города ошалели, только и смотри, чтобы «жигуль» не примяли или троллейбус не протаранили. Нам еще повезло, что мы рядом с Кремлем, нас ГАИ опекает. А другие мужики из нашего полка до сих пор свой рубеж ищут. Что дальше делать – не знаю. Главное, чтобы бойцы к вечеру не напились и в самоволку не ушли. Где я их по этим улицам искать буду?

– Если поступит приказ на применение оружия, будете воевать с гражданским населением, товарищ капитан? Помните Тбилиси, Вильнюс и Баку? Ответственность не пугает?

– Слушайте, отстаньте вы со своей агитацией. Без того тошно. Вот вы – депутаты, политики, да? Ну и разбирались бы сами между собой, что вы вечно армию впутываете? (после паузы) Да не будем мы стрелять, мы ж без боекомплекта. Нечем и незачем. Это ж с ума сойти – в собственной столице открыть стрельбу. Позорище до конца жизни. От меня не дождутся, это уж точно. Все, кончен разговор.

«Действовать, пока они медлят»

Из беседы с капитаном стало ясно: заговорщики медлят, единого плана переворота нет, даже подразделение, дислоцированное у Кремля, не имеет четкой задачи. Пропускной режим не введен. Боекомплекта у войск нет. Странный путч. Настолько странный, что у нас есть очень хороший шанс. Главное – действовать, пока они медлят.

Белый дом, или – как тогда он официально назывался – Дом Советов РСФСР, еще не имел нынешней высокой решетки, доступ к нему был открыт со всех сторон. К середине дня 19 августа вокруг дома бродили уже и возбужденно переговаривались две-три тысячи человек. Мелькали самодельные плакаты: «Фашизм не пройдет» и «Долой ГКЧП».

Часа за два до моего приезда эти люди приняли боевое крещение – остановили бронегруппу в составе танка и двух БТР, проезжавшую мимо парадного входа вдоль набережной Москвы-реки. Демократы-энтузиасты упирались руками в передок танка и буквально ложились под его гусеницы. Техника остановилась. Экипажи вступили в переговоры с демонстрантами, прося освободить группу из плена. Вышедший вскоре из Белого дома Борис Ельцин сначала коротко переговорил с командиром танка, получил от него заверения в «верности законному президенту России», после чего поднялся на броню. Рядом с ним встали начальник личной охраны Ельцина Александр Коржаков, двое охранников, позже к ним поднялся известный эколог, демократ и депутат, профессор Дмитрий Воронцов. Всю эту сцену снизу, с мостовой запечатлевала группа Первого телеканала телевидения.

Ельцин зачитал только что подписанный им указ № 64, в котором ГКЧП объявлялся вне закона, а всю полноту власти на территории России брал на себя ее президент. Собравшиеся встретили указ взрывом энтузиазма. Толпа вскоре выросла до пяти-шести тысяч человек. Многие записывали текст указа на слух, чтобы потом распространять его далее.

В самом Белом доме – масса постороннего народа, возбужденная суета, шумные споры на лестницах и в коридорах. Знакомые лица журналистов. И еще что-то такое в воздухе, от чего я окончательно убеждаюсь: начался роковой поворот истории. В жизни он вылился в изнурительный трехдневный марафон.

Около 15.00 в кабинете Ельцина началось двухчасовое рабочее совещание, на котором присутствовали Бурбулис, Руцкой, Силаев, Скоков, Шахрай и я, позже присоединились Хасбулатов и Козырев.

Режим неформальный, все без пиджаков, люди входят и выходят. Работает телевизор. Ельцин периодически звонит по обычному телефону, спецсвязь у него отключена.

Анализируем ситуацию. Главная и всем очевидная слабость путчистов – отстранение Горбачева. Он не с ними, и они не могут предъявить народу даже его телеобращение. Тем самым они подставились как узурпаторы и преступники. Нелепые объяснения про «болезнь Горбачева» и отсутствие президента на экране только подчеркивают лживость всей линии ГКЧП. На это и надо делать упор. Закон на нашей стороне. Они – вне закона. Надо довести до понимания всех госслужащих, особенно силовиков: исполнение указов ГКЧП означает соучастие в преступлении и будет караться. Это подействует. Любой разумный чиновник в такой ситуации как минимум возьмет паузу, а время работает на нас. Общее решение – организовать сопротивление, выиграть время, получить поддержку республик и российских регионов, установить контакты с армией и другими силовыми структурами.

Нужно немедленно принимать на себя всю полноту власти в республике, переподчиняя союзные структуры президенту и правительству РСФСР. Подчеркивать временный характер этих мер – до созыва внеочередного Съезда народных депутатов СССР. Созвать Съезд народных депутатов РСФСР на 21 августа, чтобы дополнительно подкрепить акты президента. Действовать сугубо легитимно – по контрасту с ГКЧП. Если мы сумеем продержаться на этой линии два-три дня и реально собрать российский Съезд, мы победим. Остановить нас можно только масштабным насилием.

Отсюда задача – предотвратить или хотя бы оттянуть применение силы.

В Москве и Питере у нас сотни тысяч сторонников – это наш ближайший резерв. Призвать население на защиту демократии, развернуть наступательную пропаганду. Опора на «наши» городские Советы и местные отделения «Демократической России». Другой резерв – профсоюзы, в первую очередь – шахтеры. Создавать стачкомы на предприятиях. Готовить всероссийскую политическую стачку – это может стать решающим аргументом против хунты. Обязательно – прямое обращение президента к военнослужащим. И не забыть о Церкви: она не может одобрить возврат к власти своих многолетних гонителей.

Отдельное решение – на случай захвата путчистами Белого дома создать резервный центр управления «на Урале или в Сибири». Ельцин бросил реплику: «Это не обсуждаем. Я займусь сам». Позже мы узнаем: создание резервного пункта управления в Екатеринбурге он поручил вице-премьеру Олегу Лобову.

В выпуске новостей «Останкино» внезапно прошел эпизод с Ельциным на танке, читающим утренний указ, даже прозвучали несколько фраз президента. Комментатор ЦТ Сергей Медведев (позже он работал пресс-секретарем Ельцина) в кадре сообщил, что президент РСФСР намерен оставаться у власти и руководить республикой, невзирая на чрезвычайное положение. Неожиданный информационный прорыв на подконтрольном и подцензурном ЦТ радует собравшихся. Видимо, контроль над журналистами не так уж суров, и они на нашей стороне. Тут же решение: усилить работу со всеми центральными СМИ, которые смогут печататься либо выходить в эфир. Обязательно утром и вечером давать комментарии иностранным СМИ.

Из аппарата доложили, что ГКЧП приостановил выпуск 14 центральных газет. Одновременно пришло сообщение, что Егор Яковлев, собрав коллективы закрытых газет, подпольно готовит выпуск «Общей газеты». Ельцин тут же звонит Егору Яковлеву. Благодарит за помощь «делу демократии и законности». Спрашивает, чем помочь. Ответ Яковлева: нужно срочное интервью президента России для первого выпуска. Ельцин согласен. Интервью будет брать сам Яковлев.

Из МИД России приехал министр Андрей Козырев. Привез план срочных контактов Ельцина с лидерами зарубежных государств и главами дипломатических представительств в Москве. План тут же утвержден и вступает в действие. Решаем также, что в случае обострения обстановки Козырев должен вылететь в Лондон с комплектом специально оформленных полномочий для возможного создания правительства России в изгнании.

Продолжение читайте во вторник, 16 августа